прыгал, лаял, рычал. Пытаясь достать наглую морду, но та, зацепившись когтями на задних лапах за ствол, передними била по дереву и ещё громче верещала в двадцати сантиметрах от собачей морды.
Барс буквально свирепел, но ничего сделать не мог. Вдоволь поиздевавшись, хвостатая легко взбегала вверх по стволу, прыгала на соседнее дерево и убегала в лес до следующего дня. Иван с удовольствием наблюдал за этим представлением, когда был дома. Фотографировал, как белка дразнит собаку.
Он заново для себя открыл, что есть иной мир, а не то с чем он сталкивался в Москве в прежней жизни.
К нему часто заглядывал биолог из краевого центра. Расставлял по тайге фото ловушки, чтобы отслеживать популяции зверей. Пару установил недалеко от путей, Иван сам ему показал, где часто видел животных, переходящих железнодорожные рельсы.
Биолога звали Арсений. Лет сорока, бывалый таёжник. Любитель поговорить, знаток множества анекдотов, не прочь поволочиться за каждой юбкой. Вот и в деревне у него было пара зазноб. Постоянно звал Ивана выпить или сходить в гости к девушкам в деревню.
Иван отказывался, лишь ухмылялся в усы и бороду, слушая очередную историю Арсения, как тому пришлось удирать от мужа, который внезапно прибыл домой. Вроде и мужик уже не подросток, но истории его были полны того самого юношеского задора и азарта.
Арсений еще преподавал по несколько часов в университете. И мечтательно причмокивал:
-- В жизни меняется всё! Только красота и притягательность третьекурсниц неизменна, как египетские пирамиды! Время перед третьекурсницами бессильно!
Иван лишь усмехался и прихлёбывал горячий чай. Ему-то и не знать! Но всей это было в прошлой жизни за четыре тысячи триста километров. Интересно слушать истории Арсения, понимая, что больше всё это лишь фантазии.
Иван показывал на старом ноутбуке фотографии живого мира, которые ему удалось сделать. Арсений некоторые закачивал на свою карту памяти. И с удовольствием делился фотографиями с фото ловушек. Конечно, там не художественные фотографии были, а скорее документальные, но тем и ценны они были. Животные вели себя естественно, не встревоженные присутствием человека.
Арсений же живо интересовался железной дорогой. Просил фотографировать поезда, локомотивы. Даже был готов платить за фото. Рассказывал, что помимо любви к животным у него страсть – поезда. Дед у него был железнодорожником.
Иван лишь хмуро отмахивался. С первых часов работы стажёром ему вдалбливали в голову, что самое главное – это безопасность. И, что нельзя фотографировать ничего на дороге, если только это не улучшит безопасность. До сих пор нельзя снимать вокзалы и всё, что касается путей.
Изначально, это казалось паранойей. При наличии интернета, спутниковой съёмки – анахронизмом.
Но с годами наступила профессиональная деформация личности. Он уже смотрел на вещи точно также как и его коллеги. Трезво, взвешенно с точки зрения безопасности движения. Всё только для безопасности движения.
А фотографировать не стоит на дороге. И примета такая есть нехорошая. По ней, как раньше говорили, литерные поезда ходят. Воинские эшелоны, которые в сцепке тянут два мощных электровоза. А были такие составы, перед проходом которых за трое суток весь технический персонал дистанции пути выгоняли на работу для проверки. Носом проверяли каждое соединение и механическое и электрическое. ПЧ было всё равно, какой день по календарю. Выходной или праздничный. Какое твоё состояние здоровья. Все на пути!
И ночью прошёл «поезд на особом учёте». Сначала один электровоз. При этом шла жёсткая установка, что запрещено переключать любые стрелки после прохода электровоза.
На всех переездах дежурили машины ГАИ. Поезд было слышно издалека, Вернее даже не слышалось, а чувствовалось. Задолго до прибытия, земля дрожала, посуда жалостливо позвякивала в столе. Два локомотива шли в голове состава. С виду ничего особенного. Состав как состав, кроме массы. Не видно ни охраны, ни военных. Обычные с виду грузовые вагоны.
Не было даже мысли сфотографировать этот состав.
Арсений даже как-то подарил Ивану короткие охотничьи лыжи, подбитые мехом. Удобно зимой без палок ходить в деревню за продуктами. Назад не катятся, не скользят. Короткие, широкие. И в свежий снег не проваливаются, и в горку спокойно идёшь. И по насту, гладкому как лёд, тоже идут уверенно.
Давно уже Ивану не делали таких роскошных и нужных подарков.
В Москве он бы только покрутил бы в руках, да, посмеялся бы. Зачем такие лыжи? Сел в машину и проехал в магазин. А лыжи нужны горные, чтобы кататься с горок. А эти… Для крестьян в тайге, чтобы пропитание себе добывать. Денег же у них нет, вот и зверей стреляют!
Иван, хоть и посмеивался над Арсением, но был ему благодарен. И за подарок и за внимание, что тот ему уделял. Хоть и сторонился Иван людей, но всё равно ему не хватало человеческого общения.
Три дня шёл дождь. Для обходчика нет плохой погоды. Понятно, что не все работы можно производить под проливным дождём, но на маршрут выходить обязан. И вот сегодня первый сухой, солнечный день. ПЧ орал в трубку, чтобы все топали и проверяли, нет ли промоин, не стоит ли вода.
ПЧ он же Семёныч, был мужик около сорока, маленького роста, не дотягивал и до метра шестидесяти. Вечно взъерошенные, торчащие в разные стороны волосы, маленькие очёчки на носу.
Когда он орал, а это он делал постоянно, казалось, что линзы очков треснут от крика или запотеют. Истеричный мужик. Брал всех воплем, или как говорят «горлом». Считал всех своих подчинённых бездельниками и тунеядцами. За каждую провинность нещадно штрафовал. По каждой мелочи писал докладные начальству, выпячивая свои заслуги в выявлении каких-то нарушений.
Вот и при постановке задачи своим подчиненным он орал так, что мембрана в служебном телефоне резонировала. Не нужно было держать возле уха.
Иван пошёл привычным маршрутом. Нельзя было сказать, что он в «лицо» знал каждую гайку, контактный провод, костыль, но все изменения замечал.
Небольшую промоину под шпалой заметил издалека. Промоина – это плохо. И не могла появиться. И не здесь. Не на землю укладываются шпалы. А на специальную «подушку». И вода уходит с полотна, не причинив ему никакого вреда. А в местном климате, когда зимой минус пятьдесят, а летом может до плюс сорока, почти в сто градусов перепад температур, при наличии промоины, пути придут в негодность быстро. А всё это нарушение безопасности, так и до крушения не далеко.
Иван быстро подошёл, стал осматривать промоину. Странная какая-то. Узкая. Вертикальная.
Присел на корточки, стал ковырять смесь из щебня, песка, земли под шпалой. Тускло блеснул металл. Металлический цилиндр цинкового цвета. Высота – семь сантиметров. Измерил спичечным коробком. Сверху и снизу прокладки из толстой пластмассы толщиной по три сантиметра.
Первая мысль: «Бомба»! Стоит давно, хотела бы взорваться – взорвалась. Отрыть землю под шпалой – это ещё надо постараться. Если бы не сильные дожди, то могла ещё долго простоять незаметно.
Иван поднял глаза, осматриваясь. Взгляд зацепился за фото ловушку. Она смотрела прямо на то место, где был расположен этот непонятный цилиндр.
Вторая мысль:
-- Уф! Испугал Арсений!
Иван сам ему показал это место. Здесь часто лоси, козы переходили пути. Вон и их тропа, еле заметна в лесу.
Иван подошёл поближе к ловушке. Помахал руками. Она должна сработать на движение. Было бы видно, что она никак не отреагировала. Не сработал автофокус объектива. Просто висела мёртвая железяка.
Иван, в нарушение всех инструкций, сел на рельс, ноги внутри полотна. Закурил, рассматривал металлический цилиндр. Потом встал, откинул далеко окурок. Сфотографировал закладку под шпалой, фото ловушку.
Накидал грунта в промоину, утрамбовал ногами. Прошёл участок. Иных нарушений не нашёл. Сделал запись в журнале о пройденном маршруте. Доложил ПЧ.
Сидел на крыльце и молча, курил сигарету за сигаретой, смотря вдаль, не видя этой дали. Пёс сидел рядом, положив голову на колено.
Послышался звук мотора. Старая «Нива». Арсений за рулём. Как всегда один.
-- О! Ты дома! – Арсений помахал рукой.
Барс принял стойку, зарычал, потом загавкал, периодически посматривая на хозяина, чтобы тот оценил его сторожевой порыв.
-- Фу! Место! – резко сказал Иван, с трудом вставая.
Затекли ноги от долгого неподвижного сидения.
Арсений был возбужденный, но старался это скрыть. Его резкие, порывистые движения, не характерная суетливость выдавала его с головой. Голос ломался.
-- А ты чего такой невесёлый? – притворно-радостный гость.
-- Поскользнулся на путях, грохнулся об рельс. – соврал Иван. – До конца даже не дошёл. Кое-как добрался до дома.
-- Поломался?
-- Ерунда. Ушибся. – Иван скривился. – Отлежусь. К утру оклемаюсь. А ты чего приехал?
-- Да, вот, пока дождей нет, проверю свои ловушки. Тебя, может, в больницу подкинуть? – Арсений был само участие. – Далеко же, наверное, возвращался, да ещё и с инструментами.
-- Нет. – Иван мотнул головой в сторону железной дороги. Метров триста отмотал, не больше.
-- А-а-а! Это недалеко. – Арсений чуть заметно, облегчённо выдохнул. – Ну, давай, выздоравливай! Я пошёл!
-- Потом ко мне зайдёшь? На чай?
-- Нет! Надо домой вернуться! Меня пассия будет ждать! – Арсений попрощался, быстро пошёл по путям, в сторону, где Иван нашёл металлический цилиндр.
Подождал, когда Арсений удалится на приличное расстояние, снял трубку телефона, набрал номер ПЧ:
-- Семёныч! Это я. Да. Иван!
-- Чего тебе?! Авария? – задребезжала мембрана.
-- Никакой аварии. Завтра мне отгул нужен.
-- С какого… какого перепугу?!
-- Зуб болит.
-- Содой прополощи.
-- Два дня болит. На стенки лезу. И сало прикладывал, содой полоскал, зубную пасту втирал. Не помогает. Весь анальгин слопал. К доктору завтра. Отпустишь или нет – твои проблемы, я еду.
-- Ты мне не угрожай! – взвился Семёныч.
-- Никогда не отказывал тебе. Я уже не помню, сколько у меня неиспользованных отгулов и ни разу в отпуске не был.
-- Я получил за твои отпуска по шее. – Семёныч начал жаловаться. – Приходила трудовая инспекция отдел кадров поставили в позу «бобра», а они меня за твои не отгулянные отпуска.
-- Так не прошу у тебя отпуск, только день отгула.
-- Отгул за прогул. – ворчал Семёныч. – А кто работать будет?
