( Слегка ироническая проза )
( 18+ )
- Что это хрустит у тебя под сапогами, солдат?
- Эмпатия, товарищ майор!
- Три наряда вне очереди!
Уже и не помню, что сподвигло меня взяться за написание этой повести. Возможно, неутолимая грусть по ушедшей юности, а быть может отголоски тех сильных чувств, что подарил мне суровый, но прекрасный Хабаровский край. И вот я, Андрей Викторович Калиткин - в те годы - ещё старший лейтенант - ощутил потребность поделиться с вами воспоминаниями о службе и окунуться в годы, когда небо было ярче, а трава зеленее, - обстоятельство, не требующее переосмысления и по сей день. Наш дивизион – край земли, суровый и прекрасный, свободный от многих благ цивилизации и лишенный привычных удобств, ежедневно испытывал нас на прочность. С тех пор жизнь внесла свои коррективы, многое изменилось, дивизион прекратил своё существование, идолы юности поблекли, но тогда, молодые и полные задора, мы искренне верили в высокие идеалы и светлое будущее.
Глава первая. Тайфун.
Первым ударом стихии подверглись Японские острова. Затем ураган затронул Курилы и Сахалин. И с пятого по седьмое августа 1981 года он уже безжалостно терзал прибрежную зону материка, словно испытывая её на прочность. К 8 августа тайфун, получивший название "Филлис", утратил свою энергию и прекратил существование, оставив после себя шок и разрушения. За полтора суток выпало количество осадков, равное пятимесячной норме.
Наиболее сильный удар пришелся на Сахалин, но и материк в полной мере ощутил его крутой нрав. Небольшая река Дюанка обычно спокойная по дальневосточным меркам внезапно показала свою необузданную силу. Мощный поток выкорчевывал деревья по берегам, разрушал строения и уничтожил единственный автомобильный мост, соединяющий этот район с материком. Одномоментно стихия обрушилась на железнодорожную станцию "Дюанка", расположенную ниже по течению - в самом устье реки, смыв в море её вместе со строениями, вагонами, насыпью и рельсами, тем самым отрезав пострадавший район от остальной части страны. В буйстве стихии погибли шесть человек. В то время я ещё не осознавал масштаб трагедии.
Когда единственная дорога, связывающая регион с основной частью страны, оказалась прерванной, я, не имея возможности добраться до своего подразделения, был вынужден остаться в Советской Гавани. От безделья я начал осматривать немногочисленные местные достопримечательности, преимущественно армейско-флотского содержания. Эти две недели казались бесконечными. Чем занять себя? В первой половине дня я бродил по городу, изучая его, а по вечерам посещал местную кофейню или ресторан при отеле, пытаясь хоть немного отвлечься от скуки, вызванной пребыванием в этом небольшом портовом городе.
"Дальний Восток – это бескрайняя тайга, тайга и еще раз тайга?" – возможно, спросит кто-то. И в большинстве случаев будет прав. Но после огненного шторма 1976 года, огромные территории Хабаровского края были опалены пожаром, оставив после себя лишь пепел, бурелом и воспоминания.
Гарь - страшное слово, обозначающее верховой пожар; унылое и безжизненное зрелище предстаёт перед глазами на таких пепелищах. Куда ни посмотришь – только обгоревшие остовы деревьев и густые заросли, сквозь которые пробиваются молодые побеги – будущая тайга. И лишь в низинах пламя пощадило немногочисленные участки живой растительности, дав шанс выжить редким представителям таежной фауны в те трагические дни.
Но вот мосты восстановлены, и можно, наконец, перебираться в свой дивизион. Прибыв в подразделение, я целую неделю ютился в казарме, пока мой предшественник не освободил место в офицерском общежитии.
В военном городке Монгохто жилищный вопрос был в ведении структур флота. Квадратных метров на всех критически не хватало, и немудрено: на аэродроме «Каменный Ручей», самом большом на Дальнего Востока, базировались сразу три полка дальних морских бомбардировщиков. Небо бороздили стальные птицы, а на земле бушевали страсти по жилью. Лётчики, конечно же, получали жильё в первую очередь, остальные же довольствовались тем, что оставалось после авиаторов.
Ну а мы, ПВОшники, ракетчики, словно пасынки судьбы, ютились на задворках гарнизонной жизни. И мне, скажу я вам, ещё выпала счастливая карта. Мне, "чеху", как нас здесь окрестили, посчастливилось затесаться в лётную общагу. Комната на двоих, с собственным скромным "удобством" – туалет да умывальник, и даже бельё меняли регулярно. Что ещё нужно холостяцкому сердцу, бьющемуся в ритме свободного полёта?
Мой сосед - молодой лётчик, холостяк, вскоре уехал на переучивание в Николаев, и я на несколько месяцев остался единственным и полновластным хозяином холостяцкой берлоги. И это обстоятельство меня очень даже порадовало.
Второй и третий этажи нашей общаги населяли, в основном, техники самолётов, мои ровесники, такие же холостяки, как и я.
И где - то через неделю меня приняли за своего, со всеми вытекающими.
Едва я заходил в свою комнату, как ко мне тут же стучали: Андрюха, айда, шлёмочки накатим!
Шпага, Шило, здесь же - Шлёмка - спиртосодержащая жидкость, с пропорциями 70% спирта на 30% воды. Применялась она для заправки испарительной системы охлаждения бомбардировщиков и чего то там ещё.
Но не всё заливаемое тождественно сливаемому. Тот коктейль, что сливали техники с самолётов, был и градусом пониже, и обладал характерным алюминиевым привкусом.
Народ в общаге не бедный, хватало и на водку, и на коньяк, но как отказаться от халявы? А было той халявы море разливанное!
Нам, ракетчикам, тоже положен был спирт, его мы использовали при проведении регламентных работ. Но до нас доходила лишь треть от положенного, остальное утекало в командирский фонд.
Ныне мало кто помнит, а тогда, в эпоху развитого социализма, спиртосодержащие жидкости были окружены особым ореолом, и величались в народе не иначе как «жидким золотом». На него можно было выменять всё. В нашем же, дальневосточном захолустье, спирт превращался в драгоценную красную икру и жирного лосося.
Начальники ГСМ, хранители спиртовых запасов, пользовались всеобщим уважением. Дружба с ними ценилась на вес золота.
Гарнизон жил по своим, особым законам. Главная улица, словно река, впадала в здание ДОФа – Дома Офицеров Флота, нашего единственного очага культуры. Вечерами кинозал распахивал свои двери, а по выходным актовый зал преображался в бурлящий водоворот танцев.
Танцы собирали пеструю публику: от робких старшеклассников до бравых офицеров. Для женщин и девушек гарнизона эти вечера были словно глоток свежего воздуха – единственная возможность сбежать от серой будничности, ведь в тесных стенах военного городка развлечения были наперечет.
В центре посёлка располагалось единственное кафе "Высота", а по соседству ветшал списанный ракетоносец, когда-то бывший детским кафе; в мои времена он уже не функционировал.
Единственный в своем роде магазин служил еще одним эпицентром жизни городка, где всегда кипела толпа, словно в муравейнике.
Вот, пожалуй, и весь скромный перечень гарнизонных утех и достопримечательностей.
Ах да, особняком стояли рыбалка и прочие промыслы, кормившие и развлекавшие народ. И, конечно, мотоциклы – не просто средство передвижения, а верный конь для поиска приключений, зачастую – на собственную пятую точку.
"Скорость, шлем, и ветра свист,
Мчит тебя железный конь,
Ты герой - мотоциклист,
А в душе твоей огонь".
Глава вторая. "Я у бабушки живу"
Дивизион наш был сокращённого состава, однако задачи по закрытию неба от супостатов он выполнял в полном объёме. Штатную численность и не вспомню, а по факту нас было: дюжина офицеров, один прапорщик, да и тот вскоре сбежал, "секретчица" – жена начальника штаба, да два десятка солдат и сержантов, живших в казарме на постоянной основе. Жили - это мягко сказано. Правильно было бы сказать - выживали.
Дело в том, что...
Поговаривали, что то были японские лазутчики. Группу из трёх диверсантов, прикинувшимися грибниками, накануне описываемых ниже событий приметил часовой рядовой Бердымухамедов.
"Орочи. Грибники" – подумал он, и задерживать не стал. А зря. Грибники к нам отродясь не забредали. Да и вообще никто не забредал, даже медведи. Разве что бурундуков расплодилось в тот год немерено, на радость нашему дивизионному коту. Вот только радость пушистого была недолгой. Один солдатик, ума недалёкого, приучил котяру к сигаретам, и тот, превратившись в матерого наркомана, принялся терроризировать двуногих обитателей позиции. И был он в тот момент страшен в своей наркоманской ярости. Однажды он даже прокусил мне сапог.
А потом нарик наш исчез.
Вскоре после этого, казалось бы, непримечательного события с грибниками, в дивизионе сгорела к чертям понижающая трансформаторная подстанция.
Случайность? Едва ли!
И все потребители электроэнергии, включая технику, казарму, кухню, погрузились во тьму. Вот и думай теперь, как обеспечивать дивизион энергией...
До конца моей службы подстанцию так и не восстановили, а нормы потребления дизельного топлива, разумеется, никто пересматривать не стал. Так что на солярке нам приходилось экономить.
Дизель - электрическую станцию запускали по средам, на время проведения регламентных работ, и ежедневно, дважды - утром и вечером, минут на сорок, а ещё по готовности номер один, что случалось не очень часто.
И тогда, о чудо! – в казарме вспыхивало освещение! На кухне, как по волшебству, начинало шкварчать и дымиться, а в Ленинской комнате хрипловатый проигрыватель разливал по углам шлягеры того времени: "Птицы счастья", "Три белых коня", "Я у бабушки живу", а свободные от караульной службы и пилки дров бойцы из передовицы газеты "Красная Звезда" узнавали как их ратный труд ценим и почитаем партией страной и народом.
А повар? Что же повар, спросите вы? Как он, бедолага, обходился без электричества? А повар являл
