найдены в заброшенных пещерах по берегам Мертвого моря, очевидно, ранее принадлежали исчезнувшим иудейским сектам. Тамплиер строго наказал, что эти письмена не должны попасть в руки сарацинам, а особенно исмаилитам, давно точащим на них зубы. Ибо тогда многое может порушиться в подлунном мире...
Возможно, потому Осмомысл и преступил волю погибшего, увез свитки на Русь, посчитав, что так будет надежней. Несомненно, к тому приложил руку Ефрем-библиотекарь, бывший при князе, он-то и растолковал Ярославу необычайную ценность рукописей. Осмомысл немедля отбыл восвояси. Таинственные пергамены попали в Галич, а уж затем в монастырское хранилище, где сберегались в превеликой тайне.
Как стало потом известно: за рукописями, способными изменить устройство христианского мира, охотятся мощнейшие силы. В их числе приверженцы папы, люди патриарха, имперские богословы, имамы Саладина и, наконец, — ассасины Старца горы. Истинная цена свитков доподлинно известна лишь их прежним владельцам, рыцарям-храмовникам.
Еврейские письмена благоразумно облекли непроницаемой тайной, она считалось большей, нежели государственная. Делалось все, чтобы никто не проведал о существовании тех пергаменов. При жизни Ярослава они хранились в потаенных покоях замка, в том самом сундуке-саркофаге, где теперь кроются «адские книги».
Доподлинно были посвящены в то дело — сам Ярослав, старый библиотекарь Ефрем, прежний настоятель Мефодий. Скорее всего, люди из ближней свиты догадывались, что в недоступной кладовой хранятся необычайные ценности. Но, по замыслу «посвященных»: никто не должен знать, какого рода то достояние, потому и решили называть его отвлеченным понятием — «сокровище». Что дало языкастым сплетникам повод разуметь под тем словом вещественные предметы: золото и драгоценности.
По указанию Ярослава библиотекарь Ефрем предпринял перевод рукописей с древних языков на-греческий. В скриптории нашлись толковники древнесемитских наречий, однако перевод двигался со скрипом. Тогда и было решено привлечь знатока мертвых языков с Афонской горы, известной своими толмачами. В обитель со многими хлопотами выписали инока Аполлинария, по происхождению малазийского грека. Потом из Киева препроводили юных тогда еще Феофила и Даниила, преуспевших в изучении ближневосточных говоров. В строгом обете те избранные черноризцы под руководством Ефрема приступили к переложению заветных рукописей.
Мудрый князь тщательно продумал процедуру перевода. Один и только один из свитков доставлялся в обитель, переводился и после чего увозился обратно в Галич.
Так продолжалось до тех пор, пока Ярослав крепко не занедужил. Опасаясь внезапной смерти, он последовал совету «посвященных»: письмена и списки переводов отправили на хранение в обитель, дабы сохранять их на русской земле. Рукописи для пущей осторожности вывезли под видом ценностей из княжьей казны. Облапошивание прошло успешно. В обители же пустили слух о коронных сокровищах, якобы зарытых в окрестных лесах.
В годину венгерской неволи придуманная легенда, продолжая бередить праздные умы, сыграла коварную шутку с игуменом Мефодием и Ефремом-библиотекарем. Мадьяры поверили в зарытый клад и рьяно взялись за его поиски. Монастырских старцев вполне устраивал такой оборот дел. Но последовала жестокая развязка — ценой собственной жизни старейшины уберегли драгоценные свитки.
Стражем заветных пергаменов по принесенному обету стал Аполлинарий с Афона. Он посвятил в тайное служение иноков-толмачей. Благо, все было продумано и рассчитано отцом Ефремом. Имелись немалые денежные средства, чтобы обеспечить надежный покой рукописей. Аполлинарию, Даниилу и Феофилу волей-неволей приходилось поддерживать изощренный строй лжи, призванный оберегать письмена. Казалось, никто и ничто никогда не сможет им повредить...
Тут, как назло, раздался стук в дверь. Инок Даниил умолк. Оказалось, дядька Назар выискивал боярина, пришлось впустить воеводу.
Примечание:
1. Вифлиотика (ст. церк.) — библиотека.
2. Тайное евангелие Марка — Т.Е.М. (II в. н.э.) написано ап. Марком в Александрии с прибавлением к тексту Евангелия Марка тайных преданий, открытых только посвященным. Существует в отрывках из письма богослова Климента Александрийского (115-215), в копии XVIII в.
3. Подложное от Фомы — «Евангелие от Фомы» (60-140 гг. н.э.) новозаветный апокриф, является коптским переводом с греческого оригинала. Представляет собой логии (речения Иисуса) в форме вопросов-ответов.
4. «Апокалипсис» Петра — А.П. или "Откровение Петра" ( первая половина II в. н.э.) христианский апокриф.
5. Учение двенадцати апостолов — У.Д.А. или «Дидахе» (конец I — начало II века н.э.) памятник христианской письменности катехизического характера.
6. «Пастырь» Гермы — П.Г. ( II в. н.э.) неканоническая раннехристианская книга, принадлежит к апокалиптической литературе.
7. Сержанты — члены ордена, не рыцарского звания.
8. Туркополье — рядовые ополченцы.
9. Комтурство — территориальная единица ордена тамплиеров.
Глава 3
Где изловлены исмаилиты лазутчики, прозываемые ассасинами
Назар Юрьевич, имея вид загадочный и интригующий, вызвал Андрея Ростиславича на разговор один на один. Тот вышел, возвратясь, заявил, что у него важное сообщение. Игумен без лишних церемоний отослал старца Даниила, упреждая прыть длинноухой братии, провел нас в смежную комнату, плотно захлопнув дверь, дал возможность Ростиславичу спокойно выговориться:
— Авва, не серчай на Чурилу, — боярин, выдержав паузу, упреждающе посмотрел на игумена. — Ради пользы дела ему пришлось воспользоваться угрозой пытки. Извините, отцы, за скабрезность, он посулил подвесить прихвостней Дионисия за яйца, подобно казни «ботаников» — подонков, что бросают по полю кованые шипы супротив конницы.
Мы с пониманием переглянулись. Я знал из рассказов бывалых людей, что вид пыточных орудий, а уж тем более само костоломство подвигают узников к невероятным в обыденной жизни откровениям. Редкий человек выдерживает пытку. Сломленные духом страдальцы в надежде избежать дальнейших мучений стремятся подкупить дознавателя искренностью. Они полагают, что тот войдет в их положение, смилостивится над ними или хотя бы прервет на время их страдания. Но они жестоко заблуждаются. Ведущий следствие мечник не остановится на полпути, грош цена ему тогда. Задача следователя сполна вызнать сокровенные сведения, на то он и поставлен.
Несчастный, находясь в пыточном застенке или еще приготовляясь взойти туда, уже распрощался или готов проститься с прежней жизнью: с тем существованием, когда был наделен правами, пусть небольшими, пусть даже одним правом — быть себе хозяином, свободно принимать решения. Теперь в руках палача он ничто, просто комок исстрадавшейся плоти и измочаленных нервов. В таком случае какое ему дело до остальных несчастных — оговариваемых, предаваемых им, когда он сам уже и не человек вовсе...
И лучше ответить «да», чем «нет», и лучше повиниться невесть в чем, оттянув мучение, чем запираться и испытывать боль, с каждым разом все более и более невыносимую.
Порой истязуемые, заметив малейшее благорасположение палача, наговаривают вовсе несусветное на себя, на товарищей, а то и просто на знакомых, подводя и тех под пытку, лишь бы облегчить собственную участь.
Как в том винить слабого плотью человека?.. Он бы и рад не возводить поклеп на ближнего, да какой в том прок, коль его самого превратили в кровавое месиво, коль уподобили дерьму. И нет на нем греха — то клевещет боль, пожирающая его.
Затюканные свалившейся напастью, парализованные страхом огородники Емельян и Фофан в сумятице чувств выложили все как на духу. Оказывается, Дионисий накануне собственной смерти встречался в темных задворках с подозрительными чернецами. Наметанный нюх Чурилы по одному лишь беглому описанию распознал в незнакомцах федаев, подмеченных прежде в Галиче. Поразительная новость?!
Дальше-больше! Прижатый к стенке жидовин Матвейка сознался, что по приказу Дионисия относил снедь в укромное место. Поломойке сунули в нос плеть, и он заторопился с новым признанием. Будучи по натуре подлым соглядатаем, он проследил-таки за таинственными едоками. Сомнения Чурилы окончательно рассеялись — то, несомненно, ассасины: один постарше, лет сорока, другой совсем юноша. Но не арабы и не сирийцы, меж себя они общались по-персидски (как и всякий еврей, Матвей различал не только семитские наречия). Исламисты, покинув обитель, скрывались где-то на стороне, проникали в киновию через лаз, вырытый трусливыми огородниками. Но самую важную новость чумичка приберег напоследок, оказывается, он сегодня опять видел тех монахов в церкви среди паломников. Тут уж не до шуток...
Зловещий тон Андрея Ростиславича понудил игумена Парфения напрячься и сжать кулаки:
— Нож в спину!.. — авва высказал вслух общее мнение.
— Изменщик — похуже убийцы будет... — я не сдержал своих чувств.
— Предательство — самое страшное обвинение! — заключил боярин.
Воцарилось молчание. Всякий знает: за измену полагается одна кара — смерть. Но возмездие уже настигло Дионисия, правда, Господь ссудил ему легкую кончину, а жаль...
Предстояло немедля изловить зловещих пришельцев. Но как?
Выручил боярин... Я и не предполагал, что его ум окажется столь резвым. Андрей Ростиславич решил прибегнуть к варварской хитрости.
Близилась очередное богослужение. Ассасины, несомненно, находятся в стенах обители, они не могут вырваться на волю, ибо лаз зарыт, а страже велено замкнуть ворота. Необходимо заставить исламистов проявить себя, оказать хищную личину. Зная необузданный нрав федаев, нужно их крайне раздразнить, лучше всего прилюдно, тем самым понудив на ответный удар. Андрей Ростиславич взялся исполнить щекотливую миссию. Парфению, мне, ну и конечно суздальцам должно лишь подстраховать рискового боярина.
На всё про всё у нас осталось не более
