за одно это полюбила англичанку. Диоптрий минус как плюс. Правда, после мороза стекла любых оправ, любой раскрасавицы запотевали... Закон физики, мы его проходили на уроках.Этим законом пользовались мальчишки, они норовили, когда я влетала в школу и доставала специальную бархотку для линз, сотворить гадость. Потом на занятия прибегала заранее, чтобы забиться в темный чулан уборщицы тети Сажидмы, где хранились ведра, тряпки и швабры, и наспех протереть мутные стеклышки.
- Продолжайте…- скосив серые глазища в зеркальце и трепеща ресницами, Марго цедила ученику, не оборачиваясь к доске. Казалось, она погрузилась в созерцание кончика собственного носа. Чем-то он ей не нравился, она его припудривала. Но не рассыпчатой пудрой, которую Галиксевна то и дело просыпала в учительской (дверь в нее всегда была открыта). Пудра в руках завуча называлась «Ленинградской». Столица, но не заграница. А вот новая «англичанка» в самом деле выглядела таковой. И рассыпчатой пудрой не пользовалась.
Уборщица ворчала, подбирая розоватые ватки: «А еще интеллихенция!..»
С детства я слышала это загадочное слово. Им выражались мужики в нашем бараке, толкуя о политике. И до старших классов я думала, что это ругательство. Женщины Захолустья, которые изначально не были интеллигенцией, вместо пудры использовали зубной порошок. Пускали пыль в глаза мужскому полу. Да и стоил порошок намного дешевле столичной пудры. Женщины хвалили зубной порошок. Казалось, никто не читал задумку создателей чудо-средства, обозначенную в названии. Кроме того, мама начищала им украшения - до блеска, включая единственную в доме золотую вещь - кольцо, знак прежней замужней жизни. А также серебряную ложечку и мельхиоровый подстаканник. Соседка Гала-Концерт драила порошком портсигар, забытый богатым любовником, – в надежде, что он за ним вернется, дед Пихта – медаль «За боевые заслуги», мальчишки во дворе - солдатские бляхи. По прямому назначению зубной порошок использовался, как полагается всякого рода излишествам, по остаточному принципу. Правда, мужчины хвастались в котельной, что чистят им железные коронки. Мою детскую зубную щетку, валявшуюся без дела, мама приспособила для нанесения туши. Щеточка, что шла в магазинском наборе с тушью, жаловалась мама, была никудышной.
У Галы-Концерт рассыпчатая пудра, конечно, имелась, но она ее берегла для особых случаев. Взять ту же тушь «поплюйку». Чтоб ресницы были гуще, учила маму Гала, меж слоями туши надо уложить пудру, разделяя ресницы булавкой. До этого могла думаться лишь местная жительница. Марго, залетная птица, про эти штучки не ведала, впрочем, ресницы у нее были что надо. Самые отчаянные модницы Захолустья подкручивали ресницы горячим ножом. Обо всех этих ухищрениях рассказывали на кухне мамины подруги.
С известных пор, ну, когда у девочек набухают соски, я начала интересоваться «марафетом», по выражению Галы-Концерт. Этот интерес усиливал тот самый запах… Нанеся боевую раскраску, Гала-Концерт не ходила на концерт. Ввиду отсутствия филармонии. Разве что в буфет-пивнушку, где по субботам тоже случались «концерты по заявкам», это уже по определению Сороки. Но, несомненно, соседка Галина мечтала увидеть гала-концерт, она говорила о нем постоянно. А чтобы увидеть и услышать гала-концерт, требовалось уехать из Захолустья. С этой целью Галина, спрыснув чудовищный начес лаком «Прелесть», расчетливо знакомилась с заезжими мужчинами. А чего там знакомиться? Стоило напудриться зубным порошком «Мятный» и, пованивая мятой, заявиться в буфет-пивнушку – мужики, местные и залетные, липли к Галине что мухи к пролитой лужице пива. В случае неудачи буфетчица Шура, сочувствуя доле матери-одиночки, нацеживала бидончик попенистее: пивом Гала-Концерт завивала локоны, а перед ответственным свиданием мыла голову свежим «жигулевским».
Порошок «Мятный» продавался в двух вариантах: пластиковой и картонной коробочках. Гонялись за пластиковой, ее можно было носить в сумочке. Однажды зубной порошок исчез из розницы и появился на прилавке в детском косметическом наборе «Мойдодыр» - вместе с детским мылом и шампунем. Стоил этот пропуск во взрослую личную жизнь рубль и пять копеек.
«Купи Мойдодыр и трахайся до дыр! На рупь в самую глубь!..» - орал пьяница возле пивнушки.
«Мойдодыр» смели за пару дней.
Раз мы с подружкой-одноклассницей Ленкой намазались зубным порошком и начали примерять наряды из шифоньера. Ленкина мама, придя с работы и найдя смятые платья, обсыпанные зубным порошком, побила дочь кухонным ершиком. А потом дала дочери рубль неизвестно на что.
Вторым, по степени оштукатуривания смуглоликих таежниц, средством являлся тональный крем «Балет». Причем тут балет, непонятно. Махали-то не ногами, а руками. Этот крем телесного цвета был незаменим в быту. Им на скорую руку замазывали синяки от мужниных кулаков и проезжающих молодцов с Большой земли, как они сами, молодцы, себя именовали. После Первомая, Дней горняка, геолога и строителя (нужное вырвать из отрывного календаря), а то и после будничного выходного дня, половина женского населения райцентра выходила на работу в одинаковых неулыбчивых масках. Такой корде-балет. В смысле, Кармен или Отелло, точно не знаю, там где по ходу пьесы шибко ревнуют и душат до синяков. «Балет» пускала в ход Гала-Концерт после технических накладок – это когда запасной хахаль заявлялся в разгар свидания.
Изо всех этих декоративных средств мне больше нравилась рассыпчатая пудра, ее запах. Ею пахла мама. С этим запахом я засыпала в детстве.
Марго была даже не «интеллигенцией», а «иностранкой», в ее сумочке лежала компактная пудра, о существовании которой провинциальные кокетки не подозревали. Крышечкой от нее она эффектно щелкала на уроке. При этом розовое облачко, как после рассыпчатой пудры, не взлетало. Заграничное средство было удобней, никаких тебе аптечных ваток, возни и пыли, оно ложилось на кожу ровно и красиво.
Так вот о запахе.
В пятом классе, как только в расписание уроков вторгся иностранный язык, в моем дневнике появились двойки. И Марго стала оставлять меня после уроков.
В пустом и холодном классе учительница очеркивала в учебнике нужное ноготком и касалась моего плеча упругой грудью. Я представляла, как от этого прикосновения сходят с ума мужчины… Ноготки были брусничного цвета, не зрелой, а едва спелой ягоды - яркими и явно порочными. В те годы маникюр был другой. Мода диктовала острые ноготки. Стирать, правда, неудобно, зато можно отбиться от ревнивого мужа, вынуть занозу у сынишки и вдеть нитку в иголку. Кровавый маникюр завершал портрет местной хищницы. В Захолустье острые ноготки обычно покрывали бесцветным лаком, нивелируя вызов общественному вкусу. Красным цветом - только коротко стриженные ногти. Носить неприличный маникюр дозволялось лишь беспартийной жене председателя райисполкома (муж безуспешно боролся с буржуйским явлением) и завсектору учета комитета комсомола - официальной любовнице второго секретаря райкома партии. Ну, им вообще закон не писан. Тот же остро-алый колер принадлежал режиссерше народного театра при ДК, редакторше районной газеты, директрисе районного отдела кинофикации и главбуху банно-прачечного комбината, однако все они единодушно считались «артистками».
Большинство же женщин Захолустья прекрасно обходились без маникюра.
Гала-Концерт тоже имела одиозный маникюр, но была, во-первых, женщиной падшей, во-вторых, плевать на всех хотела. Можно сказать, в Захолустье действовал негласный запрет на красный маникюр, который залетная птичка Марго могла и не знать. Но лишь первое время. По истечении испытательного срока ей грозило исключение из приличного списка. Это выражалось в том, что с ней начинали здороваться нарочито распевно или наоборот, скупым кивком (не здороваться с учителем было нельзя), а при появлении нарушительницы моральных табу в переполненном районном «универмаге» воцарялось гробовое молчание, нарушаемое биением мухи о стекло.
Грудь и маникюр учительницы странно волновали меня, я путалась в ответах и напрочь забывала англо-русский вокабуляр. И потому наши занятия продолжались всю вторую четверть.
Этот запах появился в третьей четверти. Он вытеснил остальные запахи, ничтожные в своем приличии. Примерно так романическое имя Рубиновой Розы вытеснило в моем уме школьную кличку Марго, обнаружив ее пошлость. Именно в третьей четверти разгорелась и погасла наблюдаемая любовь и страсть районного масштаба - с шипами и рубинами.
- А ну прочитай и переведи! – заговорщицки прошептала в холодном классе учительница. – Только что получила на почте.
Она изъяла из фанерной коробочки нечто, завернутое в махровое полотенце. Торжественно развернула его.
На свет появилась плоская черная шкатулка размером со школьную тетрадь с золотыми буквами.
- Ruby Rose, - медленно прочитала я, стараясь говорить в нос. – Рубиновая Роза.
Я старалась подражать учительнице: будто у тебя насморк. Зимой учить английский, несомненно, легче.
- Молодец. А теперь смотри…
Крышка распахнулась. В гнездах под блестящей оберткой затаились все цвета и оттенки радуги. Точнее, тени. Они отражались в зеркальце, встроенном в крышку. К набору прилагались две кисточки.
В классе стало теплее.
Ruby Rose – так назывался набор теней, жаркий привет от польских шлюх. Целая палитра теневого порока, чешуекрылая цветогамма, разноцветные гнезда разврата
Учительница сняла очки. Красивые тени под серыми, и без того красивыми, очами Рубиновой Розы, как я тотчас же окрестила (боже помилуй, не окрестила, назвала) Марго, шли в наборе с тем запахом.
Однажды зимой запах стал нестерпимым. Он был слышен даже в стылом параллелепипеде класса. Большая круглая печь в углу не спасала от крещенских морозов. Я сидела за крайней партой в пальто, зажатая грудью учительницы к стене, и шмыгала носом.
Рубиновая Роза была усталой и нежной, и в этот раз не напирала на различия между heandshe, я их путала. Всего одна буква-закорючка, а какая разница!.. Учительница быстро отпустила других отстающих учеников – они с визгом ринулись в пучину зимы. Глотая обиду, я поправила сползающие очки над учебником «MyEnglish», с ненавистью забубнила текст на английским. И осеклась – учительница провела наманикюренной ручкой по моим волосам.
- Трудно зимой в очках, да? – спросила англичанка и потянулась к тетради, коснувшись моей щеки грудью, на уровне соска, закованного в красивый бюстгальтер, я не сомневалась, что он черный, с кружевами.
- А у тебя тоже серые глаза, - приблизила лицо учительница.
Мне захотелось заплакать и уронить голову на божественную грудь, от которой должен
