– Сусанин! – делает вот такое заявление о своём настоящем имени Броуди.
И озвученная им информация о себе была настолько невероятного качества, что президент теряется в себе и начинает жить отдельной жизнью от мозгового центра принятия решений, принявшись бессвязно вопрошать самого себя. – Сусанин? Какой Сусанин? Что за Сусанин? Почему не Петров?
А вот на последний, как, впрочем, и на все первые вопросы, Броуди, как есть Иван Сусанин щас ответит, как только рукавом фигурально обтерёт свой рот от налёта всяких бесноватостей, больше, конечно, президента, чего-то сегодня ведущего себя так непохоже на себя обычного. Видимо, его что-то сильно беспокоит, или же по другой, не выдержанной и не поддержанной ни одной из палат представительств причине, он оказался не готов, ни морально, ни физически к такому развитию ситуации общего тупика, в которой они все оказались. Вот он и ведёт себя неуравновешенно, нанося ущерб прежде всего себе своими необдуманными действиями.
– А я что виноват в том, что мой куратор выпивохой и с затмением мысли оказался. – С долей возмущения и при этом искреннего, заявляет Броуди, и ему не поверить невозможно, так его переполняют чувства несправедливости распределения чего-то важного в жизни.
При виде чего президент сбивается со всего прежнего движения своей души и мысли, и начинает растерянно смотреть по сторонам в поиске того, на чём можно зацепиться. И он находит это, уцепившись взглядом за моток скотча на своей руке.
– Откуда здесь взялся скотч? – задаётся громко вопросом президент, теперь уже обводя своим взглядом людей за столом. И судя по их недоуменным и мало сообразительным лицам, то им-то откуда это знать. Вы, господин президент, вечно что-то для себя находите, а им потом ищи объяснение тому, откуда и что в вас берётся.
А между этот вопрос президента возник не на пустом месте, и он был задан не для того лишь, чтобы президенту было чем себя и всех вокруг занять. И президент бросил очень намёкливый взгляд в сторону чёрных пакетов, чьё нахождение вызвало столько разных пересудов, и таким образом дал всем понять, что он проводит свои параллели с появлением этих пакетов. И первым, кто правильно понял президента и сообразил над тем, что он указывал, был, как бы этого не хотелось президенту, Оскар.
– Господин президент, – и до чего же опять это льстивое обращение к президенту этого лизоблюда Оскара, явно что-то вероломное в его сторону задумавшего, вот и выкручивается, как может, чтобы его не заподозрили, – не хотите ли сказать, что всё, что сейчас произошло, было спланированной акцией?
И как бы президенту не хотелось сказать нет, и увидеть в этом заявлении Оскара его попытку себя оправдать и уйти от ответственности за развязывание истерики у Алисии-Алисы, он не может пойти по пути неразумности и своей мстительности.
– Если это не так, то объясните мне, зачем в этом кабинете оказывается столько чёрных пакетов и скотч? – задаётся ко всем между прочим вопросом президент, с суровой решительностью уставившись на Шарлотту, кто, как в этом уверен президент, захочет и возможно, что сможет ему возразить.
Но Шарлотта на этот раз ведёт себя более чем всегда благоразумно, то есть сдержанно, и не пытается ради самопиара и желания подчеркнуть о наличии у себя права на особое мнение что-то говорить. В общем, она помалкивает, не сводя своего внимательного взгляда со скотча в руках президента, уже раз показавшего на что он способен, когда его получается вывести из себя. И усомнись Шарлотта в продвигаемом президентом тезисе: «Скотч нам без надобности», как президент в тот же момент захочет обнаружить надобность в этом эффективном инструменте по затыканию ртов.
А так как сейчас все ведут себя на удивление разумно и с полным пониманием того, что им не стоит делать и из себя строить, то президент без лишнего шума и гама озвучивает то, что им сейчас предстоит сделать. – Господа, пришло время провести полный аудит нашего места нахождения.
И вместе с недалёкими господами, раз им приходится об этом раз за разом напоминать, присутствующие наравне с ними дамы, и пусть будут и другие проекции жизни и своего внутреннего и внешнего устройства, на свой счёт записали это требование президента – обыскать в кабинете всё на предмет нахождения в нём не предполагаемых для здешнего нахождения вещей и их смыслов.
И не прошло и пару минут со времени того, как все, за исключением лиц, подвернутых исключению из общих правил, подключились к местным изысканиям, как с одной из сторон звучит крайне удивлённый, женский голос:
– Что это?!
И при этом почему-то люди, стоящие рядом с обнаружившей «Что это?» Шарлоттой Монро и, сумевшие уже заглянуть на эту её находку, с подозрительной внимательностью и предупредительностью начали смотреть в сторону президента. Как будто он лучше всех знает, что это. А президент со своей стороны не демонстрирует столь большую уверенность в своём всезнании, и он даже больше, демонстрирует в себе большую скромность и неуверенность в том, что именно он может дать ответы на все вопросы, и тем более на тот, который предполагает эта находка.
Но как бы президент не демонстрировал свою лояльность на право и всех остальных людей иметь свою точку зрения на окружающий мир, Шарлотта Монро с этой своей находкой идёт прямо к нему, и никто при этом ей не препятствует в этом, а даже наоборот, все расступаются и содействуют этому её ходу. И президенту становится даже слегка не по себе, при виде той устремлённости во взгляде на него Шарлотты, однозначно что-то задумавшей по следам этой своей находки.
И президент, глядя на Шарлотту, и не успевает сообразить над тем, что всё-таки быть может той находкой, которую в качестве доказательной базы для объявления ему импичмента Шарлотта сейчас ему вручит, как вот она, перед глазами эта её находка, и президента на время выбивает из себя умопомрачение при виде…