клубникой, сидя под деревом напротив человека.
А рядом блестели белоснежные цветы.
Человек мог назвать тысячу причин, почему он любит именно эти цветы и чем они хороши, но пока что они вели диалог с художником на отвлечённые темы.
Человек подошёл к цветам, нагнулся и нежно расправил руки.
- Я вас люблю! - прокричал человек.
Цветы даже не шумели, и, конечно, не говорили.
- Я вас люблю! - вновь признался человек, улыбнувшись.
Ветер не шелохнул ни один цветочек.
- Я вас люблю! - человек задумался и спросил то, чего обычно не спрашивал у возлюбленных, — А вы меня любите?
Цветы молчали.
Не смели шуметь и говорить.
Человек внезапно понял.
Хотя художник давно уже понял.
- Я вас люблю... - процедил человек сквозь слезы.
Нет?
Неужели он не получит любви в ответ?
Неужели он способен только любить, но не способен быть любимым?
Человек сжался в слезах и в признаниях, как он любит цветы.
Может он сделал что-то не так?
Он ведь не смел их рвать, мять и топтать.
А цветок любви, который человек подносил ежедневно, был сорван и смят, втоптан в землю к другим погибшим цветам.
И кем он был втоптан?
Цветами.
Человек осознал только сейчас.
Художник обнял человека со спины.
Человек трясся.
Человек всхлипывал.
Человек глотал воздух.
Человек плакал.
Настолько ему хотелось чтобы его любовь с цветами была взаимной.
Но таковой она не была.
Погладив его по спине, человек пробормотал:
- Не уходи...
А после, надрываясь, сказал:
- Я всё равно люблю вас.
Глава 9.
Человек, которому больно любить.
Картежник сразу заинтересовал художника. Этот человек любил играть. В карты. С другими людьми, и с художником тоже.
Хотя за их прогулку человек ни разу не предложил сыграть. По мнению художника, человек оказался гораздо интереснее и пугливее.
Человек пугался.
Человек боялся.
Человек не пускал художника в свой дом.
Художник задал лишь один вопрос:
- Почему?
Человек замешкался, отвечая:
- Потому что карточный дом упадет.
Человек долго строил свой карточный дом. Большой, на весь кухонный стол.
Каждый раз, когда кто-то приходил и пытался отпереть карточную дверцу, дом разваливался.
Каждый раз, когда человек делал что-то, что дому не нравится, дом разваливался.
Каждый раз, когда человек злился, грустил, переживал, дом разваливался.
Человек не хотел обидеть дом.
Человек не хочет, чтобы дом развалился.
Сознание, полное желания жить, было заперто в клетке из игральных карт.
И каждый раз, когда клетка пытается развалиться...
Разваливается дом.
Карточный дом.
И клетка, склеенная страхом, вновь сдерживает сознание человека.
Человек схватил художника за руку.
И просидели так до темноты.
Молча.
Глава 10.
Человек, который не может без счастья.
Последняя прогулка была с человеком, который не может без счастья.
Никто не может без счастья. Но в понимании человека, счастье это рисовать слоников.
Однажды, человек погрустнел.
И стал вспоминать детство.
В детстве человек очень любил слоников.
Погружённый в меланхолию, тот стал рисовать слоников.
Воспоминания накатили, подобно слезам на глазах.
Что-то сжалось внутри него.
Человек стал рисовать слоников каждый день. Чтобы чувствовать себя счастливым.
Человек жил в своём счастливом мире со слониками.
Человек перестал чувствовать счастье везде.
Человек был счастлив только когда рисовал слоников.
Это он и предложил художнику.
Весь человеческий пол был расписан разноцветными слониками.
Художник нарисовал большого слоника, больше остальных. Слоник был синий и в очках. Тот сказал:
- Это уже большой слон. Он вырос.
Человек посмотрел на рисунок, потом на художника.
- Не уходи, — попросил человек, глядя ему в глаза, — Оставайся.
Глава 11.
Художник, который знакомился и не выдержал.
Узнав всех людей в небольшой-большой компании, художник возвращался домой.
Усталый.
Он не думал о том, стоит ли ему общаться с ними дальше или нет. Он слишком сильно проникся проблемами своих знакомых.
Проблемой художника была скорее не мягкосердечность, а чрезмерная эмпатия. Проникновение в чужие проблемы глубже, чем в свои.
Художника трясло. Его руки дрожали, коленки подкашивались сами собой. Ломота в теле. Сердце ускоряло свой ритм.
Тревога.
Среди тревожных мыслей, художник схватился лишь за одну своим сознанием.
Художник вернулся домой.
В голове была лишь одна фраза, за которую он пытался цепляться ещё крепче:
"Уже полгода."
Чёрные и узкие нити тревоги обволакивали свет невинного сознания, превращая его в единый клубок, который едва светился.
Но и тот свет погас.
Он давно уже понял.
Художник с силой закрыл дверь на замок, стал плакать задыхаясь.
Не раздеваясь, тот прошёл сквозь единую комнату своей белоснежной квартиры на балкон. Достал тяжёлые вёдра, внутри которых была краска. Кинул на пол так, что дно каждого вёдра прорвалось и пол был полон разноцветных луж.
И тот стал расписывать стены.
Потому что о своей проблеме он никому не мог сказать; потому что ему сказали, что над такими смеются.
Потому что только стены могли узнать его.
И стены видели.
Чёрные нити так крепко сжали тот белый огонёк, что человек закричал.
Стены были в его боли, пол был в его боли, он сам был в собственной боли.
Поэтому его и называют художником.
Единственный мертвый.
Глава 1.
Ненавязчивое солнце.
Приятный и лёгкий свет окутывал улицу. Мягко лился по ней. По небольшим кустикам и по большому лесу, небольшим зданиям и большим домам.
По улице, которую она видела со своего балкона.
Каштановые волосы были покрашены в ярко-фиолетовый. Лишь одна белая натуральная прядь выбивалась из-за уха. Свежий воздух ласково подгонял всю массу волос.
Лёгкое белое платье билось о ноги, морозный воздух не вызывал мурашек.
Пусто на общем балконе.
Лишь пение птиц и запах сирени.
Ясные, большие, небесно-голубые глаза, в которых отражались улочки и лес.
Руки держатся за стенку, глаза распахнуты навстречу солнцу.
Душа распахнута навстречу неминуемому.
Душа распахнута навстречу судьбе.
Глава 2.
Слезы.
Кровоточащие порезы на руке.
На руке самого жизнерадостного человека в этой семье.
Сарказм, юмор, шутки.
И влюблённость.
Горячая, убивающая влюблённость.
Влюблённость, которой не должно быть.
Влюблённость, которой не может быть.
Влюблённость, которая сейчас не нужна.
Но она была.
И она жгла, сжимала, доводила до слез.
Заставляла кричать, заставляла страдать, заставляла думать.
К чёрту это!
Проще ведь нанести вред себе, проще ведь нанести вред своему сознанию, проще ведь нанести вред коже.
Ведь она всё равно зарастёт.
Проще ведь казаться миролюбивым и сильным.
Проще потерпеть, нежели признаться.
Да и кому?
Собственной сестре.
Проще переждать.
Это пройдёт.
Глава 3.
Глоток свежего воздуха из окна.
Раны были промыты собственными слезами и перебинтованы грязной простыней, которую тот случайно обнаружил в своём шкафу.
Сестры уже заждались его.
- Ну ты и капуша, Влад, — Вика, тряхнув фиолетовыми волосами, похлопала брата по спине, — Опаздываем.
Вика всегда была серьёзна и педантична, особенно если дело касалось учёбы. А учёба была практически всей её жизнью. Довести до пятёрки историю, языки и обществознание; пойти в библиотеку, по литературе задали читать, а у нас дома нет книги, ты не видел разве? Подобных забот у сестры было в два раза больше.
Может где-то она и была занудной, однако её способности смеяться над собой и помогать другим не могло затмить ни одно занудство.
А он на её фоне просто парень по имени Влад.
Глупенький и жизнерадостный.
Чудный апрельский день.
Солнце уже грело по-летнему.
Подчинённые им лучи грели и ласкали макушки всех проходящих.
Путь до школы был похож на прогулку, несмотря на спешку.
Школьный день не представлял собой ничего необычного.
Звонок, тетрадь, конспект, шум в классе, записки, рисунки, вычисления в столбик на целую страницу, опять звонок.
Буфет, посиделки под лестницей, футбол бутылкой, баскетбол яблоком, запах замазки.
В общий чат прислали ответы.
Знать бы на что.
Голова начинала болеть от постоянного хохота друзей.
Звонок.
Куча информации, новых правил, новых законов и прочей теории, которые нужно записать, чтобы не забыть.
Перешептывание: "Что последним?"
Отвлекается на секунду от изучения, чтобы ответить: "Физика".
В этом вся она.
Только что-то безумно жгло в груди сегодня.
Перебирая в голове всевозможные болезни лёгких, горла и желудка, Вика остановилась на последней мысли.
Кулон.
Место, где висит кулон, редко болело. И болело только тогда, когда что-то такое случалось.
Когда прошлое хотело объявить о себе.
Когда прошлое хотело предостеречь от ошибок.
Когда прошлое хотело сообщить о чём-то.
Но пока что прошлое не сильно её беспокоило.
Пока что следовало жить в настоящем.
Опять звонок.
Разговоры с лучшей подругой по дороге до класса.
Разговоры с братом под лестницей.
Разговоры ни о чем.
Пустая болтовня.
Может только разговоры с Владом несли в себе что-то.
С ним было приятно проводить время.
Редко надоедал, был мягок и эмпатичен, напряжённую ситуацию разряжал шуткой, веселье доводил до абсурда. Не так много говорил о себе и не сплетничал как подруги. В разговорах брат был приятен, ненавязчив и мил.
Вика любила его.
Вика знает, что может его любить и хотеть.
Потому что он не был ей братом.
Потому что прошлое в кулоне это лишь дух.
Это призрак.
Мёртвой матери.
Но с ней всегда можно было поговорить, дотронувшись до кулона.
Конечно, последствия после такого разговора были так себе: ужасная головная боль и непонятные кошмары.
Сейчас она шла домой вместе.
Влад с ней.
Пытался помочь, поглаживая по больному месту.
Хоть и было неловко.
Развязанный шнурок, первые цветы на яблоне, отражение в луже.
Дом, мама Влада, обед, домашнее задание.
Прошлое не дремлет.
Прошлое терпеливо ждёт.
Не дожидаясь, зовёт к себе.
Вытаскивает девчачье тело в коридор, прижимает к стене, зовёт опекуна.
По прибытию второй матери с вопросом "Что случилось? ", выходит.
Выходит тётя Уля из соседней квартиры.
Выходит прошлое в виде женщины с густыми светлыми волосами, в белом платье, с большими голубыми глазами.
Призрак заговорил:
- Плохие новости, — дух начал говорить быстро, — Кто-то хочет занять моё место в этом кулоне. Скорее всего, муж. Её отец.
Крёстная, придерживая девочку, спросила:
- Кто он?
Ответ поступил незамедлительно:
- Преступник. Убийца, вор и мошенник. Если он пытается проникнуть, значит он умирает.
Молчание образовалось в коридоре.
Дух не стал пережидать и заговорил:
- Я не знаю, что будет, если он заменит меня в кулоне. Всё что угодно.
Мать спросила:
- Ты не можешь узнать, где он сейчас?
Призрак задумался. Ласковый голос стал серьёзней:
- Да, думаю, могу, — дух напрягся, — Могу. Вижу. Он на улице, на свободе. В этом городе. Под кустом сирени.
Мать задумалась и поблагодарила за
