Возможно ли создание справедливого народного государства?

самосознания, который соответствует новому образу жизни.

4. Марксистская утопия счастливого завтра.

Удивительно на первый взгляд, но Карл Маркс - основоположник теории, в соответствии с которой в результате организованной борьбы угнетенных с угнетателями должен случиться приход счастливого коммунистического завтра, - а на нее повелись миллиарды людей, - всего лишь воспроизвел в ней основные принципы модели идеального государства Платона, слегка модернизировав ее в плане Кампанеллы, выдвинув, как и последний, идею глобализации мира, но уже путем установления повсеместно коммунистического режима.
Как и Платон, и Кампанелла, Маркс ратовал за отмену частной собственности, уравнивание всех граждан, и даже за некоторого рода селекцию этих граждан, которую на практике пытался осуществить Ленин, а всем этим должны были руководить, правда, не философы или священники, как предполагали Платон и Кампанелла соответственно, а партийные мудрецы, которыми в Советском Союзе оказались всего лишь аппаратчики из ЦК партии, а их помощниками стали коммунисты, проникающие повсюду и контролирующие всё и всех.
Получилась прямо-таки воспроизведение модели идеального государства Платона, в котором, правда, постеснялись непосредственно обобществить жен, хотя вначале такие попытки были, но Ленин  после революции в России ограничился в соответствии с идеями Маркса коммунами, которые из-за их недееспособности через десять дет были заменены колхозами (коллективные хозяйства с оплатой работников трудоднями, а не деньгами), в которых земледельцы-крестьяне тоже по Платону были прикреплены пожизненно к сельскохозяйственному труду, поскольку паспорт им не выдавали и тем самым свободного перемещения они были лишены.
В связи с этим, надо полагать, что все эти мыслители, признанные самыми выдающимися интеллектуалами-гуманитариями, не нашли иного выхода для серой массы тружеников, как только насильно привести их к повальному счастью для всех, в которое они сами безусловно верили, что довольно глупо само по себе не только потому, что счастье недостижимо в принципе, но и потому, что не все его желают, тем более в таком виде, да еще и методами, противными не только свободе, но и природному естеству каждого человека, которое может быть, особенно человеческий мозг в этом естестве, настолько далеким от другого человека, насколько куриные мозги далеки от мозга обезьяны.
Тем не менее, хотеть не всегда вредно, хотя бы потому, что прогресс в движении технологической цивилизации обеспечивается в значительной части борьбой этих теоретиков – радетелей общего блага - с консерваторами у власти, паразитирующими на ней и за счет нее.
Так что практика демонстрирует, что обманчивые идеи тоже годятся для прогресса.
Эту идею о создании некоего справедливого образования Маркс и Энгельс изложили в самом начале своего знаменитого «Манифеста» вроде бы адекватно по внешней видимости: «Вся история общества была до сих пор историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, цеховой мастер и подмастерье, короче – угнетатель и угнетаемый находились в вечной вражде друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или совместной гибелью борющихся классов» [4, с. 2].
Однако, если проанализировать эту декларацию, то она явно грешит поверхностностью.
Действительно, угнетатели и угнетаемые не могли не враждовать друг с другом практически непрерывно, но революции и перевороты случались не так уж часто, видимо, потому, что нечто непонятное для этих мыслителей накапливалось в сознании людей и время от времени разряжалось в бунтах и революциях.
Однако, если они и происходили, то перемена отчасти угнетателей и угнетаемых местами, как это случалось неоднократно в Китае и недавно в России, на Кубе и ряде других стран Азии и Африки, приводила к тому, что новые правители из угнетенных довольно быстро становились угнетателями населения собственной страны в той или иной бюрократической форме, часто более жестокой, чем это было ранее.
Это положение дел, на которое указывает история, наглядно демонстрирует устойчивость антагонизма в обществе, хотя он мало кому нравится. В этом обществе, конечно, непременно враждуют разные группы и сословия, так как разнятся их интересы, да и собственность распределена отнюдь не равномерно, и захватчики всегда желают ее защитить и сохранить, а обделенные хотят обязательно ее при удобном случае отнять либо для себя, либо поделить равным образом.
Но какие-то слои населения должны же быть ведущими в этой борьбе за власть и собственность?
Понятно, что, структура, захватившая основную собственность и власть в государстве, так называемая, властная элита, стоит во главе этой борьбы и всеми способами пытается удержать власть со всеми ее привилегиями.
Но кто же всегда противостоит любой власти?
Надо полагать, вряд ли этой оппозицией могут быть все подряд угнетаемые или отдельно такие забитые жизнью и пропагандой угнетенные массы как обыватели, полуграмотный пролетариат, либо неграмотные крестьяне, которые способны только на локальные возмущения или на бунт, что и происходило в истории довольно часто, но все они имели в головах лишь расплывчатые понятия о справедливости, которую должен установить какой-то новый хороший правитель.
То есть никакого отношения к созданию реального и четко структурированного справедливого народного государства эти так или иначе подавляемые стихийные массовые движения не имели.
Все же остальные фундаментальны перевороты в образе жизни общества типа Французской революции 1789 года так же сводились не к созданию справедливого народного государства, а к смене властных элит в соответствии с изменением отношений собственности, которым было наплевать на справедливость и на народные бедствия.
Тем не менее, даже эти революции, меняющие общественные отношения в тех же рамках - угнетаемые и угнетатели, - возглавляли идейные и грамотные борцы с несправедливостью, имеющие собственную концепцию справедливого государственного устройства. Однако на практике все их усилия улучшить положение низших сословий сводились к прежней модели антагонистических общественных отношений, и новая властная элита оказывалась столь же несправедливой по отношению к угнетаемым.
Таким образом, вполне сознательной оппозицией во все времена цивилизации всегда была только некоторая часть образованных и культурных людей, которые вследствие накопленных знаний и немалой доли приобретенного альтруизма не могли не желать справедливости для всех, и им была противна жадность, лицемерие, глупость и наглость нуворишей всех времен, а таких людей, оппозиционно настроенных в отношении власть предержащих, тоже всегда хватало в более-менее культурном сообществе – даже в рабовладельческом.
Их теории об улучшении устройства общества ради достойной жизни для всех без изъятия были различными, но все они неизменно думали о народном благе.
Вот, Платон, Кампанелла, Томас Мор, Бакунин, Кропоткин, Чернышевский, Ленин и многие другие со своими товарищами, безусловно, не могли терпеть такую несправедливость в отношении угнетенных народных масс, а также методов управления государством только на пользу властной элиты, и они, как минимум, придумывали модели, способы и средства свержения угнетателей и установления справедливого народного государства, а часто и воевали с угнетателями, как Ян Гус.
Другим словами, властная элита старается делать всё только для себя, плюя на всякую мораль и придумывая законы, позволяющие сохранить власть, а интеллектуальная оппозиция ей делает всё возможное, чтобы подорвать власть тиранов или хитрых олигархов, и призывает угнетаемых к возмущению и переворотам ради восстановления справедливости, которая для них, как правило, сводится к переводу общества к равенству для всех, то есть к утопии. В результате, несмотря на все усилия интеллектуальной оппозиции власти, справедливость в их понимании установить никак не удается, и антагонистическое общество по-прежнему творит несправедливость.
Властные элиты использует для удержания власти все силовые и законодательные органы государства, оппозиционеры-неформалы взывают к борьбе угнетаемых с властью ради равенства и братства, как это провозглашали те же Платон и Кампанелла в своих утопиях. Но, как это видно из истории, от перемены мест слагаемых общественные противоречия не исчезают.
По-видимому, Маркс, понимая по итогам прошедших еще недавно революций во Франции бесперспективность смены властных элит, и вместе с тем обнаружив отобравшийся сам собой в ходе развития капитализма довольно-таки организованный отряд пролетариев, решил обратиться к истокам.
Неплохо зная античность, он, скорее всего, увидел в идеальном государстве Платона ту модель, которую при некоторой корректировке можно использовать для создания не обычного государства с неискоренимым неравенством граждан, а общества равных граждан, в котором отсутствуют собственнические, и, значит, антагонистические отношения.
Но этого Марксу показалось недостаточно, и он позаимствовал еще и глобалистскую идею Кампанеллы об установлении общества без антагонистических отношений во всем мире.
Однако Маркс, надо отдать ему должное, несколько обновил идеи Платона и Кампанеллы, предложив уже от себя осуществить плавный переход к этим своеобразным коммунам в мировом масштабе без сословий и классов посредством создания как бы промежуточных государств, в которых будет господствовать пролетариат, руководимый идеологами, подобными ему. Эти государства подготовят почву для установления уже настоящего коммунизма.
Новизна этого подхода Маркса, состояла и в том, что он, прекрасно представляя сопротивление эксплуататоров такому повороту в общественных отношениях, предложил насильственно ниспровергнуть их с помощью того же пролетариата и устроить общество без всякого насилия не сразу, а через государства с диктатурой пролетариата, которая будет действовать для удержания собственной власти и исправления остальных граждан вплоть до постепенного построения неантагонистического общества.
Всё эти построения Маркса выглядели впечатляюще и произвели на общество необыкновенно сильное воздействие, вдохновив его лучших представителей на подвиги во славу реализации марксовых идей.
Однако, как сам Маркс, так и его последователи не поняли, что реального равенства граждан в их сознании и представлениях не существует и установить его невозможно никакими способами. Вместе с тем они не смогли уяснить себе, что без собственнических отношений развитие общества прекратится и технологической цивилизации со всеми ее удобствами придет конец [см., напр., 2].
Иначе говоря, Маркс, как и предшествующие мыслители-идеалисты, попал в плен ожидания непременного прихода вместо нынешних несчастий радостного и счастливого завтра для всех разом с помощью дружного и независимого ни от кого пролетариата, если тот потрудится указанным им образом. Тогда и создастся