– И на чём они строятся? – спрашивает Броуди.
– Сам понимаешь, на разумных категориях ума. – Отвечает Маккртур как всегда расплывчато, перенося всю ответственность за понимание своего ответа на оппонента.
– Если тебе нужны доводы, несущие в себе рациональное зерно, то вот они. – Говорит Броуди. – Все принимаемые нами здесь решения несут в себе глобальные изменения для всего мира, ставя его подчас на грань апокалипсиса. А чем это не аргумент в сторону нашей связи с глубинным государством, за которое все принимают совсем не то пространство цикловых и жизнеутверждающих до поры до времени умозаключений. И вы сейчас, как никогда другой близко оказались к пониманию того, кто его представляет. Не так ли? – вопрошает Броуди. А вот к чему относился этот его вопрос, то чего-то даже не хочется над этим вопросом размышлять.
Вот и Маккартур решил не думать о том, к чему относится этот вопрос Броуди, и он решил по-военному, сразу все пути отхода для всех отрезать, на прямую спросив Броуди. – Хорош крутить задницей. Говори уже, кто за всем этим стоит?
На что Броуди посмотрел с диким предубеждением и чуть ли не презрением к недалёкому уму Маккартура, и раз ты хочешь, чтобы тебя прямо на месте поразило затмение ума, то на, получай новую бессмысленность и одновременно осмысленность своей реальности.
– Масоны. – Вот такую диспропорцию жизни озвучивает Броуди. И до того это заявление звучит издевательски над здравомыслием всех здесь находящихся в кабинете людей, готовых в самого чёрта даже поверить, если ты аргументированно и с уважением к их уму эту новость подашь, но, чтобы так беспардонно и беспринципно врать и наглеть, используя все эти штампы дремучего прошлого, когда во всех бедах обвиняли эту квинтэссенцию всего самого загадочного и необъяснимого с разумной точки зрения человека, то ты, Броуди уж хватил здесь лишнего, и этого никто тут не потерпит. И в первую очередь президент, кого уже достало быть оплёванным всеми этими инсинуациями своего беспрецедентного значения Броуди (не мастер великого ложа я и всё тут!).
– Да ты, батенька, окончательно заврался. – Каким-то очень удивительным наречием делает вот такое заявление президент, перенося общее внимание на себя. – А теперь мы хотим слышать от тебя правду и только правду. Которую ты видимо не способен говорить в свободном состоянии. А раз тебе для своей правдивости требуется находиться со связанными руками, то мы пойдём тебе навстречу. Маккуртур и МакБрут. – Президенту было достаточно назвать только имена этих генералов, чтобы они уже бросились понимать его с полуслова. Ну а когда твои желания сходятся с поставленной задачей (так всех достал своим эгоцентризмом Броуди), то всё спорится в твоих руках. И Броуди и моргнуть не успел, как он вновь привязан к стулу, и на этот раз крепче чем раньше крепко. И на этом всё ставит очень эффектно точку Маккартур, уперевшись ногой об грудь Броуди при последнем натяжении верёвки на нём.
– Всё, он готов. – Ставя ногу с груди Броуди на пол, говорит Маккартур. А Броуди и не показывает вида, как ему всё это унизительно к себе и обидно видеть, а он, наоборот, демонстрирует в себе ничем невозможно опорочить и унизить достоинство борца за свои и других людей свободы, и он не будет молча склонять голову перед жизненными обстоятельствами, которые только на этом этапе пути оказались сильней, а он всё, что хочет сказать скажет, а что думает, то раскроет.
– И к чему интересно? – задаёт вопрос Броуди с вызовом.
– К встрече с посланниками ада. О них ведь ты нам всё это время говорил? – С усмешкой отвечает Маккартур.
– Я другое вижу. – Как-то отстранённо от самого себя, глядя куда-то не просто вне себя, а в такие глубины немыслимого, аж жутко становится за Броуди, кто запросто мог там заблудиться, и затем его ищи всем скопом, а иначе он всем тут так просраться даст, что пакетов на всех не хватит (и что всё-таки за живая тема, эти пакеты).
– И что же ты видишь? – с наигранным ехидством спрашивает его Маккартни, когда самому страшно, а спросил он Броуди таким образом, чтобы для всех и для себя в первую очередь разрядить обстановку.
Броуди как будто просыпается от глубинного сна не сознания и всё это с открытыми глазами, дурно так, нехорошо смотрит непонимающим взглядом на Маккатура, отчего тому стало нехорошо, да и переспрашивает его. – Спрашиваешь, что я вижу?
На что Маккартни и не знает, как отвечать, и вообще надобно ли ему это делать, вот убей его, он не знает. И Маккартуру повезло, Броуди собирался сам дать ответ на этот свой риторический вопрос. – А вижу я. – Многозначительно так, с философским подтекстом, что говорит о том, что это говорил не сам Броуди (за ним ничего подобного и даже задатков на умственные прозрения никогда не замечали, или же он очень сильно всё это самодурство в себе скрывал под личиной увальня и простоватого парня), а кто-то уж очень недурственно умный, где сам Броуди выступал в качестве аватара для этого сознания Кришны.
А вот и догадка, как злоумышленники, запершие их всех тута, всё это дело с внедрением в святая святые всех основ государственности, центр принятия самых глобальных решений, эту ситуационную комнату, проникли. Им, как оказывается, и не нужно было давить на Броуди в плане его подкупа или какого другого подлога через ту же постель. А нужно лишь было настроить Броуди на нужную гипнотическую частоту, и через воздействия на чувствительные и мозговые центры Броуди подвести его к нужному результату. И, скорей всего, сам Броуди не знал, как им воспользовались вражеские лазутчики. А воспользовались они им в тот самый момент, когда он взял телефонную трубку. Где ему было озвучено специальное кодовое слово, которое включает в Броуди автономный режим саморазрушения, и он теперь действует строго по запрограммированному сценарию.
И видимо сейчас из-за плохого сигнала произошёл сбой в системе поведенческого контроля в Броуди и он на миг освободился от диктата своих заморских кукловодов (кукловоды только такой статус и носят, ведь если на них посмотреть с любой стороны океана, то они во всех случаях будут заморскими; вот такая высочайшая степень презумпции виновности). Но только на самый короткий миг (теперь перед разведкой стоит задача разгадать загадку Броуди, и каким образом его можно, если не выключить, то заблокировать идущий в его сторону сигнал), и сейчас Броуди вновь подконтролен внешним силам, и следует внешнему диктату.
– А вижу я, что вы не имеете, ни моральных, ни душевных сил, чтобы разговаривать со мной начистоту. А вам нужно, чтобы я был связанным. И тогда вы только решитесь со мной вести диалог. – Вот какую ересь несёт Брроуди, ясно, что под контролем чуждых сил всё это он сказал, а был бы в себе, то никогда не посмел так себя открыто дистанцироваться от того, что здесь называется правдой и справедливостью.
– Ах ты вон как?! – в себе в один момент изменились в лицах все те, кто эту кощунственность услышал, и в частности президент, до сих пор так и не могущий понять, как такое вообще может быть и что в людей вселяется такое, что они становятся вообще неузнаваемыми и непредсказуемыми, как Броуди.
– А ты не имеешь сил всё это сказать с развязанными руками. – Очень умело контраргументирует президент, ссылаясь на факты и реальность – Броуди и в самом деле не имел решимость всё это сказать, когда был свободен и не связан по ногам и рукам.
– Может по этой самой причине я сейчас и оказался связан, без особого сопротивления со своей стороны. – А вот этот каверзный выпад в сторону генералов Маккартура и МакБрута Броуди, мол если не я, то вам никогда меня не связать, и, в общем, вы тут не причём, а связал себя я сам своим словом и решением проверить себя, совершенно ими не принимается за основную версию происходящего, и они прямо сейчас готовы продемонстрировать этой сволочи Броуди, как с ними пререкаться и спорить.
И они бы показали Броуди всё собой задуманное прямо сейчас, в этот нервный момент, да вот только президент, видимо уже не имеющий столько душевных сил для переваривания всех этих кризисов доверия, перфорансов и скандалов, которые идут по нарастающей, и как он отлично понимает, то их столько впереди на эти трое суток ждёт, что не сойти с ума будет крайне сложно, и значит, нужно беречь свои душевные силы, в одно заявление перебивает это, было создавшееся направление движения общей мысли – в сторону противостояния двух армейских стратегий на будущий театр войны, где Броуди представлял собой штабную версию сражений за победу добра над злом во всём мире, а генералы Маккартур и МакБрут были больше практики и кто должен был реализовывать в реальности все эти фантазии и так называемое немыслимое этих тыловых крыс, штабистов.
– Броуди, раз мы создали для тебя подходящие условия для твоей откровенности, то мяч на твоей стороне площадки. Мы ждём от тебя всех этих откровений. – Говорит президент.
Броуди переводит свой взгляд на президента и спрашивает его. – И что вы хотите знать?
– Хотелось бы всё то, что нам будет полезно, но давай начнём с твоего объяснения того, что это сейчас такое было за столом. С какой целью ты поменял таблички за столом? – спрашивает президент.
А Броуди, что за хамоватая и беспардонная личность, вместо того, чтобы ответить вежливостью на вежливость самого президента, начинает тут паскудно язвить и вздыхать в сторону того, чего нет и не может быть в президенте.
– Вот же что за благодарность, жить и быть при таком руководстве. Я же уже всё говорил и объяснял. – Своими тяжкими вздохами и бубнением под нос такими кощунственными заявлениями, прямо подпадающими под статью «Дискредитация действующего лидера», ещё назови его зомби, Броуди прямо-таки закатывает себя в асфальт. И только то, что он является носителем критичной для всех тута информации, спасает его от немедленной аннигиляции руками Маккартура.
[justify]И это несмотря на то, что Броуди себе прямо сейчас наговорил на бессрочный срок изоляции от общества и общения с людьми свободными, – такие, как Броуди, зацикленные на себе люди, должны общаться и иметь дело только с такими же заключёнными на собственном абсолютизме людьми, – он продолжает нагнетать вокруг себя обстановку, определённо напрашиваясь на электрический стул. Хочет, падла, подорвать энергическую составляющую экономики. Вот до чего же коварный враг государства тут выискался. И если ему не удалось изнутри взорвать государственную машину, то он решил сделать своё уничтожение наиболее для государства
