Мир сошёл с ума. Опять?! Глава 11

президента, в семейном быту называемый Огурчик, а на официальном уровне, если вы этого ещё не знали, будучи не в курсе того, кто будет стоять у истоков власти в том самом, перед самым началом Армагеддона году, то это Белый царь, как бы это не было колониально противно и не соответствовало повестке дня, чьё имя не так сильно важно и потому оно самое простолюдинское и обычное Навуходоносор Антоний по ветхой транскрипции, а по современному имя писанию, Джозеф) управляем её крепкой рукой.
– Не выдержала неизвестности, а если точней, то известности. Знает, что её Огурчик обязательно чего-нибудь напортачит без её присмотра, а ей потом всё заново переделывай. – Про себя рассудила вице-президентша, не первый раз сталкиваясь с железной волей супруги президента.
А вот у госсекретаря на этот счёт другие предположения, и это даже несмотря на то, что она в курсе домашней ситуации президента. А просто ей хочется создать интригу и невыносимые условия для исполнения своих президентских обязанностей президентом. Для которого она с предельным постоянством ищет поводы для объявления ему импичмента, хотя её всё на своём месте при президенте устраивает. Что поделать, вот такая у неё противоречивая натура.
– Неужто она решилась и ему позвонила по данному мною телефону. – С задержкой дыхания и замиранием сердца в себе так провела некие параллели госсекретарь, также создающая некоторые поводы для дезинформации и введение в заблуждение президента, местами падкого на внимание в свою сторону со стороны женского пола. За что он всю жизнь и страдает, находясь в тисках семейных отношений с Барбарой.
Что же касается мужской части совета, то их мысли и рассуждения насчёт этого звонка были с одной стороны более что ли по делу, а с другой стороны ещё больше далеки от реальности.
– Президента на столь важном совещании могут отвлечь только по самому, критично важному делу. – Вполне резонно рассудил начальник всех штабов, объединённых одной целью – выжить чего бы это не стоило, генерал МакБрут. – Неужели звонит тот, кому не ответить на телефонный звонок себе дороже. Но почему он звонит прямо сейчас? – задаёт обрекающий на уныние и внутренний озноб вопрос МакБрут и находит тут же на него ответ, который вгоняет его в ещё большую обструкцию. – Он определённо знал, когда было запланировано провести заседание нашего совета по безопасности. И он специально выбрал это время, преследуя несколько важных целей. «Я тебе, Джожичь, звонил, как ты и просил, и требовал от меня. Мол, хорош, там из себя строить демократию, и давай уж слушай меня, Влад. Вот я и прислушался к твоим словам и позвонил. А ты, падла такая, не берёшь трубку. Так что сам виноват в том, что я буду продолжать курс на дестабилизацию наших отношений», – вот так будет оформлено достижение первой цели, разрыв отношений.
Вторая цель в себя будет включать внесение беспорядка в ход нашего рассуждения на совете безопасности из-за появления новых обстоятельств, которые внесёт этот беспардонный президент не партнёрской отныне нам никогда страны. – На этом генерал МакБрут не остановился никогда бы, если бы его не перебило трудно скрываемое нетерпение своего соседа по столу, генерала МакТиберия, начавшего недовольно сопеть себе в нос и ёрзать на стуле в сторону такого малодушия президента. Чего-то тянущего время и не берущего трубку телефона. И мысль о том, что мистер президент подспудно чего-то опасается от этого звонка (а что это тогда может быть? Вот только не то, о чём все тут подумали – власть в стране, наконец-то, взяли демократы по весьма успешной по своему продвижению в массы причине: говорят, что мистер президент демократ не настоящий), совсем не утешала и не подавала надежд.
А эта мысль, так и отражающаяся во взгляде на президента генерала МакТиберия, стала предпосылкой для возникновения ещё одной, страшно испугавшей МакБрута мысли. – У нас в аппарате завёлся крот. И по-другому и не объяснишь такое совпадение. Когда в тоже самое занятое на это совещание время звонит президент недружественной страны, либо же в стране произошёл переворот во мнении, и непонятно совершенно, кто настоящий демократ, а кто авторитарный лидер.
Впрочем, всё это домысли недалёких по своему географическому нахождению от президента людей, крайне часто не имеющие ничего общего с реальностью. А реальность такова, что её может точно выяснить только один человек. А именно президент. Кто отлично понимает, какой груз ответственности он на себя берёт и оттого он сразу трубку не берёт, а всем кажется, что он чего-то там боится.
Но вот вроде бы всё, и мистер президент всё же берёт трубку, подносит её к уху, и замирает в одном внимательном ко всему ему сказанному по телефону положении. И пока он слушает то, что ему в трубку телефона говорят, никто в этом кабинете не смеет каким-нибудь движением души и тела (и даже дышать все перестали), нарушить обрушившуюся на всех сейчас тревожную тишину. И все тут люди, не сводя своего взгляда с физиономии президента, на этот раз прямо какую-то непробиваемую на эмоции, что ещё сильней напрягает всех тут (значит, на президента обрушилась такая новость, что его рефлексы, будучи застаны врасплох, даже не знают, как на всё это реагировать), пребывают в судорожной растерянности и непонимании.
Но вот мистер президент отрывает от своего уха трубку телефона, и …в какой-то растерянности и слепотой во взгляде начинает искать за столом… (да кого же?!), как вскоре выясняется, то генерала Броуди. Что не только не улучшает обстановку и к людям за столом приходит чёткое понимание того, с чем был связан этот неожиданный и до чего же странный звонок, – раз президент обратился сразу к генералу Броуди, то в мире не всё в порядке и всё стало только ещё хуже и сложней, и слава богу (той его модели, которая ближе всего не доверяющим людям, выгодоприобретателям от такой своей веры не в банковскую систему), что возникла хоть какая-то определённость, с которой сейчас будет разбираться генерал Броуди и его силы специальных операций, – а то, что сейчас вдруг сказал генералу президент, как-то вообще не укладывается в рамки разумного.
– Это вас. – Протягивая трубку в сторону генерала Броуди, с растерянностью в себе и с лицевым недоумением обращается к Броуди мистер президент. На что Броуди никак не реагирует по всё той же причине, что и президент, он в край поражён происходящим и совершенно не понимает, что это такое сейчас происходит. И он сидит на одном месте неподвижно, и как баран на новые ворота смотрит в сторону президента. Кому быть может неприятно такое своё сравнение с такой присказкой и нежеланием Броуди его понимать на ровном месте, вот он и выказывает на своём лице нетерпение, с которым он нетерпеливо уже подгоняет Броуди взять трубку телефона.
И Броуди на этот раз всё-таки сообразил, что от него требуется, и он поднимается со своего места, подходит к президенту, и здесь возникает немая пауза, где он с президентом переглядываются, чтобы обменяться мнением по поводу этого звонка и по возможности обменяться необходимой для разговора по телефону информацией.
– Кто это? – вопрошает Броуди.
– А мне откуда знать, когда звонят тебе и почему-то по моей президентской связи, – недоумевает и даже злится президент, пока что откладывающий на чуть позже вопрос выяснения такой наглости поведения Броуди, кому не лень оставляющего президентский телефон для связи с собой. После чего Броуди, так и не получивший от президента внятного ответа и консультации насчёт того, как ему себя вести с этим звонившим абонентом, что ещё сильней усложняет для него всю эту ситуацию, наконец-то, перехватывает из рук президента трубку телефона, всю такую влажную и скользкую по причине нервного состояния президента, и прикладывает её к уху. Но не плотно, а так, на некотором косвенном расстоянии от уха. Не хочет, гад такой брезгливый, ничего не иметь общего с президентской запотелостью и микробной прилипчивостью. Вот же эстет тут нашёлся. И мистер президент ему за такие паскудные выходки, всё это ещё припомнит. Будет знать, как не принимать близко к себе нужды и физиологические особенности, ни кого бы то ни было с улицы, а самого президента.
Но сейчас разговор не об этом, а сейчас все тут, в ситуационном кабинете, заворожены и поглощены всем тем, что происходит с Броуди, который, что за подлость такая, ведёт себя буквально также, что и мистер президент, и ни единым движением своего лицевого нерва не выдаёт, что там ему говорят и что там в информационном плане происходит. И даже гер Ру…тьфу, кто всё должен знать о коммуникационных технологиях, и тот, судя по всему, не в курсе того, кто там и что говорит по телефону генералу Броуди некто.
И лишь одно спасает всех тут от нервного срыва и какой другой душевной агрессии, так это то, что разговор Броуди с незнакомцем, а может с незнакомкой по телефону, продолжался совсем не долго. И вот Броуди с каким-то прямо дурным на мысленную деятельность лицом отрывает от уха телефонную трубку, и с прямо потерянным лицом начинает смотреть не на одного только президента, показывая тем самым, что он ему не полностью доверяет и что мистеру президенту не по силам одному справиться с той проблемой, которая наметилась после этого телефонного разговора. А Броуди, получается, что так смотря ни на кого из присутствующих людей, не задерживая взгляда на чём-то в отдельности, ищет, даже не отдельную личность, – такой подход к решению вставшей перед всеми проблемы бесполезен, – а он ищет нечто такое обезличенное, что сможет всех через чудо спасти.
А это ещё сильней начинает всех тут тревожить и расстраивать. И больше всего, конечно, президента. Кому несколько обидно видеть, что не в нём ищут спасение. И президент не может сдержаться от того, чтобы сдержаться.
– Что там сказали? – с нотками истерики и нетерпения вопрошает президент.
Броуди, как будто очухивается от своего заворожения от этого разговора по телефону, гипнотически на него подействовавшим, смотрит на президента так, как будто он его только сейчас узнал, и потерянным голосом озвучивает то, что ему поручил тут довести до сведения каждого человека в этом кабинете тот, кто с ним разговаривал по телефону, без всякого представления со своей стороны.
– Сказали, чтобы мы не рыпались. – Сперва Броуди сказал вот такое полоумное, что сразу вызвало обратную реакцию у слушателей. Кого в первую очередь покоробила такая к себе требовательность неизвестного, а может неизвестной, – а определение гендерной идентичности очень важно, ведь узурпаторство власти на право обозначение твоей внутренней сути и самовыражения, может принести психологическую травму шантажисту или шантажистки, кто в первую очередь тоже исключительная личность и имеет право быть судим(а) только за свои поступки, а не за своё право обрести себя какой хочет личностью; и если этому всему не придавать никакого значения, то тогда спрашивается, чего ради всё это революционное переформатирование общества делается, – а затем уже вся используемая этим абонентом лексика. Кто использует в их сторону, что ещё за такие удивительные слова. И если он, она или они хотят знать, то для них