И тут как не возникнуть логически выверенному и с трудом выдержанному вопросу: «А кто такие те, кто нас всех проверяет на соответствие требованиям к топ высшим чиновникам?». –Неужели сами боги! – а вот так спешить отвечать не нужно. А то не ровен час и самому можно тронуться умом раньше всех и что главное, раньше всех в этом быть замеченным. А это путь в никуда, в свою отдельную обитель для богоизбранных людей, или на крайний случай в великие люди-полководцы.
В общем, как все тут про себя понимают, то Броуди их всех решил свести с ума или на крайний момент запутать. Так что будет разумней не задаваться вопросами, а ждать того, что Броуди сам скажет.
А Броуди само собой скажет, что он и вновь берётся делать, и при этом самым негативным образом, через провокационный вопрос ко всем тут и вокруг. А вот президент на этот раз остался в стороне от прямолинейности вопросительности Броуди, и за это он ему и не будет даже думать быть благодарен. Это всё внутренняя сноровка и умение президента уходить в сторону от неудобных вопросов.
– Ну и какие у вас на этот счёт возникают мысли? – вот такое и так спрашивает Броуди, смотря на всех тут людей с таким предвзятым упорством, как будто они ему что-то должны, как минимум, ответить на этот его вопрос. А как насчёт того, что это их право хранить молчание и не свидетельствовать против себя, когда с ним за что-то спрашивает. Да и в конце концов им может неохота, и они страшно заняты собственной выживаемость, что как раз и требует от всех них держать рот под замком и лишнего ума на себя не наговаривать. А то обязательно найдутся охотники за лишним умом. Все догадываются о том, в какое людоедское безобразие скатываются люди, оказавшись один на один со своей сущностью.
При этом показывать себя полным профанов или хотя бы человеком недалёким, не слишком будет умно, вот всем и приходиться соответствовать и быть многозначным и многоликим, мол, с какой с меня спрос, всё равно никакой ясности не получите, а одну только головную боль. Вот такие здесь все мыслительные стратеги.
– Нету, или решили выждать и послушать, что на этот счёт я скажу. Что ж, я не против. – Говорит Броуди. – А теперь задайтесь к себе ещё одним вопросом. Кто на самом деле приложил руку к постройке этого, самого секретного бункера, находящегося, не просто в секретной части нашей земной геолокации и пространства, а он можно и такое предположить, что ни одним прибором слежения и определения пространственного положения не определяется и не фиксируется. И не только потому, что здесь установлены устройства антирадарных помех и перехватов сигналов, а потому, что этот бункер помещён в такое аномальное место, в котором не действует большинство физических законов. И та же гравитация, и кислородный баланс, здесь поддерживаются искусственным путём, как это делается на космических станциях. – Даже у самого Броуди от этих страшных откровений сглотнулось. А что у ж говорить о всех остальных, даже и предположить себе не могущих, в какой они опасности всё это время находились, и бл*ь, до сих пор находятся.
Впрочем, не для всех эта новость была неожиданной. Для генерала МакТиберия давно всё было ясно, а именно с самого начала этого фигурального захвата их в заложники, и он всё верно про себя сообразил насчёт происходящего со всеми ними. – А вот и первые, косвенные подтверждения того, что мы всё-таки оказались на ковчеге, звездолёте. – Сглотнул сухомяткой МакТиберний, и на автомате потянулся рукой к бутылке с водой. Потянув на рефлексах за собой и всех остальных людей за столом. И вот же какая неожиданная неприятность для президента, не могущего в стороне стоять от глобальных проблем и вот таких бытовых процессов, и тоже было устремившийся рукой взять бутылку с водой. Как сейчас им обнаружилось, то его бутылка с водой была под сухую опорожнена Броуди и получается так, что президент, если хочет напиться, должен рассчитывать на кого-то рядом с ним сидящего.
А ближе всего к нему сидит вице-президентша Алисия Тома, чьё прежнее место, по правую руку от президента, поменяло всего лишь его расположение к ней, то есть полюсность, и она сейчас сидела по левую руку от него, а по правую руку находился Маркс, для кого правила приличий и субординации не писаны, и он садится, падла, там, где садится.
И выбор для президента между этими людьми не так прост, как может показаться с первого взгляда, с его расчётом на то, что каждый человек был бы рад быть полезным и услужить президенту. Тогда как всё не совсем так, и это не просто предположения и слухи, а такие выводы исходят от первого лица такой реальности – президента. У кого, как бы на него не ополчились альтернативные и оппозиционные источники донесения информации и подчёркивания реальности, всё же есть память, и не самая короткая, как бы этого хотели в нём видеть и слышать его оппоненты и что удивительно, но и соратники.
И президент отлично помнит, что происходило буквально полчаса назад, когда он указал Алисии Тома на недопустимость примерять под себя его кресло, по крайне мере до того времени, пока он дееспособен. И пользоваться его бутылочкой с водой, это только его и его, президентская прерогатива. Так что президент, отлично зная женскую злопамятливость, даже не будет соваться в эту сторону. Здесь его будет ждать не просто отказ, а играющий всеми красками злорадства, ехидства и сарказма отказ.
– Что, господин президент, не думали, что так быстро вам аукнется ваш снобизм. – Посмеётся вот так в лицо президенту Алисия, и поглядывая на него сверху вниз, приложится ртом к бутылке, и начнёт из него глотающими звуками прихлёбывать свою злость против него.
Но тогда быть может президенту обратиться к Марксу, кто не без его помощи достиг такого финансового благополучия и могущества. И президент так бы сделал, да вот только что-то ему подсказывает, что в избирательный период так открыто обращаться за помощью финансовых воротил, молящихся не одному только золотому тельцу, этой единокровной для всех финансистов вере, будет не совсем верное в стратегическом плане решение. Да и знает он всех этих сквалыг, при таких обстоятельствах, при которых они оказались здесь, он, скорей всего, над твоей наивностью посмеётся и не даст воды, заявив, что он в первую очередь реалист, и когда мир погружается в апокалипсис, то тут каждый сам за себя.
Вот и приходится президенту оставаться при своих сложностях и давиться одними слюнями, крайне скупо выделяющихся на фоне общего кризиса с водой.
А между тем Броуди продолжает нагнетать страсти и ужасную для всех реальность. – Но что самое главное. – С каким-то прямо эмоциональным накалом говорит это Броуди. Отчего все слушатели застыли в одном положении, перестав даже давиться водой. – Эта ситуационная комната, как по мне, то автономная капсула, со своей системой автономного самообеспечения, на подобие ковчега, помещена не просто в аномальный центр земли, на глубину бездны, а она находится в самом преддверии ада. – Как обухом по голове всех тут людей оглушил этим своим откровением Броуди. И никто даже не заметил, что сообщённая Броуди новость, больше похожая на возведённый в реальность слуховой помысл возбуждённого сознания, несёт в себе столько всего фантастически невероятного и близко не похожего на реальность. Чему, впрочем, есть объяснение: это их общее нахождение в одном ограниченном собой и своими воспалёнными мыслями пространстве, где выхода отсюда никакого в ближайшие трое суток и не видно, и тут хочешь того или нет быть здравомыслящим человеком, тебе это крайне сложно сделать и приходиться цепляться за любую глупость, хоть чуть-чуть похожую на правду и дающую хоть какой-то шанс по выходу отсюда. А если озвученная какая-то мысль не даёт путей выхода отсюда, то за неё цепляешься лишь по тому, что она даёт надежду на твою выживаемость в этих новых для себя условиях. Всё-таки последнее, что в человеке живёт, это ни какая-то там надежда, а его инстинкт самосохранения.
И человек выберет для себя хоть какую-то определённость, даже такую, какую им всем тут предлагает Броуди, как оказывается, скрытый апологет всякой дьявольщины, чем будет и дальше мучиться неопределённостью. Так уж его организм устроен, ему нужно знать к чему себя готовить. И раз к аду, то пусть будет так.
– Но позвольте. – Собрался было встрять в ход ведения дискуссии Броуди Маккартур, из внутреннего принципа никогда не соглашающийся с Броуди. Но куда там. Сейчас Броуди собой занял все умы, и никто не будет слушать возражения Маккартура, всем требуется знать, к чему им именно готовиться. Как понимают все, то встреча с новыми реалиями не будет холодной, а вот жаркие объятия только в реальной жизни что-то хорошее предполагают, а вот здесь, что-то как-то на них не хочется рассчитывать.
– Я может и позволю, раз вы так благосклонно меня об этом просите, но я совсем не уверен в том, что вам это позволят сделать те, кто вас совсем скоро будет взвешивать и разбирать по винтикам. – Вот такое заявляет Броуди, чуть ли не затыкая рот Маккартуру. Отчего тот даже в лице изменился, закипев в нём. При этом Маккартур всё-таки не затыкается, имея в себе нерв огромной выживаемости, и желания и дальше жить.
– Вы это про кого тут нам говорите? – хоть и не громко, но всё же задаёт этот опасный на ответ вопрос Маккартур, как будто не понимая, что те, даже не люди, а порождения дьявола, у чьего мироздания они сейчас так близко находятся, не потерпят всех этих суждений в свою сторону. Они сами привыкли судить, и тогда ты, Маккартур, кто такой, чтобы отменять этот принцип мироздания.
Ну а Броуди, кого Маккартур решил так подставить перед судьями страшного суда, не такой простофиля, как на его счёт сильно рассчитывает Маккартур, и он умеет уходить от прямых ассоциаций.
– У вас есть в этом сомнения? – вопросом на вопрос отвечает Броуди.
[justify]– Как у атеиста есть. – Со своей ловкостью отвечает Маккартур, увиливая от своей ответственности перед единоверием, которое, если и реализуется сейчас в действительности, то его защита будет строится не так глупо, на незнании основополагающих законов («А не знание законов не освобождает от ответственности, вы такое не слышали, – срежут его в раз таким ответом судейского лица»), а Маккартур будет упирать на то, что он сознательно выбрал для себя этот
