решимость не пить. Лена с Машей, обе опустошенные целой бурей мыслей и переживаний, подавленно молчали.
Первой не выдержала жена милиционера.
— Ну… не знаю даже, дядя Вася, что ответить тебе. Что-то голова кружится, столько всего в последние дни… Старое ворошить стоит ли? Но как бы там ни было, может мне кто-то объяснить, какого лешего вы их откопали, да в телеге сюда привезли. Что на селе-то скажут, когда узнают? — Лена говорила усталым от всех эмоций голосом, попеременно заглядывая в лица мужчин в комнате.
— Нужно их перезахоронить, как подобает, чтобы они, наконец, покой обрели. — как мог проще объяснил Кудашев.
— Да вы что, все дурных ягод, что ли на болоте нажрались? — не выдержала Маша, — они же и так похоронены были, в войну еще! А вы их выкопали! Да у меня слов нет, чтобы вам высказать, что я все об этом думаю!
— Возможно, тебе, Машенька, это будет понять не просто. Но покоя они так и не обрели. Мы им поможем, даруем покой в смерти.
Маше показалось, что она сходит с ума. Девушка, отперевшись руками на стол, пристально обвела всех взглядом.
«Неужели одна я понимаю, что происходящее вокруг — какой-то кошмар, — мелькнуло у нее в мозгу, — Или я оказалась среди сумасшедших, но все то разом, с ума сойти не могли. Ленка вон вроде нормальная, таращится на меня осмысленно. Отец что-то бормочет про себя, старается не смотреть, но тоже не похоже, что на белом коне скачет. Серега, вот ведь тоже, гад такой, демонстративно руки на груди сложил, отвернулся, щеки надул и в окно пялится»….
— Ну это тебе откуда знать!? — обратилась она с непередаваемой горечью и издевкой в голосе к Юрию, — что они, фрицы эти, не так похоронены и что там они обрели или не обрели!?
Сейчас, глядя на этого молодого, потрепанного парня в чужой одежде, ей самой было странно, что она в нем такого нашла. Да, привлекательный в своей странности, в какой-то чуждости, сейчас он был ей по-настоящему неприятен. Но в то же время все ее естество, против воли, тянулось к нему с неумолимой силой. И за это она ненавидела еще больше!
Кудашев вздохнул и ответил коротко и просто:
— От них самих и узнал!
— Что? Что ты сказал?! — вскрикнула Лена, в то время как ее подруга, открыв рот, замерла на полуслове.
Их прервал дребезжащий, сильный стук по подоконнику. Дед Архип, стоя на улице, так что только седая голова в картузе виднелась находившимся в доме, остервенело колотил клюкой по подоконнику открытого окна.
— Васька! А ну етить вашу мать, кончайте политинформацию! Полдень уже, вам еще меня на тот свет спровадить потребно!
Глава 36. Пропади оно все пропадом!
Николай с Леной переглянулись, генерал вскочил и, схватив со стула брюки, принялся лихорадочно натягивать, прыгая на одной ноге и матерясь. Потом вновь сбросил уже наполовину одетые брюки вспомнив о трусах. Вой сирены сводил с ума. В полутьме закрытой комнаты Лена сжалась в комочек посреди смятых простыней и не сводила полных ужаса глаз с Кожевникова. Генерал, задержал взгляд на ее лице и вдруг с нежностью, которую и сам не ожидал от себя, притянул к себе и крепко поцеловал, прошептав:
— Все будет хорошо, милая.
Помогло. Ужас в глазах женщины, нет, не исчез, но отступил куда-то в глубь. Она вскочила, как была нагая, суетливо схватила свою одежду, аккуратно сложенную на столе, но тут же оставила ее и бросилась к Кожевникову. Стала помогать ему, застегивать пуговицы рубашки и завязывать галстук. Николай Иванович не сводил глаз с качающихся ее грудей, отстранил руку от воротника.
— Полно, не до галстука! — негромко сказал он. Справа от двери стояла раковина с краном, генерал быстро, фыркая и брызгая вокруг ледяной водой умылся и, выпрямившись, оглянулся на Лену. Та, уже полуодетая, прижала режущим сердце беззащитным движением к груди блузку, которую держала в руках.
— Что это, Коля? Что случилось?! — ее голос дрожал, вой сирены, вошедший в душу каждого советского человека как символ невыразимого ужаса и опасности, придавил ее невыносимым грузом.
— Не знаю, Лена… Вернее знаю, что ничего хорошего! — он уже держал руку на замке двери, — одевайся, приводи себя в порядок и выходи вслед за мной минут через пять.
В коридоре, выходя из архива, генерал чуть не столкнулся с совершенно ошалевшим сотрудником из второго отдела. Он несся с выпученными глазами, одновременно застегивая ремень полевой формы и поправляя противогазную сумку. Он и сам, наверное, не понял, что, чуть не сбил с ног начальника Управления, перед которым в обычное время дрожал осиновым листом и заикался. Кожевников проводил его взглядом до поворота на лестницу, стараясь вспомнить фамилию… то ли Романцев, то ли Румянцев. Но одно было ясно, стряслось что-то серьезное. Сирена воздушной тревоги, завывавшая, не смолкая, сомнений не оставляла. Он добрался до приемной, пересек пустую комнату с сиротливо пустующим столом секретаря и распахнул дверь кабинета. Дубровин со своими двумя неразлучными спецами-аналитиками что-то живо обсуждали, сгрудившись у большого стола. Полковник оглянулся на звук открываемой двери. Молодец старик, никаких глупых вопросов, только кивнул вошедшему генералу.
— Рассказывай! — коротко бросил ему Николай Иванович и добавил уже в адрес Миши и Гриши, — позвоните в дежурку, скажите отключить уже эту долбанную сирену, по мозгам бьет!
— Начну, Николай, с того, что мы в полной заднице. И не мы с тобой, а в целом, Союз Советских Социалистических Республик. Вот тут-то мы с тобой, выходит, что крайние. Только что звонил Андропов, довел, так сказать обстановку. С ебуками и воплями, но я его отчасти понимаю, проблема возникла почище Карибского Кризиса…
— Даже так… однако! — прошептал генерал, чувствуя, как пробрало холодом.
— Наш с тобой клиент из мест весьма отдаленных, вчера в лесах и болотах учудил. То ли взорвал что то, или еще как-то нам насрал, но разнонаправленный импульс был такой силы, что засекли его во всем мире. Кроме того, он спалил на орбите всю группировку спутников США над Европейской частью, а может и над всем полушарием. Да так, что сам, можешь представить, какой сейчас стоит визг и в Вашингтоне, и в Брюсселе.
Дубровин устало присел на стул, неторопливо достал откуда-то платок и протер взмокший лоб.
— Опять ядерный взрыв? — спросил Николай Иванович, пододвигая к себе стул и садясь рядом с полковников.
— Если бы… сам понимаешь, Ювелир по телефону в подробности не вдавался. Только сказал, что очкарики в Академии Наук, которых среди ночи под белые ручки свезли на ЗКП в Подмосковье, так до сих пор и сидят с вытаращенными глазами и открытыми хлебалами, мол, не может быть такого. Совершенно неизвестный спектр излучения, они ему даже названия придумать не могут. Импульс и все… Американцы и их жополизы из НАТО, обосрались и закатили истерику, что у коммунистов появилось какое-то супероружие, разрушающее паритет и дающее нам преимущество первого удара. С минуты на минуту можно ожидать объявления ими мобилизации, а ты сам понимаешь, обратного пути уже не будет.
— А если они узнают… — начал наконец Кожевников понимать сложившуюся ситуацию.
— Да! Как только они поймут, что мы не контролируем эти технологии, тут же ударят по нам первыми, не дожидаясь, пока мы с этими странностями освоимся. Пока хоть какой-то есть шанс. А ведь кроме их спутников потеряна связь и со всеми нашими, о чем они, если и не знают пока, то это дело нескольких часов. В лучшем случае дней. Их агентура пронюхает. Цейтнот, брат Кожевников! На Смоленской площади, в МИДе, светопреставление. Здание аж шатается, все орут, мечутся. Громыко ночью вылетел в Вашингтон, будет ссать там Картеру в уши и делать хорошую мину при плохой игре, в меру пугая, и в то же время стараясь удержать от истерики. В штаб-квартиру НАТО отправился Мальцев, он в Брюсселе займется тем же, чем его шеф в Америке…. Таким образом, у нас и у них палец на кнопке запуска ракет, вопрос у кого первым нервы не выдержат. У нас преимущество, но исключительно в том, что мы знаем, откуда ноги растут, а они просто боятся. Ну, и как ты понимаешь, виноват некий полковник Дубровин, допустивший стратегический просчет в оценке ситуации…
— Как же так?! Павел Петрович, они же сами отменили операцию по захвату, велели дождаться переговорщика из МИДа — возмутился Кожевников.
Старик усмехнулся:
— Эх Коля… ты, право, как ребенок, хоть и голова седая. Итальянский проныра — фашист, граф Чиано, как-то сказал: «Как обычно, у победы находится сотня отцов, а поражение — сирота». Вот и тут, нужен крайний, и он найден. Кстати, еще сказано было, виноват некий генерал-майор, но я считаю, что лысой головы старого полковника на плахе, будет вполне достаточно. Это если не начнется Третья мировая, а если… ну, тогда уже все равно. Пока же все распоряжения отменены, и нам нужно срочно захватить, этого Кудашева. Причем блажь о сотрудничестве закончена, но вся эта заморочка с секретностью пока остается. Чтобы не пришлось потом объяснять войсковую операцию в центральной России. Действовать нужно быстро и жестко. Причем Андропов намекнул, что предпочтительно не захват, а ликвидация и тщательная зачистка местности. Но без особого шума. Есть серьезное опасение, что вероятный противник, будет требовать допуска на место для обследования его международной комиссией, а сам понимаешь, нам это надо как козе баян. Только мы тут с моими парнями пораскинули мозгами и решили, что процентов на пятьдесят мы опоздали.
— Это почему? Думаешь, он сбежал? — генерал аж привстал от возбуждения.
— Да если бы мог, он давно бы восвояси убрался. Мы думаем, он понял, что обложили его крепко, и решил уйти, громко хлопнув дверью. Именно так, пулю в голову пустить, это они запросто, сам помнишь, что в 1945 было. Но для него, паскуды, слишком просто. И ведь если так, эта тварь, точно все рассчитала! У него-то дома война с СССР и западными плутократами. Вот он и тут решил нам нагадить, устроил напоследок тарарам… Мы, того и гляди, ему на радость вцепимся с американцами друг другу в глотки. И еще, я буквально сразу после звонка из Москвы поднял кой-какие свои связи на верхах и узнал, что ночью было экстренное заседание Политбюро. И что-то там пошло не так. В Кремль срочно вызывали медицинский вертолет, была первоначально суета, но потом все подозрительно быстро утихло. Я подозреваю, что кто-то из больших и важных людей, ночью отправился на Поля вечной охоты, как говорят жертвы американского империализма — индейцы. И отчего-то мне кажется, что это Сам. Здоровье, сам знаешь, у него последнее время неважное, возраст, нервы, с дочерью скандалы… Если это так, то только этого нам и не хватало, чтобы в период кризиса, верха еще начали грызться за власть. И ведь начнут, даже на пороге Третьей мировой. Что тут судьбы, какого-то полковника и генерал-майора…
— Вот паскудство! — генерал потер лоб рукой. Совершенно неожиданно навалились такие серьезные проблемы, что волнение последних дней стали казаться не существенными. По сравнению с забрезжившей реальной перспективой Третьей мировой, прежние хлопоты с пришельцем — мелочь. Хотя он же стервец, и виноват во всем.
— Что предприняли, Павел Петрович? — спросил он старика.
— Поднял Управление по тревоге и ввел «Военную опасность», через пятнадцать минут должны
