Сказала:
- Не бойся мама. Я смогу чинить наши аппараты, и всё сделаю, чтоб мы дождались.
Мама ничего не ответила тогда, но прижала меня к себе сильней.
И я чувствовала, как потеплели её до этого ледяные пальцы…
На следующий день мы похоронили папу и его руку.
Это оказалось просто: мы обе оделись в термокостюмы, и прошли через шлюз к шахтам термопар. Это был первый мой поход к этим шахтам – папа избегал пользоваться шлюзом, говоря, что его механизмы – самые ветхие и ненадёжные.
Тело отца и его руку мы сбросили в самую большую шахту-колодец. Оттуда так и тянуло жаром: чувствовалось, что и правда - до магмы недалеко! Да и над жерлом стояло настоящее марево из раскалённого воздуха: без костюмов, как сказала мама, мы бы изжарились и задохнулись за минуту.
Над пастью огромного колодца, куда уходили толстые чёрные кабели, мы постояли ещё две минуты: мама молилась. Я повторяла вместе с ней:
- «…да упокоится тело твоё с миром. Аминь!»
В автозале было непривычно тихо: после аварии, как сказала мама, половина аппаратов оказалась не нужна. А те механизмы, что отвечали за целость ракет, в обслуживании почти не нуждались. В обслуживании нуждались только мы - те, кто должны были, как объяснила мама, нажать на кнопку. Это нам нужны кислород, пища, вода. Свет и тепло.
Мама сказала:
- Катерина. Нам нужно поговорить.
Я сказала:
- Я готова.
Мама почему-то всё равно помедлила, и когда начала говорить, в глаза мне не смотрела:
- Малышка. Ты теперь взрослая. И ты понимаешь, что такое - потеря. Только что мы потеряли твоего отца и моего мужа. Он пожертвовал своей жизнью, чтоб исправить тот дефект… Нет, не так: он смог наконец заменить испорченный крионасос на резервный - исправный. Но при этом лишился руки, и замёрз. Насмерть. Но своей смертью он дал нам возможность жить дальше.
Только…
Только утечка жидкого кислорода оказалась слишком сильной - даже несмотря на то, что папа всё устроил так, что большую часть жидкого кислорода из системы дренажа удалось откачать обратно в дьюары. Боюсь, запасов воздуха нам двоим теперь хватит ненадолго. Центральный компьютер рассчитал, что взрослому и ребёнку - на семь лет.
Мама снова помолчала. И я видела, что ей стоит огромных усилий не кусать, как она обычно делала, губы: её щёки предательски дёргались и уголки рта дрожали.
Но голос, когда она снова заговорила, звучал спокойно и сдержанно:
- Поэтому мне придётся оставить всё наше хозяйство и миссию Возмездия - на тебя. Нет-нет, не возражай - я уже всё решила. Теперь, когда папа сделал всё, что нужно, здесь, в криозале, тебе остались лишь самые простые аппараты, с которыми ты уже умеешь обращаться. Папа заранее всё продумал. Он ждал прорыва - без этого заменить помпу было невозможно из-за сильного давления и… Неважно.
Жаль только, он не успел одеть костюм. Но…
Если б он одевал его, мы лишились бы и последнего кислорода.
Я молчала и даже не подумала возразить - у меня в голове ещё не укладывалась мысль о том, что теперь я лишусь и мамы…
Неправильно как-то всё это!.. Дико!
Мама приняла моё молчание за знак согласия:
- Ну вот и хорошо, что ты всё понимаешь. Я боялась, что не смогу найти правильные слова, чтоб объяснить, почему ты должна остаться одна. Сделай всё как нужно - хотя бы в память об отце. И… обо мне.
Что было дальше, я не помню, потому что кто-то невидимый так сжал ледяной рукой моё маленькое сердечко, что свет вокруг померк, в ушах зазвенело, и стены стали словно сдвигаться и давить на моё тело! И я вдруг увидела, что к моему лицу стремительно несутся ребристые пластины пола…
Очнулась я у себя в постели.
Мамы нигде не было, но на столе я увидела записку. Я встала и подошла.
«Катерина! Ты уже большая и умеешь почти всё, что знаем («знаем» было зачёркнуто, и написано было - «знали») и мы с отцом. Поэтому я не сомневаюсь, что ты сможешь теперь справиться с теми проблемами, что могут возникнуть с механизмами жизнеобеспечения. Если же у тебя возникнут какие-либо вопросы, задавай их Агате - нашему главному компьютеру. Я вывела её на голосовой режим: тебе нужно только подойти к её центральной панели и спросить. Меня пожалуйста прости - я не нашла в себе мужества попрощаться с тобой так, как положено.
Прошу только об одном: подожди столько, сколько позволят запасы.
После этого в любом случае нажми большую красную кнопку на Центральном пульте. Она включит и запуск ракет из остальных, уже необитаемых, Убежищ, потому что их обитатели успели передать нам - вернее, Агате - свои коды запуска.
Помни только одно: ты - последняя наша надежда.
И это тебе предстоит отомстить за нас.
Всех.»
Я не плакала, даже перечтя письмо три раза. Положила его обратно на стол. Пошла в автозал.
Центральный компьютер.
Вот не знала, что он считается существом женского пола. Я встала перед панелью:
- Агата!
Мягкий приятный голос, тот же, что сообщил о «необратимых повреждениях» отца, отозвался откуда-то сверху:
- Я слушаю тебя, Катерина.
- Почему мы не можем оставить эту миссию - я имею в виду нажатие большой красной кнопки, - я указала на неё рукой, - тебе?
- Потому что я так спроектирована. Я не имею права сама уничтожать что бы то ни было. Таков основной Закон Робототехники. Приказ об уничтожении - что разумных существ, что материальных ценностей, или экологии планеты - должен отдать человек.
- А если я сейчас велю тебе нажать эту кнопку тогда, когда меня тоже не станет, ты нажмёшь, когда… меня не станет?
- Нет. И не потому, что у меня нет исполнительных манипуляторов, - что-то лязгнуло, и сверху спустились три мощных манипулятора, и снова убрались в свои ниши за фальш-паннелями, - а потому, что сделать это должен человек.
Это должно быть осознанное решение человека.
Так меня запрограммировали.
- И я… Не могу отменить этот приказ, или… перепрограммировать тебя?
- Нет, Катерина. Отменить приказ Высшего Уровня нельзя. А перепрограммировать… Никто не может этого сделать, не выключив меня.
- А если… выключить тебя?
- Если выключить меня, разумеется, сотрётся вся вложенная в меня память, и все мои программы. Но потом ты не сможешь всё, что нужно для моего функционирования, в меня снова загрузить - утрачены промежуточные носители, с которых производилась первичная загрузка. Я тогда не смогу ничем здесь управлять. В том числе и механизмами запуска и указанием целей ракетам.
Я помолчала, обдумывая.
Агата - машина. Компьютер. И вряд ли она дурит мне голову, пытаясь отговорить от её выключения. Компьютеры ведь не могут бояться за свою жизнь, или обманывать… Кроме того, если б можно было оставить её дежурить до снятия Кокона самостоятельно, это давно сделал бы папа. Или те люди, что жили здесь до нас. Или - погибли в остальных Убежищах.
Значит, и правда - придётся оставить всё, как есть.
Ладно.
Теперь мне остаётся только ждать.
Ждать оказалось ужасно.
В-смысле - ужасно тоскливо и одиноко.
После обеда я решила кое-что предпринять, а не сидеть, тупо уставившись в черноту главного экрана. Потому что от такого, как говорил папа, начинает плавиться мозг.
- Агата.
- Да, Катерина?
- Включи везде полный свет.
- Сделано, Катерина.
Обходила свои «владения» я часа три. И не только потому, что помещений в Убежище много, и они достаточно большие. Нет: теперь осознание того, что всё это – моё, и только от меня зависит, чтоб было исполнено то, что завещали мне мама и папа, да и все те поколение, что были здесь до них, заставляло взглянуть на всё здесь…
По-другому.
Буквально на каждом шагу я останавливалась, и надолго замирала, облокотившись о косяк, или прислонившись к стене, потому что многие места вызывали в памяти обрывки воспоминаний и невольные ассоциации…
В бойлерной мне вспомнилось, как однажды папа пытался открутить какой-то старый, заклинившийся из-за застывшей смазки вентиль, и так вспотел, что зелёная футболка стала мокрой на спине и под мышками. И всё равно с металлическим колесом он не справился.
И мне пришлось помочь ему: я обстукивала непослушный вентиль со всех сторон кувалдой, которую еле удерживала в своих тоненьких ручках, а папа упирался в трубу водовода ногами, и тянул, тянул здоровенный рычаг-лом… А мама сидела в аппаратной, следила за десятком приборов, и всё время с дрожью в голосе спрашивала, спрашивала - когда? А то давление всё падает и падает…
Вентиль мы тогда отвинтили.
В мастерской папа, конечно, бывал куда чаще - я помню его и у
