В распределении средств фонда мы участвовали втроём. В первую очередь решили помочь тем, у кого проблемы со здоровьем и не хватает денег на срочные операции. В основном это были не сами участники, а их родители, дети, или жёны, но здесь мы естественно не делали никакого разделения. В итоге сумма в четыреста тридцать тысяч разлетелась мгновенно. Мы пытались никого не обидеть, с боем вырывая у Антона часть средств на очередного участника. Тот злился, обвинял в нас в неразумном транжирстве и сетовал, что таких как мы вообще подпускать к деньгам нельзя. Наверное, тогда он в первый раз пожалел, что взял нас в соучредители, а не просто предложил больший процент с прибыли, которую мы приносили в фонд.
‒ Пацаны, вы ведёте себя неадекватно! – шипел он, после очередного спора, в котором Длинный выбил сто тысяч на шунтирование сосудов для отца Сашки Фёдорова. – Вы раскидываетесь такими суммами, как будто у нас миллионы в распоряжении. Сейчас весь фонд разбазарим на эти таблетки, уколы и операции.
‒ Так здоровье это основное, Антон. Его не будет и ничего уже больше не надо тогда. Хорошо, вон у тебя его полно. – Длинный покосился на раскрасневшееся в пылу спора лицо Антона.
‒ Да ладно тебе! У меня, между прочим диабет. Лекарства тоже в немалую сумму обходятся, но я же не прошу чтобы…
‒ А ты и не должен просить, Антон! У тебя на это зарплата есть. – Длинный разговаривал с председателем, как воспитатель детского сада, объясняющий ребёнку что хорошо, а что плохо.
‒ Дело не в этом, парни. Нам ведь ещё много других вопросов нужно решать с арендой, ремонтом, новую мебель сюда хотели купить, стол биллиардный…
‒ Вопросы нужно решать по степени их сложности. Сейчас основные закроем с операциями, ссудами и перейдём к этим…‒ спокойно рассудил Длинный.
‒ Слава, когда мы к ним перейдём уже ничего не останется…
‒ Значит эти вопросы будут ждать следующего раза, когда деньги появятся.
В результате горячего спора, продолжавшегося до глубокой ночи, ещё двести тысяч было выделено на гашение ссуд за жильё трём семьям, остальное решили оставить как резерв.
7
Так наш плотный график внезапно освободился. В нём появилось множество окон для посещения футбола, бань, концертов и прочих мероприятий. Тотальное напряжение последнего месяца сменилось полным расслаблением, и я даже не знал, что из этого лучше. Мы чаще стали налегать на выпивку и травку, наш график совсем сбился, превратившись больше в ночной. Засыпали мы, как правило под утро, а просыпались далеко за полдень, благо, что окон в нашем бункере не было и дневной свет никак не влиял на наш глубокий сон. Я заметил, что начинаю терять форму, ту остроту восприятия жизни, которую приобрёл после знакомства с Длинным и которая до сих пор только набирала обороты.
‒ Всё-таки плохо без работы! – Я пялился в потолок, обшитый шпоном и пускал дым вертикальной струёй вверх. В очередной раз мы засиделись за пивом до утра, и проснувшись, не могли понять который сейчас час и стоит ли вообще вставать.
‒ А мне нормально, я по этому поводу не страдаю. – столбик дыма выпущенный изо рта Длинного, оказался плотнее и выше моего.
‒ Я какой-то разбитый в последнее время. Вся эта расслабуха на меня плохо действует. – простонал я вытягивая руки вверх. – Работа, она как-то дисциплинирует, да и вообще, я лично кайф получаю…
‒ Я тоже получаю, только от новой работы. Я уже себя достаточно знаю, Саня. Когда достигну в чём-то хороших результатов, теряю к этому всяческий интерес.
‒ Ну, тут ведь не только о своём интересе надо думать, а ещё и о деле. Мы взяли на себя ответственность помогать пацанам. Они нами довольны и теперь будут ждать дальнейших действий.
‒ В том то всё и дело, что они будут ждать, и чем больше мы будем приносить в фонд, тем меньше они будут довольны.
‒ Но почему? – удивился я ответу Длинного.
‒ Да потому, что природа человека такая. Ты думаешь, что им помогаешь? Да мы это для себя делаем. Выигрывают в этой истории только три человека: ты, я и наш друг Тоха. – Имя Антона Длинный словно выплюнул, оттопырив нижнюю губу.
‒ Длинный, я чё то тебя не понимаю. Мы же вместе были на совещаниях, всё поделено по чесноку.
‒ А я не говорю, что кто-то кого-то обманывает. Я говорю о тех, кто в этой ситуации находится в выигрышной позиции. Ты помнишь, о чём мы с тобой разговаривали в тот первый день в баре? Тогда я убеждал тебя, что выигрывает всегда тот, кто даёт, что прося кого-то об услуге, ты делаешь ему одолжение. Помнишь, как тебя это возмущало тогда?
‒ Ну да, было дело. ‒ Ответил я, не до конца понимая, куда ведёт Длинный.
‒ Ты изменил своё мнение после того разговора?
‒ Конечно, и я тебе об этом говорил.
‒ Так что же тебе не понятно в этой ситуации? Здесь мы являемся дающими. Мы оказываем помощь этим парням, соответственно находимся перед ними в выигрышной ситуации. В этом случае мы приобретаем больше, чем они, понимаешь?
‒ Понимаю, но что из этого следует?
‒ А из этого следует, что мы с тобою никакие не благодетели, Саня. Мы совершили взаимовыгодную сделку. Парни получили средства, мы получили удовольствие и лишний довесок в копилку самоуважения. Только их эта сделка ослабила, а нас сделала сильнее. Вот и всё сальдо баланса.
Я в очередной раз понял, что мне не совладать с логикой Длинного. Она, извиваясь, как змея, всегда приползала в пункт назначения, намеченный заранее.
Убедившись, что я снова на лопатках, Длинный лихо, словно на лошадь вскочил на свою коляску, сунул в рот зубную щётку и покатил вниз к умывальнику.
‒ А вывод из вшего этого такой. – Его голос, искажённый воткнутой в рот щёткой громыхал уже снизу. – Дыши шпокойно, Шашка, мы никому ничего не должны.
В этот же день за завтраком, который, как правило, проходил у нас в обеденное время, Длинный придумал, как развеять мою хандру.
‒ Завтра с утречка в Ялуторовск на аэродром поедем. Там Женька наш инструктором работает. Ну тот, который белобрысый, заикается и в бильярд лучше всех играет.
Я в недоумении поднял голову с набитым ртом, в котором кусок батона болтался в питьевом йогурте.
‒ Жа –щем, ‒ только и смог произнести я, чтобы удержать пищу во рту.
‒ В десантуру будем тебя посвящать. Сделаешь свой первый прыжок. Лучше поздно, чем никогда.
Я сделал огромное усилие, проглотив огромный комок пищи словно удав кролика.
‒ А как? – я посмотрел себе ниже живота.
‒ Очень просто, с инструктором. Женька сам тебя подстрахует. – Длинный старательно, слой за слоем намазывал масло на батон.
‒ Ну ты как? Или ссышь?
‒ Вот ещё, ‒ я заносчиво хмыкнул. – Давно мечтал, только думал, что в таком состоянии уже не прыгнуть. Но если это возможно, я только за.
Женька, которому мы полдня дозванивались на базу, был очень рад и сказал, что всё устроит, только приезжать нужно пораньше, пока нет ветра.
В Ялуторовск мы прикатили ещё затемно на такси. Заспанный Женька встретил нас и проводил в свою небольшую каморку.
‒ Где-нибудь через час отчалим, пока парни борт подготовят. Оба прыгать будете? – Женька наливал в стеклянные стаканы кипяток из чайника.
‒ Оба! – ответил Длинный и ткнул пальцем в меня. – Он в первый раз.
‒ Ну и н-ничё страшного, я сам с С-сашкой пойду. – улыбнулся Женя и потрепал меня за плечо.
Непроходящая улыбка, словно растянутая проволока застыла на моём лице. До прибытия на аэродром я догадывался, что мне будет страшно, но я не мог подозревать, что страх овладеет мной так рано, ещё до посадки в самолёт.
Пропеллер Антошки ( так ласково назвал маленький самолёт Женя) издавал монотонный булькающий звук, и немного подрагивал, словно его бил озноб. Наверное Антошке передавалась моя внутренняя дрожь, которая по мере приближения к самолёту становилась сильнее. Мы вчетвером загрузились в небольшой салон, похожий изнутри на продолговатую бочку с отверстиями по бокам. «Ни окон ни дверей, полна горница людей» - зачем то всплыла в моей голове старая детская загадка. Окон здесь было целых шесть и они равномерно располагались по обоим бортам и было две овальных двери, одна в кабину пилотов и вторая для нас, искателей приключений.
Всё равно салатовый цвет в который был окрашен салон делал его похожим на перезрелый огурец. Сидения, больше похожие на лавки тоже располагались по бортам. Так мы и уселись друг напротив друга. Я с Женькой на одной лавке, а Длинный и ещё один инструктор Руслан напротив. На взлёте самолёт затрясло и заболтало из стороны в сторону, так что мои руки просто срослись с поручнями, в которые я вцепился мёртвой хваткой.
«Как бы меня отдирать от них не пришлось» ‒ подумал я, когда схлынула паника, вызванная взлётом. Антошку продолжало трясти и мотать из стороны в сторону, словно мы ехали по ухабистой дороге. Длинный и татарин Руслан пялились на меня в упор, как на девочку, в первый раз пришедшую на танцы. Глаза обоих щурились и выдавали улыбки, скрытые под обрезом шлемов. Они наверняка видели страх застывший в моих глазах.
«Вот только не надо мне рассказывать, что тебе в первый раз было нисколечки не страшно» ‒ посылал я мысленный упрёк Длинному, который синхронно со мной подпрыгивал на лавке, держась за поручни.
Летели мы, по моим ощущениям, целую вечность. Устав от монотонного гула и вибрации, издаваемой Антошкой, я думал о том, чтобы всё быстрее уже началось и закончилось.
Вдруг наверху вспыхнув замигала красная лампочка, бросая на наши лица тревожные отблески.
- П-приехали – сказал Женька. – Ну чё, готов? – он похлопал меня по плечу.
Я молча кивнул, наблюдая за Русланом, который подойдя к двери, одну за другой снимал щеколды. Дверь открылась, раздался хлопок, и нас как ледяной водой обдало напором холодного воздуха. Ну вот и началось. Я чувствовал, как намокли мои ладони, вцепившиеся в поручни. Длинный не отводил от меня смеющегося взгляда.
‒ Ну чё, п-пошли! – услышал я крик Женьки заглушаемый шумом винтов и ветра.
‒ Пошли! – Крикнул я в ответ, и, преодолев оцепенение, отпустил руки от поручней. Женька один за другим подёргал опоясывающие меня широкие ремни, потом подхватил под мышки и ловко развернулся, так что я оказался лицом у распахнутой двери. Я увидел ровные расчерченные как на карте контуры зелёных лесов, бурых полей, перечёркнутых ровными хордами дорог. Прямо под нами находился тёмно синий квадрат. «Странно, а почему озеро квадратное?» - подумалось мне. Я чувствовал, как Женька производит какие-то манипуляции, пристёгивая меня к себе.
‒ Очки надень!
Я опустил со лба огромные пластиковые очки и прекрасный вид немного помутнел.
‒ Готов?
Теперь я держался за поручни по обеим сторонам двери, словно застрявший на подножке троллейбуса пассажир мешающий пройти задним. Нужно
