превосходным. Их задачей являлось воспитание из обычных огольцов дерзких fatalis (1), исступленных изуверов ислама. В школе налетчиков и убийц Юсуф оказался способным учеником. Помимо боевых искусств, его обучали греческому и русскому языкам. Федай, владеющий чужой речью, ценится на вес золота. Когда потом Юсуфу случалось возвращаться в Дейлем, он жил воистину по-царски, точнее, обретался в земном раю. «Fons adae» (2) — родник Адама, как пишут по латыни.
С гянджийцем Ильясом пестуном то же школы, их отрядили на Русь. Лицедействуя в обличье греческих иноков-пилигримов, они путешествовали по городам и весям южнорусских княжеств. Федаи вжились в выдуманный образ, их уже не тяготила обязанность отправлять культ чуждой веры. Порой, забывшись, они ловили себя на том, что обращаются с мольбами к Иисусу Христу и православным святым. Поэтому они благодарили Аллаха, что их двое, случись остаться в одиночестве — ох, как было бы трудно сохранить самого себя. Наконец в Киеве на секретной явке они получили важное задание.
Юсуф по молодости не был посвящен в подоплеку порученного дела, да и не сумел бы разобраться в хитрой игре, которую вели вожди ассасинов в преддверии нового крестового похода. Пожалуй, даже окружение имама с трудом представляло окончательный результат своих затей. К тому же следует добавить, что орден растерял былую самостоятельность, федаев стали использовать всякие, даже враждующие друг с другом государи. Хорошо слаженное сообщество наемников предоставляло за звонкую монету свои адские услуги. Никому не секрет, что ассасины безоглядно служили и Конийскому султану, и Византийскому кесарю, их использовали и рыцари Храма, и заклятый враг тамплиеров Саладин. Одним словом, корыстолюбивые приемники Старца Горы превратились в продажных поставщиков палачей и убийц.
Так вот, молодой федай, баюкая ноющую культю, рассказал нам следующую историю:
В Киеве старший в паре Ильяс встречался один на один со связником, ходил куда-то на торжище, коих достаточно на Подоле. Надо сказать, что в ордене соблюдалась строгая иерархия, Юсуфу по его положению не подобало знать явок и паролей, да он и не стремился к тому. Напарник же посвящал его в детали дела по своему усмотрению: не сразу, а частями.
Со свойственным исмаилиту зверино-чувственным подсознанием Юсуф, по косвенным упоминаниям, все же смекнул о сути уготованного им задания.
Цареградские стратеги затеялись крепко насолить императору Фридриху, в том числе вознамерились помешать участию Галицкого княжества в походе крестового воинства, хотя смешно преувеличивать размах того участия. Но, как говорится, капля камень точит. Такие вот булавочные уколы наряду с серьезными кознями должны были ослабить грозный натиск германцев.
Проводником той каверзы в жизнь стал верный страж ромейских интересов — Галицкий епископ Мануил. Впрочем, грешно осуждать его за преданность, выказываемую «родным пенатам» — грек он и есть грек. Он, как и волк, сколько его не корми — все в лес смотрит.
Первым делом федаям предстало явиться ко двору Галицкого владыки, что им вполне удалось. Пристав Христа ради к купцам, плывущим в Херсонес, они в Олешье пересели на каботажное судно, идущее в Белгород днестровский. А уж потом достаточно легко вверх по Днестру добрались до самого Галича.
Все шло как по накатанной дорожке. Выискав момент в один из праздничных выходов епископа Мануила, лжемонах Матвей (он же Ильяс), согнув колена у ног иерарха, проговорил условленную фразу.
Однако владыка не поспешил приблизить иноков-калик, напяливших личину его соплеменников. Он выдерживал их на отдалении, не посвящал в собственные планы, которые, надо сказать, возникали вослед обстоятельствам, отнюдь не устраняя их причин. Как ни хитер Галицкий пастырь, но он не умел предварять событий.
Неделю назад Мануил приказал ассасинам: опережая князя Владимира, заявиться в обитель, представ нищими пилигримами. Однако поставленная перед ними задача была нечеткой, да и непонятной...
Попав в монастырь по наказу Мануила, они приняли опеку воспитателя послушников Дионисия. Наставник первые два дня, подобно епископу, ходил вокруг да около, очевидно, ожидая предписаний свыше.
Таким образом, Юсуф опроверг подозрения в причастности федаев к смерти Захарии, книжника убили гораздо раньше. По словам однорукого — бывалого Ильяса насторожило, что в обители орудует убийца, — это могло серьезно помешать исполнению задания. Матерый налетчик опасался розыска, когда пришлых чужаков могут запросто выдворить, а то и бросить в каземат. Однако Аллах милостив...
Дабы не выпячиваться, лазутчики вели себя нелюдимо, избегали всякого общения с братией. Оттого паломники и праздные иноки вскоре отстали от них, сочтя пришельцев толи гордецами, толи недоумками. Федаям того и нужно, лжеиноки украдкой облазили всю обитель, изучили ее досконально.
Но вот Дионисий опомнился и велел наблюдать за живописцем Афанасием. Само поручение напарников не обескуражило, ибо умение выслеживать человека, скользить за ним тенью, змеей виться по его следу всегда ценилось в сообществе налетчиков. Наставник, между прочим, уверил ассасинов, что именно богомаз прикончил незадачливого библиотекаря. Из того, что Дионисий не сдал художника правосудию, федаи заключили: либо он сам причастен к убийству, либо вознамерился использовать Афанасия в своих целях.
Выслеживая богомаза, ассасины отметили, что облик художника не вяжется с приписываемым ему убийством. Считается, что якобы неискушенный душегуб, свершив злодеяние, должен или ошалело метаться, или же исступленно замаливать грех, или вовсе податься в бега. Странно, но поведение монаха-убийцы не было подозрительным. Его речь и жесты были лишены трепета и суеты, поступь размеренна, суждения благоразумны, в делах с братией был тверд и спокоен. Афанасий не сидел сиднем, круг его общения необычайно широк: тут и частые встречи с травщиком, отцом экономом, скрипторными сидельцами, сотоварищами по ремеслу — одним словом, он вел себя, как ни в чем не бывало. «В нем нет вины!» — сказал бы каждый, наблюдавший его. Одно только странно, богомаз раза три на дню посещал духовника Парфения, ставшего впоследствии игуменом. Впрочем, тут нет ничего предосудительного, а наоборот, даже похвально. Напоследок Юсуф поведал и о моих встречах с богомазом, не забыв о нашем уединении в пустом храме.
И вот мы дождались долгожданного откровения. Изощренные федаи заметили, что мое знакомство с художником повергло наставника Дионисия в смятение, а последовавшая за тем встреча боярина Андрея с Афанасием определила трагическую развязку. Помнится, Андрей Ростиславич как-то предупреждал: злодеи должны в первую голову бояться именно нас, особливо его, как опытного мечника. Как ни крути, получается, причиною смерти богомаза явились мы с боярином.
Таким образом, была уготована участь Афанасия. Пролитие невинной крови не вызывало у ассасинов душевного содрогания и потому не требовало искупительных оправданий. Место и время заклания выбрали сами убийцы, им только вручили орудие казни — длинное сшивное шило. Дионисий подло рассчитал, что тем бросит тень подозрения на местную братию, это было вполне разумно. А уж федаев не пристало учить: они ночью без лишней суеты закололи несчастного живописца
На вопрос боярина Андрея Ростиславича: «Кто из вас все-таки лишил жизни Афанасия?» — Юсуф молча кивнул на расслабленного соучастника. Тут и обнаружилось, насколько же притворщики эти сыны дьявола... Ильяс, используя умение гашишинов сокращать сердцебиения и как бы обмирать, прикинулся невменяемым, хотя внимательно следил за ходом следствия и показаниями напарника, но и его хищная натура не выдержала низкого навета:
— Врешь, сын ишака! — передернувшись в узах, возопил он. — Ты, шакал, вонзил жало! Ты сказал, что мазилка попирает заповеди пророка, ибо нельзя живописать человека.
Между федаями возникла злобная перепалка. Они гортанно, на своем наречии, будто псы, облаяли друг друга. Стражам пришлось приструнить разбушевавшихся охальников. Взметнулись бичи, кровь брызнула во все стороны. Злодеи присмирели. Но ненадолго. Стоило молодому раскрыть рот, дабы продолжить признания, как старый с пеной во рту опять взялся за свое... Перемежая темные речения русскими ругательствами, он нещадно корил сотоварища, осыпал того угрозами и проклятиями. Нестерпимо наблюдать такой гвалт. По указке боярина верзила яс мощным ударом поверг распоясавшегося исмаилита уже в настоящее беспамятство. Тот как бы издох...
Юсуф без понуждений изготовился рассказывать далее, но тут совершенно некстати боярина вызвали к игумену.
— Похоже, старец Аполлинарий кончился?.. — шепнул он потихоньку. — Пошли со мной, — пригласил он меня.
Как переменчива жизнь?.. Удивительно, но теперь я с неохотой покидал пыточную, а ведь еще утром не чаял, как скорей выбраться отсюда.
Примечание:
1. fatalis — от лат. fatalis (роковой) — фаталист.
2. Fons adae — перевод с лат. — источник Адама.
Глава 5
Где доместик Микулица предстает в личине скромного правдолюбца и рассказывает много полезного
Непредсказуема ноябрьская коловерть. Еще час назад подворье покрыл ноздреватый снежный пух, казалось, вот и зима пришла. Ступив же на порог узилища, оглядевшись, я разочарованно вздохнул: снега как не бывало, он весь растаял, образовав вместо себя слякотную жижу. Так и бытие наше, думаешь: «Ну, слава Богу, жизнь вошла в размеренное русло, устоялась, однако в самый неподходящий момент все летит кувырком к чертям собачьим». Прости меня Господи за срамные слова, а что еще сказать, видя кругом сплошную несуразицу.
Стараясь не промочить ног, выбирая место посуше, машинально отвечая на приветствия одиночных иноков, мы вышли на площадку меж трапезной и храмом. Взглянув на церковь, я обратил внимание, что лопатки ее стен окантованы мозаичным узором, серпантином изломанных линий — деталь не броская, но дающая понять, что храм клали греческие мастера.
И подумалось мне: «А что, Русь без греков, хватило бы у нас ума обойтись без ромейской учености, книг, икон, прочей премудрости... Что было бы на Руси, не имей мы столь щедрых учителей?»
