Воробушек, или Жизнь Эдит Пиаф

Д е й с т в у ю щ и е   л и ц а:

• Эдит Пиаф
• Симона Берто, тень Эдит
• Ивонна Балле, популярная певица
• Луи Лепле, хозяин кабаре «Жернис»
• Раймон Ассо, настоящий военный, поэт и антрепренер
• Луи Гассион, отец Эдит Пиаф, все остальное – в прошлом
• Анита Майяр, опустившаяся актриса, мать Эдит Пиаф
• Андре Валетт, вор из Бельвиля
• Папаша Дюно, хозяин кабачка в Бельвиле
• Аккомпаниатор
• Маргерит Моно, композитор
• Андре Бигар, секретарь Эдит Пиаф
• Марсель Сердан, боксер
• Люсьен Рупп, тренер Марселя Сердана
• Тео Сарапо, последняя любовь Эдит
• Немецкий офицер
Парижская публика, поклонники Эдит, полицейские.

Действие первое

Сцена первая
(Улица в бедняцком районе Парижа Бельвиль)

Э д и т: Я – уличная певица. Я родилась и выросла на улице. Здесь и пою. Я не могу не петь. Ничего другого я делать не умею, но это делаю хорошо. Наверное, поэтому даже полицейские не гонят меня с тротуара. Они подходят и просят: «Эй, малышка, спой-ка нам песню про любовь…». Или: «Эй, воробушек, спой-ка нам песню про моряка и его девчонку. Про то, как он бросил ее наутро, а она все ждала и ждала…». Парижские полицейские очень сентиментальны. Они даже иногда платят мне за песни. Правда, очень редко. Обычно они говорят: «Спой нам, иначе мы тебя прогоним с этого перекрестка…». И я пою. Ну, например, это:
«Она родилась, как воробышек,
Она прожила, как воробышек,
Она и помрёт, как воробышек!».
Воробышек – это я, Эдит Пиаф. Правда, на самом деле меня зовут Эдит Гассион, но улица, на которой я родилась и, наверное, однажды умру, назвала меня воробышком, пичугой, Эдит Пиаф.
А когда я заканчиваю петь, приходит Симона.
Симона – это моя подружка, почти сестра. Она помогает мне собирать монеты, когда есть навар. А потом идет со мной в кабачок, где можно пожрать. Вам кажется, что я грубо выражаюсь, верно?! Надо говорить не «пожрать», а «поесть». Я это понимаю, но не могу удержаться от забористых словечек. Ведь я родилась и выросла на улице, что с меня возьмешь?! И я никогда не делала себе маникюр… А как это красиво иметь нежные ручки с наманикюренными ногтями… И чтобы пальцы были надушены! А потом, чтобы какой-нибудь красивый, хорошо одетый мужчина целовал каждый мой палец… Вот так! (целует свои пальцы).
Вы только не подумайте, я не проститутка… Вернее, я бы могла ею стать, если бы не была такой худой… И еще – если бы я не умела петь! Такую худышку не возьмут ни в один бордель – и слава Богу! Моя бабушка держала бордель. Там меня и воспитывали. Сначала на улице, а потом в борделе. И я вволю насмотрелась на несчастных девчонок, у которых нет ни мужей, ни детей. Они так хотели иметь детей, бедняжки! Но им не положено… И они воспитывали меня, как своего общего ребенка… Купали, одевали, пели мне красивые песни… Я все их запомнила… Одна девчонка из борделя, Титин, говорила мне: «Научись что-нибудь делать, Эдит! А то тебе не миновать нашей участи…». И я научилась петь. Господи, спасибо тебе, что у меня есть голос! Иначе я бы стала совсем несчастной, как они!
Симоне тоже повезло, что она работает вместе со мной. У Симоны нет голоса, она только собирает монеты после выступления. Симона говорит, что она незаконная дочь моего отца, циркача Луи Гассиона. Я ей не верю. У отца много побочных детей, я всех их знаю. Но Симону он никогда не признавал. Просто Симоне очень хочется быть моей сестрой. А вот и она…
С и м о н а: Эдит, как дела? Есть навар?
Э д и т: Нет, подруга. Сегодня меня слушали только фараоны, а от них ничего не дождешься, кроме паршивых папирос. У меня осталась одна. Хочешь закурить?
С и м о н а: Давай. (садится на бордюр и закуривает). Паршивые дела, Эдит. Совсем, как эти папиросы. Что же мы будем жрать? И пить?
Э д и т: Не знаю, подруга. (после минутного молчания). Знаешь, когда я была маленькой, то просила помощи у святой Терезы из Лизье. Я говорила: «Святая Тереза, верни мне зрение…», и мои глаза снова стали видеть. А сейчас я попрошу: «Святая Тереза, сделай так, чтобы моя жизнь изменилась к лучшему…».
С и м о н а: Наша жизнь, Эдит! Наша!
Э д и т: Да, наша…
С и м о н а: Попроси у святой Терезы хороший ужин на сегодняшний вечер и на много вечеров вперед!
Э д и т: Нет, я попрошу о другом! Святая Тереза, пожалуйста, сделай так, чтобы я пела не на улице, а в приличных местах… В больших залах, где тепло, где ярко светят люстры и где много хорошо одетых, улыбающихся людей… Где звучит красивая музыка, которую я слышала только по радио!
С и м о н а: А вот этого нам совсем не надо! Нам хорошо и на улице, был бы навар!
Э д и т: Нет, Симона, на улице плохо… Здесь то дождь, то снег… Холодно… Бр-р! Особенно по вечерам… И люди шатаются разные… Любой может тебя оскорбить, ударить… А полицейские с их паршивыми папиросами! А лихие ребята из бельвильских кабачков! Ни одежды приличной, ни денег, и всякий норовит назвать тебя шлюхой… Я так устала, Симона! Святая Тереза, помоги мне, умоляю! Помоги мне, как в детстве! Пошли мне удачу! Ну хоть немножечко… Ну, пожалуйста…
(Эдит встает на колени, прямо на грязную мостовую, молитвенно складывает ладони, поднимает взгляд к небу.



Симона нехотя повторяет ее движения, словно в кривом зеркале.)
(На перекрестке появляется красиво одетая молодая дама.)
С и м о н а (вскакивая с колен): Смотри, Эдит, какая дамочка идет! Спой ей! Такие, как она, любят песни про любовь…
Э д и т: Как от нее пахнет духами! И пальцы наверняка наманикюрены…
С и м о н а: Дался тебе этот маникюр! Пой лучше… А я позову ее.
Э д и т (мечтательно): От нее пахнет вербеной… Ах, какие духи… Не видать мне таких!
С и м о н а (бесцеремонно загораживает дорогу даме): Дорогая мадам, не проходите мимо! Моя подруга споет вам такую песню, от которой затрепещет ваше сердце! Не смотрите, что певица растрепана и у нее нет чулок и шляпки. У малышки Эдит такой голос, что даже полицейские аплодирую ее, а не волокут в кутузку за бродяжничество! А я – ее сестра.
Д а м а (снисходительно): Ну пой, девочка… Пожалуй, у меня найдется несколько су для тебя. Но только если ты хорошо споешь. Я понимаю в этом толк. Я сама – певица.
Э д и т: Ух ты! А где вы поете, мадам?
Д а м а: В кабаре, девочка.
С и м о н а: Заткнись и пой, Эдит, а то она уйдет!
Э д и т: В кабаре… Это там, где красивая сцена, круглые столики с лампами, музыка и приличная публика… Я никогда не была в кабаре. Я пою только в самых паршивых кабаках на пляс Пигаль. Среди воров и проституток. Но они тоже хорошие люди, очень хорошие, уж вы поверьте. Просто несчастные…
Д а м а (нетерпеливо): Ты будешь петь или разговаривать?
Э д и т: Что вам спеть, мадам?
Д а м а, (рассеянно): Что хочешь…
Э д и т, (с вызовом): Тогда я спою «Марсельезу»!
С и м о н а: Эдит, ты что свихнулась? Спой мадам про любовь…
Д а м а (заинтересованно): «Марсельеза»? Это даже забавно. Пой, девочка!
(Эдит упирает руки в бедра, вызывающе вскидывает подбородок и поет):
«Allons, enfants de la patrie,
Le jour de gloire est arriv;
Contre nous de la tiranie…».
Симона напряженно слушает Прохожие останавливаются. Полицейский берет под козырек. Дама благосклонно улыбается. Эдит завершает песню. Шутливые аплодисментыслучайной публики. Все расходятся)
С и м о н а: Я же говорила тебе, надо было спеть про любовь. Мадам, подождите еще минутку, она сейчас споет вам про роковую страсть…
Д а м а: Не надо про роковую страсть. Ты хорошо поешь, девочка. Возьми, вот твой гонорар. (протягивает Эдит купюру).
Э д и т (гордо): У меня нет