Воробушек, или Жизнь Эдит Пиаф

сдачи, мадам!
Д а м а: И не надо. Это все тебе. Купишь себе чулки и шляпку.
Э д и т: Это если останется. Сначала мне надо пожрать. И Симоне тоже.
Д а м а: Не пожрать, а поесть, девочка…
Э д и т: Это вы едите, мадам. А мы – жрем. В дешевых кабаках около Пляс Пигаль не едят, а жрут.
Д а м а (назидательно): Запомни, девочка. Уважающий себя француз, а тем более – француженка, никогда не жрет. Он – лакомится. Слава Богу, мы знаем толк в еде. А чулки и шляпу лучше купи. Завтра я приведу одного человека. Тебя послушать.
Э д и т: Завтра мне надо будет перебираться на другую улицу. Полицейские не разрешают мне петь два дня в одном и том же месте.
Д а м а: Тогда перебирайся поближе к кабаре «Жернис». Слышишь, «Жернис»!
Э д и т: Это шикарное кабаре на Елисейских полях? Если я буду там стоять, фараоны меня мигом загребут!
Д а м а: Стой на одной из боковых улочек, не попадайся им на глаза. Не мне тебя учить! Только ничего не перепутай… К тебе подойдет один весьма влиятельный в наших кругах господин… И послушает тебя.
С и м он а: А я, мадам? Можно я тоже приду?
Д а м а (высокомерно): Ты нам ни к чему, раз не умеешь петь!
С и м о н а: Эдит без меня никуда не пойдет. Я – ее сестра! Мы всегда вместе! Я ее никуда не отпущу…
Д а м а (после краткого колебания): Ну ладно, приходите вдвоем… Только не пейте накануне… Месье, который к вам подойдет, не любит пьяных. Ни женщин, ни мужчин…
С и м о н а: Еще и не пить! Слишком много вы хотите, мадам! Для таких, как мы, уличных, вино – одно утешение!
Д а м а (наклоняется к Эдит и берет ее за подбородок): Если ты не будешь пить сегодня вечером, завтра я подарю тебе духи!
Э д и т (зачарованно): Такие, как у вас?
Д а м а: Еще лучше…
Э д и т (растроганно): Как вас зовут, мадам?
Д а м а: Ивонна.
Э д и т: Ивонна… А дальше?
Д а м а: Просто Ивонна.. (Уходит).
Э д и т: Главное, чтобы она не оказалась хозяйкой борделя… Может, так теперь нанимают на работу? Хочет, чтобы я пела для клиентов…
С и м о н а: Она, должно быть, и вправду певица… Будь это мадам из борделя, она бы перво-наперво оценила меня, а не тебя, заморашка!.. А какое у нее платье! И шляпка!
Э д и т: Пойдем завтра к «Жернис». Она обещала мне духи. Хуже не будет. Только вот как бы не напиться нынче вечером! Особенно если в кабак пожалует мой папаша…
С и м о н а: Да, наш отец любит выпить.
Э д и т: Мой отец, Симона!
С и м о н а: А я говорю, наш!
Э д и т: А я говорю – мой!
С и м о н а (примирительно): Ну, мамаши у нас – точно разные. Иметь такую мамашу, как у тебя, не приведи Господь! Опять придет клянчить у тебя деньги. Ты ничего ей не давай, слышишь! Сделай лучше, как велела мадам. Купи себе чулки!
Э д и т: Зачем мне чулки ранней осенью? Прекрасно можно обойтись и без них… И шляпка пока не нужна. Я лучше приберегу монету. На черный день.
С и м о н а: Ладно, прибереги. Только матери ничего не давай!
Э д и т: Дам ей немного, а то она опять угодит в комиссариат. За попрошайничество на улицах. Ну, пошли что ли… А то у меня живот перехватило…
С и м о н а: Закажем себе королевский ужин… Сыр… Мясо… Пирожные со сливочным кремом и вишенкой! Вино…
Э д и т: Нет, вет, вино нельзя.
С и м о н а: Ну совсем немножечко! Мадам не велела нам напиваться, а вот выпить можно…
Э д и т: Закажем розового, с берегов Роны… Вот будет праздник!
С и м о н а: Как прекрасна жизнь, когда в кармане есть пара франков! Слушай, Эдит, а давай станцуем танго! Парижское танго!
(Танцуют сначала без музыки, потом под прилетевшую откуда-то издалека мелодию).
(Закат над Парижем. Шум улиц, свет фонарей. Мимо танцующих девушек проходят веселые или озабоченные, подвыпившие или трезвые, богато или бедно одетые парижане.)
* * *

Сцена вторая
(Кабачок мсье Дюно,. Поздний вечер. «Папаша» Дюно, за стойкой, протирает бокалы. В глубине, за столиком, – Эдит и Симона. Перед ними – открытая бутылка розового вина, бокалы, на тарелках – остатки ужина. Звучит бравурная музыка. Входит отец Эдит, Луи Гассион. Он изрядно навеселе.)

Луи Гассион (с трудом ворочая языком): А где здесь моя дочка, мой воробышек? Эдит! Эдит!!! Слышите вы все, мою девочку учили петь птицы! Она выросла среди птиц. Вы слышали, как она поет?
Эдит (сердито): Папа, я выросла не среди птиц, а среди блох. В «вагончике для дрессировки блох», ты разве не помнишь? А потом за мной ухаживали девочки из бабушкиного борделя…
Папаша Дюно: Среди блох? Вот забавно! Ты ничего не путаешь, малышка?
Эдит: Ничего я не путаю, мсье. У одной моей бабки был бордель, а у другой – вагончик для дрессировки блох. Грязный, завшивленный фургон, пропахший дешевым вином и псиной. На нем было написано: «Салон ученых блох». Кроме меня, в фургоне бабушки Майар жили семь собак, три кошки, попугаи, хомяки…
Симона: И птицы…
Эдит: Конечно, и птицы…
Гассион: От них ты и научилась петь. Вот так! (свистит).
Симона: Наш папочка уже набрался…
Эдит: Запомни, Симона, он – мой отец, а не твой! Заруби это себе на носу!(щелкает Симону по носу).
Луи Гассион: Зато я могу быть другом этой малышки! (Разглаживает усы и выпячивает грудь).
Симона: Для друга ты староват, папаша!
Луи Гассион: Ну подожди, чертовка, сейчас я тебе покажу! Мы будем танцевать! (Вытаскивает Симону из-за стола и пытается станцевать с ней танго. Ноги не слушаются Луи Гассиона, он тяжело опускается на стул. Симона садится к нему на колени, обнимает за шею).
Симона: Вот так-то лучше, папочка!
Эдит (с места): Руки прочь от моего отца, Мамона!
Симона: Как ты меня назвала?
Эдит: Когда я зла, то всегда буду называть тебя так… Мамона, оставь в покое моего отца!
Луи Гассион (умоляюще): Эдит, ну пусть она посидит немножечко у меня на коленях. Так приятно одинокому старику почувствовать женскую плоть, даже если это такая худышка, как Симона! Эдит, откорми хоть немного свою подругу, и я на ней женюсь!
Эдит: Ты уже был женат, папа! И не один раз…
Луи Гассион: Тогда я ее удочерю!
Симона (целуя Луи Гассиона в губы): Удочери, удочери меня, папочка!
Луи Гассион: Не спеши, малышка, ты пока что еще не моя дочь… А, впрочем, давай, продолжай, это чертовски приятно! (целует ее в ответ).
Эдит: О Господи, мой отец не стареет! Сколько я себя помню, вокруг него вьются женщины. Я устала запоминать их имена… И почти каждая из них хотела быть мне матерью. А настоящая мать меня бросила!
Луи Гассион: Симона, брысь! Эдит сердится, а я не хочу, чтобы она сердилась. (Симона с обиженным видом сходит с колен Луи Гассиона и отходит обратно к столику. Гассион походит к стойке трактирщика и говорит, обращаясь к нему)
Знаете, мсье Дюно, в 1914-м я ушел добровольцем на фронт, защищать нашу прекрасную Францию… Тогда я оставил Эдит на попечение ее матери, Аниты Майяр. Она была актрисой… О, как же она играла! Парижская эстрада знавала ее под псевдонимом псевдонимом Лина Марса…Да я и сам знавал успех на цирковой арене…
Папаша Дюно: Что-то я не припомню ни Лины Марса в театре, не Луи Гассиона в цирке… Оба вы больше околачиваетесь по кабакам!… Так почему же о девочке не позаботилась ее мать?
Луи Гассион (внезапно взрываясь): Потому что ее мать – дура и шлюха! Пока я дрался на передовой, она спихнула малютку Эдит свой матери, а та засунула внучку в этот вонючий фургон для блох! Но как только я получил отпуск, я забрал Эдит и, прежде чем уйти снова защищать Отечество, отвез ее к своей собственной матушке, в Нормандию… Вы не знали моей мамочки, Дюно? О, это была