Даниил пояснил также и относительно дурманящего зелья, коим пропитаны дьявольские книги в железном сундуке. Состав его неизвестен, завезли из Царьграда полста лет назад. Распоряжался им только иеромонах Аполлинарий. Так предписали покойные отцы Мефодий и Ефрем. Ну а как же, спросите, — настоятель Кирилл и библиотекарь Захария... Надо заметить, что Кириллу и Захарию, людей временных и, прямо сказать, ненадежных, никто не собирался посвящать в тайну адовых книг. Парфений, тот совсем другое дело — секрет сундука явился одним из условий назначения Аполлинария библиотекарем.
Ну а теперь самое занятное: манускрипты, почитаемые адскими, всего лишь хитрая обманка, то довольно распространенные колдовские книги, для вида втиснутые в скорбно-величественные ризы. Нагромождение пугающей лжи придумано для вящей сохранности запретных апокрифов. Вот оказывается, как просто отворялся ларчик!..
На вполне закономерный вопрос: почему Даниил отважился раскрыть столь тщательно сберегаемые секреты, инок, не задумываясь, ответил:
— Отец Аполлинарий, приготовляя себе смену, многое мне поведал, но главного так и не открыл. Я не знаю, где хранятся подлинники, а теперь и переводы потаенных рукописей. Я бесполезный вам человек. Отец Аполлинарий при смерти, а что теперь остается нам с Феофилом делать? Воистину, мы в тупике, можно долго запираться, юлить, да какой в том прок... За двести лет в обители наделали уйму тайников, рукописей нипочем не найти... Оттого-то и совесть моя чиста — я не преступил обета и никого не предал. Мое же молчание поставило бы нас в двусмысленное положение: в ваших глазах мы остались бы заговорщиками и злодеями. Но мы лиходейству не сподручники, почто нам с Феофилом нести напрасную кару? К тому же и ловчить мы не приучены, да и ради чего?.. Оно и Феофил мне как брат родной, ему-то, бедному, почто страдать?
Вот и решил я исповедаться, хуже никому не сделаю... Мы согласны понести любое наказание, но заверяю отец настоятель и вас, вельможный боярин: злого умысла мы не чинили, потому открылся я как на духу. Не наказывайте слишком сурово. Не ради выгоды, не корысти ради несли мы свой обет, так было нужно, так наказано преподобными старцами афонскими.
О многом еще хотел расспросить Андрей Ростиславич чернеца Даниила. Да тут явился к игумену запыхавшийся скороход с вестью, что старцу Аполлинарию совсем плохо — видимо, отходит... Пришлось настоятелю поспешать к одру оставляющего мир библиотекаря, а боярину отправиться восвояси.
Примечание:
1. Ендова — разделка на кровле здания, сток с двух скатов.
Глава 2
В которой продолжается рассказ инока Даниила о библиотеке и потаенных рукописях
Таким образом, я поспел вовремя... Андрей Ростиславич хотел уж посылать за мной, чтобы вместе выслушать откровения отца Даниила. Незавершенный рассказ об истории библиотеки вызвал у меня познавательский зуд. Я охотно отправился в палаты настоятеля, хотя чуточку трепетал от предстоящей встречи с ним.
Парфений, вопреки опасению, воспринял мое появление весьма доброжелательно. Вне сомнения, тому содействовала вчерашняя находка священного сосуда. Я понимал, что обретение Фиала было неожиданным, но в то же время чрезвычайно благодатным для истерзанной напастями обители.
Андрей Ростиславич передал Братину на сохранение настоятелю. Парфений — человек просвещенный, но не настолько книжный, чтобы знать письменные свидетельства о заветном Потире, до времени спрятал сосуд от любопытных взоров. Требовалось подтверждение подлинной ценности Чаши, важно так же услышать мнение «столпов» русской церкви. Игумен еще не знал, кому из владык отписать об обнаружении святыни, кого пригласить засвидетельствовать чудо. Он оказался перед нешуточным выбором, внезапно свалившееся новое бремя ответственности было ему, понятное дело, некстати...
Привели иеромонаха Даниила. Я почти не знал инока, считал его замкнутым и надменным. Как всякий уважаемый книжник, он представлялся недоступным для заурядного общения. Люди подобной закваски оторваны от обыденной жизни, не понимают нужд обыкновенных людей, да и мало смыслят в практических вопросах бытия. Книжные черви, им бы копаться в манускриптах., да философствовать на отвлеченные темы. Теперь мне предстояло поближе познакомиться с иноком Даниилом. Человек он, надо сказать, совсем нестарый, лет сорока — сорока пяти. Чем-то походил на апостола Павла: сильно обнаженный выпуклый череп и умные, взыскательные глаза. Во всем облике монаха проступала усталая обреченность, явственно ощущалось, что он отдает себя на заклание и уже примирился с этим.
Игумен Парфений известил Даниила о плачевном состоянии Аполлинария. Недавний приступ удушья подтвердил, что жизнь библиотекаря висит на волоске. Стоические усилия лекаря Савелия оттягивают агонию, но едва ли облегчают страдания старца. Травщик решился испробовать последнее средство, коль и оно не поможет, тогда Аполлинарий обречен, ведь лекарь не всесилен.
Капризный разум мой внезапно заколебался. Вчера я явно переборщил, приписав Чаше губительную роль для жизни старца. Уж слишком Аполлинарий внезапно занедужил — не хитрость ли то какая?.. Не играет ли библиотекарь с нами, как змея с мышью, да и травщик подозрителен, не в сговоре ли они?.. Вот бы мне увидеть библиотекаря воочию, но о том и речи не может быть. Поделиться сомнениями с боярином я не отважился, не к месту, да и кощунственны они.
Итак, горестно посетовав на удел, неизбежный каждому человеку, мы обратились к иноку Даниилу. Боярин захотел подробней разузнать историю монастырской библиотеки. Откуда взялось столь богатое и редчайшее собрание, поди, самому Софийскому хранилищу в Киеве завистно будет... Каждому ясно, что никаких денег не хватит дабы приобрести, даже малую толику из той обширной залежи разноязыких манускриптов и свитков. Право, и мне было очень любопытно понять, как по европейским меркам в глухом и диком краю скопилось такое богатство. И Даниил просветил нас...
Я не ожидал, что инок окажется дельным рассказчиком. Язык его был лаконичен и прост, он говорил как по писаному. Изложение выстроил настолько содержательно, что боярину не пришлось задавать наводящих вопросов, Даниил их словно предугадывал сам, поддерживая ход беседы. Вероятно, иеромонах загодя обдумал свою исповедь, и в то же время пытался в нужном ключе повлиять на наше восприятие.
Пополнение монастырской вифлиотики (1) происходило различными способами, но постоянно и целенаправленно.Особая заслуга в том князя Ярослава Владимирковича — властителя начитанного и просвещенного, искреннего почитателя книжной премудрости. Осмомысл покровительствовал обители и любовно опекал ее библиотеку. Большая часть редких рукописей приобретена в период вынужденного отстранения Ярослава от княжьего кормила, когда в результате боярского переворота сожгли его полюбовницу Настасью, а бастарда Олега Настасьича выслали в дальнюю обитель. Ярослав пять лет по чину оставаясь Галицким властелином и мужем княгини Ольги, уделом не правил, а лишь покорно исполнял волю бояр и суровой супруги. Ему дозволили с малой дружиной участвовать в походах русских князей против половцев. Нередко, бывало, он самовольно совершал разбойные набеги в южных приделах, в землях валашских и болгарских. Немало разграблено им усадеб и замков тамошних господарей, несладко досталось и киновиям, угодившим под горячую руку.
В тех удалых походах при ставке князя обыкновенно находился толковый монах-писец, а нередко и сам библиотекарь. Их задачей, помимо преумножения монастырского собрания, являлся розыск чудесных диковин. Благо, помимо редчайших книг, немало чего замечательного попадалось среди боевых трофеев. Но главной оставалась все же книжная охота. Случалось, веками лелеемые противником фолианты в полном составе перекочевывали в монастырский скрипторий. Грешно говорить, но в том книжном радении не делалось различия меж частными собраниями и достоянием храмов и обителей. Все шло в дело, все годилось для преумножения монастырской библиотеки.
Таким образом, в обители оказались необычайно редкие даже по царьградским меркам манускрипты. И в их числе множество апокрифов — неканонических сочинений отцов церкви. Имелись и отрешенные книги, вообще запрещенные для чтения. Подобные сочинения хранились в особом хранилище, доступ к ним разрешался лишь с позволения настоятеля, да и то по крайней нужде. Для чего это делалось?.. Библиотека, согласно заветам святых отцов, призвана хранить всякое знание. Вопрос лишь в том, в какой мере оно будет доступно и кому...
Вот тогда и попали в скрипторий неканонические благовесты, среди них: тайное евангелие Марка (2) для избранных (дело рук некого Карпократа) и подложное от Фомы (3). Кроме евангелий, имелись прочие книги, не вошедшие в канон — «Апокалипсис» Петра (4), «Учение двенадцати апостолов» (5), более известное просвещенному миру как «Дидахе», «Пастырь» Гермы (6) и множество деяний и посланий апостолов из числа ста двадцати.
Кроме того, существовала еще одна подборка отрешенных книг — рукописей, привезенных со Святой земли. Они были изложены на еврейском, арамейском, хеттском и еще не ведомо каких темных, нечитаемых языках. История приобретения этих сочинений крайне запутана, поговаривали, что они достались обители не совсем благопристойным путем.
И Даниил поведал нам историю, сходную с рассказом вельможи Судислава о бесчестном поступке Осмомысла.
Князь Ярослав в узком кругу русских витязей участвовал в палестинских делах крестоносцев, в чем поначалу и преуспел. Однако в Святой град ступить ему не довелось. Где-то на переходе к Дамаску поспешил он со своими людьми на выручку рыцарю-тамплиеру, избиваемому сарацинами, и разогнал неверных. Из сержантов (7) и туркополья (8) храмовников никто в живых не остался. Сам паладин, смертельно раненный, испустил дух на княжих руках. Прощаясь с жизнью, он просил Ярослава доставить свой багаж в ближайшее комтурство (9) храмовников. Князь в том ему обещался, но не исполнил своей клятвы, присвоил себе переметные сумы рыцаря и повернул обратно.
Что же за сокровища лежали в баулах из верблюжьей кожи? Увы, в них не было злата и серебра. Там лежали заплесневелые, пожухлые свитки с письменами на тарабарском языке. Храмовник отчасти посвятил Ярослава в их предысторию. Рукописи были
