Тело. Часть 1

там спать и завалился, - вставил Славик за почему-то покрасневшего соседа, - Говорю, бросай, пойдем пить.
-Ты, смотрю, выпил, - с укором повернулась мать к довольному сыну.
-Да ладно тебе, мать.
-Молчу, молчу, - замахала она руками...


Сашка вышел на улицу. Оказавшись на почти ночном прохладном воздухе, смог перевести дух. Не хватало сил и желания оставаться в доме Славки, где он  и не должен был быть. Там бурлила совсем другая жизнь; оживление, от которого, мягко говоря, было неприятно. Он устал, он отвык от него за этот месяц, слившись с домашней тишиной. Сашка почти ничего не попробовал со Славкиного стола. Все это веселье, празднество, так и осталось для него чужим; каким-то другим миром, забытым там, по ту сторону привычной комы, по выходе из нее не сразу можно понять этот другой мир.
-Ты видел страшный блеск, - вздохнул Сашка и задрал вверх голову. Почти черное небо было усеяно реденькими точечками звезд.
-Твою мать, - ругнулся он, - Да пошли вы...
Сашка сунул руки в карманы и вышел со двора Славки. В уличной тишине зарычал привязанный Махмуд.
Перед тем, как закрыть курятник, Сашка заглянул внутрь. Почти два десятка птиц сидело на перекладинах нашестей, повернув головы на непрошенного гостя. С минуту стояла тишина, и за эту минуту Сашка прошел взглядом по каждой птице.
-Спать, уроды, - почти шепотом приказал он, расплывшись в ухмылке.
Белый петух заквохтал пару раз в ответ на звук.
-Засранец, - ответствовал Сашка, продолжив забаву.
Звякнули в кармане ключи...
Вроде бы все.
Сашка вышел за калитку, сел на излюбленную лавку. Закурил.
У Славки хлопнула дверь, он не обратил никакого внимания на звук. В голову против воли лезли неожиданные строчки, которые он мог однажды где-то услышать.
Настройтесь на сердце в центре Земли,
Что одето тоннами желто-красного пепла.
Настройтесь, чтобы потом потерять не смогли,
Не вернуться в исходную точку с синего неба.
Поймайте частоты подземных пустот,
Ваши приемники на это способны,
Ваши антенны пронзают космоса свод,
Ваши умы как-никогда бесподобны.
Ан нет: собственный космос вам недоступен,
Собственный центр остается загадкой;
Хоть сердце, скрытое километрами жара
Открыто для вас, но дрожите украдкой.
Настройтесь на собственный космос внутри,
Включите приемники в собственном теле,
Настройтесь, чтобы потом потерять не смогли,
Не вернуться в исходную точку, не сгинуть со света.

Анька выросла перед ним почти вдруг. Сашка даже не заметил, как она вышла со двора Славки, как пересекла дорогу, не слышал, как Махмуд тявкнул раз для острастки, чтобы лишний раз доказать свое законное место среди людей. Появление Гороховой стало для Сашки неожиданностью; он слишком увлекся строчками в голове.
-Надо поговорить, - Анька встала перед ним, сунув руки в карманы джинсовки.
Сашка откинулся на забор, как-бы отшатнувшись от нее, заложил ногу за ногу.
-Я знаю, твой отец при смерти, - подумав начала Анька и остановилась.
Сашка выжидал; ее слова показались ему незаконными, по крайней мере, Горохова не должна была говорить на эту тему. Но говорила обдуманно, смело, что не могло не настораживать. Сашка даже начал понимать, куда она клонит. Потому молчал, даже не глядя в ее сторону.
-Сплетничают на каждом шагу о нас с тобой. Надоело до чертиков, - выдала Анька, - Типа, умрет твой отец, останешься наследником дома. Мол, добротный дядя при неплохой хате.
-Из дома выхожу редко, таких речей не слыхал, - с улыбкой (а так хотелось рассмеяться) встретил Сашка, - Но это правда, как ни крути. Степанычу недолго осталось. И останется добротный дядя при неплохой хате. Чем не жених, хватай и беги.
-Нас хотят свести вместе...
-Тебя это так удивляет? - Сашка не смог сдержать свой смех, - Не пью, хозяйство хоть какое-то, дом, практически мой. Женить только осталось.
-Я не думала приходить к Максиму, - с обидой призналась Анька, - Только из-за Олега, чтобы не обидеть пацана... Юрка все уши прожужжал, тебя рекламирует, - она хмыкнула и отвернулась, - Весь этот месяц только и слышу, что замуж пора выходить. А когда пьяный, ухожу, только чтобы его не слышать. Короче, надо что-то решать.
Сашке было все равно, что о нем говорили на деревне, и эта проблема ему проблемой не казалась. До того, как Степаныча хватил удар, Сашка, вроде бы, перестал слышать данные сплетни. Наоборот, все чаще он удивлялся «подвигам» отца по части женщин, хотя и они его не интересовали.
-Я вижу, эти разговоры тебе костью в горле, - он поднял голову, посмотрел девушке в лицо, - Ты бы с кем из братвы «замутила», что ли.
-Здесь пацан один - Олег, - фыркнула Анька, - Я не хочу приплетать кого-то со стороны. Это наша проблема.
-Для меня ее нет...
-А для меня есть, - она слегка повысила голос, - Твоя бабка копыта отбросила, Степаныч мне все в тести набивался.
-Может, присядешь? - успокоил Сашка.
И про себя обрадовался, когда она выполнила его просьбу.
-Я думала, это не закончится никогда, - после секундной паузы пожаловалась Анька, - Столько раз собиралась идти к тебе, чтобы ты попридержал папашу.
-Ремнем по заднице, - но Сашкин смех, вдруг, оборвался, -  А может, нам и правда дорожками слиться?...
-Что с тобой? – ее голос акустически разлился, казалось, повсюду…


...-Что с тобой? - повторил Петруха, деревенский спаситель - таксист, глядя в его помутневшие глаза.
Голова продолжала гудеть, словно Сашка пришел в себя после наркоза, не в силах соображать. С отупением обнаружил себя во дворе Славика, лежачим, вдыхающим холодный воздух позднего вечера. Дверь на веранду была открыта, свет лампочки внутри, под потолком, выхватывал из сумерек чуть ли не половину двора.
Частенько местные мужики играли здесь в карты под пару литров самогона и негромкий шансон из магнитофона Максима на этой самой скамье. Неоднократно Сашка видел, как на ней храпел пьяный Славик и зимой и летом. Впервые за девять лет своего проживания на деревне Сашка лежал на скамейке сам. Лежал, и постепенно до него доходило, что с ним произошло нечто, чего он не мог сейчас объяснить. И не хватало сил что-то ответить склонившемуся над ним Петрухе.
-И, все-таки, надо позвонить и вызвать «скорую», - услышал Сашка голос бабы Маши.
Она встала рядом с таксистом, взглянула на Сашку. На лице ее выразилась явная озабоченность.
-Какой бледный, - старушка покачала головой.
-Обычный обморок, мать, - успокаивал Славка, - Перетрудился.
-Молчал бы лучше, труженик, - прервала тетя Люба с раздражением.
-Да иди ты, - ухнул Славка и склонился над соседом, дыша на того перегаром, - И ничего не бледный. Я ж говорю - обморок. Как ты, сосед?
-Кур надо запереть, - совсем невнятно пробормотал Сашка.
Его подхватили под руки, Славка и Петруха помогли сделать несколько шагов.
-Дальше сам, - Сашка высвободился из-под их опеки, ноги его дрожали от напряжения и неожиданной слабости....

...Среди ночи он проснулся с болью в груди. Снилось, будто его преследует человек, похожий на лучшего друга - Витька. Сашка нырял под воду, задыхался, чувствуя, что вот-вот закончится кислород в легких, и ему нечем будет дышать, и он неизбежно пойдет ко дну, а за ним, до самой его смерти, будет гнаться некто, напоминающий друга.
Сердце колотилось, и боль в груди не отпускала. Каждый его вдох давался с жуткой болью. В голове ярко пульсировало намерение глотнуть пилюльку, хотя в медицинские препараты Сашка не верил, считая их, своего рода, наркотиками, без которых организм не сможет жить полноценной жизнью. Но даже если Сашка и хотел бы принять лекарство, боль была сильнее его, и ему потребовалась бы помощь со стороны.
-Твою мать, - прошептал Сашка, глядя в темный потолок и чувствуя сильное сердцебиение.
Он уже догадывался, что происходит. И это должно было рано или поздно с ним случиться. Прав Славик - перегрузка. Но смерть не настигнет его сейчас, еще не пришло время...
Незаметно для себя Сашка вновь уснул. Боли прошли.
Теперь он летал. Взмывал ввысь с улиц игрушечного города к серым бесформенным облакам, каждый раз все выше и выше. И когда приземлялся на землю, чтобы потом опять взлететь прочь, город увеличивался, приобретая реальные размеры. Вот только люди оставались в нем по-прежнему мизерными и ничтожными. Постепенно город занял весь космос; Сашка мог видеть светящиеся звезды прямо посреди улиц, ощутить их холод и безразличие. Но люди все равно оставались почти невидимыми для глаз....


правая сторона: КОМЕДИЯ В ДВУХ МЕТАМОРФОЗАХ.

МАТЕМАТИКА.

Аркадич открыл глаза одновременно с пронзительной трелью будильника. Как-будто был запрограммирован на синхронное с «сигнализацией» пробуждение. А первое, что сделал после - треснул по пипочке ладонью, в мгновение ока заткнув глотку излишне громкому «соловью». И погрузился в привычную тишину, которая так ужасно завершалась в восемь часов утра.
Аркадич совсем немного еще полежал под одеялом, настраиваясь на предстоящий рабочий день. Для этого ему понадобилось всего лишь мысленно воспроизвести таблицы производных и интегралов, в которых он никогда, начиная с одиннадцатого класса и заканчивая вчерашним днем, не ошибался, но ошибись в которых хоть раз, наверное, с ужасом бы признал, что не имеет больше смысла заниматься математикой без знания простейших ее элементов. Одна, мельчайшая, ничтожная по своей значимости, ошибка недопустима в такой серьезной науке как математика. Он всегда знал это, посвятив себя сложным формулам, теоремам и аксиомам. Математику необходимо знать только на «отлично». Любая другая оценка значит, неспособность воспринимать предмет полноценно, а если есть какие-то недочеты, они обязательно скажут свое слово в самый неподходящий момент, и последствия могут быть самыми неутешительными, если не катастрофическими. Зачем тогда тратить время, пытаться понять происходящее на доске в аудитории, если одна незначительная ошибка перечеркивает смысл процессов, заложенных в примерах и задачах начисто? Хотя, возможно, Аркадич завышал некоторую планку, благодаря которой поддерживал себя в форме.
Наконец он вылез из-под одеяла. Сунув ноги в старые, залатанные в нескольких местах тапочки, пошел в ванную комнату.
Аркадич жил один. Не потому что был убежденным холостяком, даже наоборот: рьяно осуждал одиночество, в котором давно переварился сам. Как-то так получалось, что мысль о знакомстве с женщиной с последующим совместным путешествием по волнам, так сказать, мирского бытия, всегда пропадала после восьми часов общения со студентами по вопросам его излюбленного предмета, так что выходной Аркадич предпочитал провести в одиночестве, набирая силы на следующую неделю. В юности у него был небольшой, но милый романчик с сокурсницей на физмате. Аркадич погулял с ней три-четыре месяца, потом она переехала на Урал, куда на работу перевели ее отца. После разлуки с Настей Аркадич с головой окунулся в учебу, и больше ни с кем из девушек не общался. Удивительно быстро он влюбился в математику. Ему некогда было думать о себе, а чаще он и не хотел об этом думать, давно сделав свой выбор и следуя ему безоговорочно. Кроме того, Аркадичу было совершенно неважно, что и как могли сказать (и говорили за спиной) по поводу его характера и образа жизни. Он прекрасно знал, как к нему относится начальство, коллеги, студенты, да и просто соседи. Начальство, кстати,