быть возможность уравновесить что-то в своей жизни. Это хорошо, когда с кем-то на равных: больше свободы выбора, свободы действий. Пусть невеста Виталика не виновата во вспыхнувших чувствах к Паше (и вообще глупо винить чувства), пусть Паша не виноват в ответной любви. Но для Виталика баланс в отношениях со своей зазнобой уже нарушен. Так почему он должен остаться в накладе? Должен быть баланс, кому-то из новоиспеченной парочки должно быть так же плохо, как и Виталику. Костик даже представил себе как самолично метелит того Пашу.
А бабы есть бабы. Их надо трахать пока хватает сил и возможностей. Прошлой весной Костик имел успех на сексуальном поприще. Это случилось в середине марта. Тогда он только дебютировал в качестве любовного партнера. Ее звали Соней, кажется. Костик провел с ней всего два или три часа и забыл на следующий день. По слухам, летом Соня разбилась вместе с отцом на ветхом “жигуленке”. Впоследствии это оказалось правдой, но Костик думал о ней всего ничего. Потом была “днюха” у отца, по этому поводу Костик оформился и в компании с друзьями, и в ту же ночь “попробовал” Светку. И больше до сего дня у него как-то не складывалось.
“-Завтра тоже будут шалавы”, - мысленно опомнился он с улыбкой….
К трамвайной остановке он подходил в бодром расположении духа, про себя напевая модный в последний месяц мотивчик. До Сани требовалось ехать минут пять-семь.
Завернув за угол магазина, в который нередко заходил, чтобы купить курево, перед тем как ехать к другу в гости, Костик увидел большую толпу людей, скопившуюся у самых путей. Два вагона мертво замерли на месте с распахнутыми настежь дверьми. Костик не мог разобрать, что происходило там, но участившийся пульс подсказывал, что случилось нечто чрезвычайное. Он замедлил шаг, зорко вглядываясь в столпившихся людей, и не в силах понять, что происходит. Первым его предположением, родившимся самостоятельно, была мысль о попавшем под колеса трамвая несчастном. Это предположение, кстати, вывело его из ступора и заставило ноги идти вперед, хотя и небыстрыми шагами. Он не хотел идти. Что там можно было увидеть? Тело, скорее всего, без признаков жизни, наполовину скрытое под желто-красным вагоном? Но Костик шел, вцепившись взглядом в скученных людей. Все это было необычно для него, все вживую, потому гипнотически манящее вперед. Мысль о реальном, не ТВ-шном ЧП, от обилия которого начинало тошнить, стала для Костика неким ударом, внезапным, будоражащим воображение. По его телу резвились мурашки, адреналин выбрасывался в кровь, а сердце внутри так и прыгало. Все дурацкие мысли растворились без следа.
Где-то, еще далеко от места случившегося, послышалась сирена кареты «скорой помощи». Костик прибавил шаг. И не заметил, как оказался в самой гуще людей.
Он увидел пожилого мужчину, точнее, старика, лежащего на спине возле передней раскрытой двери второго вагона. Тросточка оказалась прижатой к рельсу колесом. Очки деда сползли на бок, под голову. Очевидно, он не успел даже подняться в вагон (фантазия Костика смоделировала происшедшее в один миг), неожиданно остановившись, замер и в следующую секунду рухнул на землю от внезапной боли, пронзившей его тело. Как тросточка выскочила из сухих пальцев, в суматохе ее кто-то зацепил ногой прямо под колеса. От собственной фантазии Костика передернуло.
Старое пальтишко на теле старика было распахнуто. Рыжеусый дядька – машинист, стоя на коленях, резкими движениями ладоней делал искусственный массаж, периодически останавливаясь и припадая к груди деда.
-Поди, помер, - раздался молодой юношеский голос среди взволнованного гула, перемешанного с полушепотом отупелых зрителей.
Толпа недовольно оживилась на молодчика, впрочем, машинист не обратил никакого внимания на возглас, продолжая и продолжая массаж, однако все его попытки помочь бедолаге в сырой снежной каше, порванной прогалинами, оставались тщетными.
“-И, правда, помер”, - мелькнуло в голове Костика.
Он не испугался этой мысли. Он не должен был пугаться этой мысли. Костик не видел, как со стариком случилось несчастье, как он бухнулся навзничь, сраженный резким внезапным приступом. Возможно, все произошло совсем не так, как рисовала фантазия, он не увидел реалий. Перед ним было следствие свершившегося факта. Костик мог ошибаться. Но все это было каким-то неправильным, невозможным, ненужным в ЭТО утро. Все это походило на шоу или странный фильм, где неизбежно наступала развязка.
Костик неожиданно пришел к мысли, что им всем глубоко чхать на этого несчастного, точно так же как и самому Костику. Он слышал сирену “скорой”, видел, как рыжеусого машиниста заменяет тетка в белом халате в паре с молодым врачом, как старика укладывают на носилки и помещают внутрь “буханки”…. И только вздохи и причитания толпы. Для них это просто несчастный случай, о котором скоро забудут (как и он сам) вечером под давлением собственных трудностей. Костик, вдруг, пришел к выводу, что на самом деле видит это странное шоу, и его страшно заинтересовал финал для главного его участника, которого уже увозили отсюда. Было бы гораздо лучше, если бы Костик не думал о старике совсем, чем думал о нем как о герое несчастного случая; будет гораздо лучше, если он вернется к мыслям о всяком отсутствии, о чем думал все утро, сменяя ожидания завтрашней гулянки предвкушением девок. А ведь, как и Костик, большинство в этой толпе наверняка тоже было занято с самого утра всяким бредом, по крайней мере, мелочами точно.
-Бухнулся прямо вот у дверей, - слышал он обрывки рассказа очевидцев приехавшим медикам, - Словно подкосило…. Сердце, наверное…. Ужас….
Да, лучше всего обернуть происшедшее с кем-то другим в кошмарный сон.
-Доброе утро, Костя, - внезапно услышал он совсем рядом знакомый голос классного руководителя, - Хотя, какое теперь оно доброе?
Саныч был по правую сторону от студента. Только от Саныча в нем практически ничего не осталось. И сейчас Костик видел перед собой Сергея Александровича – человечком в годах. Физику перевалило за шестой десяток.
-Здравствуйте, Сергей Александрович, - растерянно спохватился студент.
-Устал от занятий, Костя? – на морщинистом лице классного руководителя не было ничего кроме привычных простоты и заботливости, от которых Костику сейчас сделалось противно, - В такой день сам бог велел отдохнуть от мирских забот, - шутливо заметил он.
Невольно Костик повернулся, чтобы увидеть, как закрываются дверцы “скорой” и она отъезжает с места происшествия, сверкая спецсигналом на крыше, и оглашая сиреной улицу.
-Я в твои годы тоже часто отдыхал от нудных лекций, - все так же миролюбиво продолжал Сергей Александрович, - Не огорчайся, Костя, я разрешаю тебе погулять сегодня. Жаль только, что такое прекрасное утро испорчено отвратительным зрелищем…. Копайся всю жизнь кротом, копошись червем, и сраженный внезапным ударом падешь ничтожной тварью.
Его глаза заблестели на ярком солнце.
-….
___________________________________
Кома.
Ты видел страшный блеск: блеск тысячи кинжалов,
Блеск стали величавой; свет солнца отражал он.
В тот миг был поединок: сто тысяч на сто тысяч.
И блеск затмил все небо,
Все дали, горизонты.
Ты был один всей сотней.
Сто тысяч страхов сразу влились в тебя порывом.
Сто тысяч рыл убогих – враги к тебе волною.
Они не замечали, как ты вцеплялся в горла;
Они не замечали, как резал ты их в клочья;
Они не замечали, что ты один со всеми;
Они не замечали, что их все чаще, больше.
Они не замечали, что их не замечал ты,
Но дрались жадно, гордо,
И верили в победу.
Лишь ты ударил первым – рассыпался тот блеск,
Осколки брызнули волной.
Так, может быть, противник всего один перед тобой?
___________________________________
Пробуждение.
Полдень выдался знойным, угнетающим. Даже в тени собственного дома с трудом можно было передохнуть.
Сашка присел на лавку, мокрый от горячего пота. Усталости он не чувствовал, только болела спина (последний год она частенько давала о себе знать). Чтобы не думать о боли, забыть о ней, Сашка вытащил из кармана запыленных штанов изодранную пачку папирос и грязный коробок спичек не менее грязными пальцами с огрубевшей кожей. Сделал первую затяжку и заложил ногу за ногу. Табачный дым давно потерял для него вкус и отвратительный запах. Просто это стало неотъемлемой частью жизни, наравне с тем же пробуждением после крепкого сна. Правда, зимой Сашка курил меньше чем во время весенне-полевых работ на своих «шести сотках». Сегодня он с шести утра и до полудня «прошел» больше половины огорода, прерывая работу перекурами через каждый час. Если бы не зной и духота, можно было бы повозиться чуть больше. В принципе, Сашка не торопился с огородом; май только-только начался. Но уже на прошедшей неделе установилась жара, и дождя ждать не приходилось….
В такой зной, да после длительного шестичасового физического труда, необходимо было выспаться. Кроме того, вдруг заурчало в желудке; после нагрузок проснулось чувство голода. Но Сашка не спешил, ни есть, ни спать. Вместо этого он курил, водя взглядом вдоль улицы. В такой час она пустовала, только рыжий Махмуд живущего прямо через дорогу Славика дрыхнул в тени дома, вытянув сильные, но тонкие лапы. Прежнюю псину – черного мелкого кобеля – Славка зарубил топором, не желая терпеть «вора в доме»: кобель утащил петуха. Целый год после этого он не заводил собак….
Рядом прокричал петух, за ним, дальше, еще один, еще дальше, не прерывая цепочки, подхватил третий. Слушая крики петухов, Сашка вспомнил, что еще утром должен был избавиться от больной старой клуши. Занявшись огородом он совсем забыл о ней, выпустив всю птицу из курятника.
Сашка не особо сейчас сетовал на собственную забывчивость, отправив этот вопрос на завтра.
Из соседних ворот вышла баба Надя, громыхая жестяными ведрами. Когда ступила на асфальт, Махмуд навострил уши.
-Здорово, баб Надь, - поприветствовал Сашка, наблюдая за старухой, направляющейся к колодцу.
-Здравствуй, - кивнула она в ответ, и неожиданно остановилась, - Копаешь?
-Помаленьку.
-А Степаныч как там?
-Ничего, вроде, - с неохотой отвечал Сашка, - Спит. Где, там, Кузьмич?
-А-а, - махнула рукой старуха, - С самого утра, скотина, нажрался. Пузыри на полу пускает. Ограду надо ставить, некому.
Она зачапала дальше. Махмуд повернул на бабу Надю голову и зарычал (Славик научил подпускать собаку только к себе).
-Ты иди, еще, - прикрикнула она, замахнувшись на кобеля жилистой рукой.
Тот залился захлебистым лаем, мгновенно вскочив на лапы.
-У-у, черт рогатый, - баба Надя ускорила шаг.
Свою соседку Сашка уважал. С ней говорил охотно, участливо (исключение составляли последние разговоры об отце), зачастую просто выслушивая ее «наболевшее» о старике Кузьмиче, пропившем всю свою жизнь, и трепавшем престарелую жену круглосуточными пьянками. Неоднократно Сашка становился невольным свидетелем их брани (в основном, это Кузьмич крыл благоверную матерщиной так, что уши закладывало) когда старик в очередной раз напивался. Только благодаря своему упрямому «железному» характеру баба Надя еще не сошла с ума и не слегла раньше времени в гроб. Она не сломалась, даже
