МЫ, АКАЦИТА

глядя на сидевшую рядом Энн, чинно сложившую морщинистые тёмные руки на коленях, — ты сможешь очистить то место в Паха Сапа, которое осквернил своим поганым обрядом этот ублюдок? Чтобы выветрился даже запах его зла?

О том, что произошло на плоскогорье Бизонья Спина, в Оглале ходили лишь смутные слухи. История эта так и не попала в прессу, а непосредственные участники событий предпочитали помалкивать. В том числе старый Уолт Прыгающий Волк и Стрела. Однако Энн сразу узнала обо всех подробностях от проболтавшихся ребят.

Подумав, она спокойно кивнула:

— Смогу.

— Уоштело, я отведу тебя туда, — сдержанно проронил Мэтт.

— Прямо сейчас, акацита, — велела Энн.

— Прямо сейчас, — согласился Мэтт, посмотрев на неё. Её глаза по-прежнему были плотно закрыты, но от остроносого птичьего лица и костлявой фигуры веяло силой. Настоящей силой.

Виньян вакан.

И вот, вместо того, чтобы ехать домой со своими пожитками, Энн Глядящий Олень направилась прямиком в горы. В её холщовом мешке нашлись и пучки трав, и орлиные перья. Мэтт провёл старуху дорогой, по которой шёл впервые в ту ночь, когда урод волочил здесь Камня, и вступил вместе с ней на страшную поляну, утоптанную за это время десятками пар ног. Ни кольев, ни голов, ни пятен крови здесь уже, разумеется, не было, но то, что витало над плоскогорьем, всё ещё обдавало Мэтта промозглым вонючим холодом.

Он помог старухе разжечь костёр и благоговейно отступил назад, в тень зарослей сумаха, сев там на землю и склонив голову. На поляну он не смотрел, лишь слышал тихое монотонное пение Энн, чувствовал запах горящих трав.

…Передо мною покой,

И за мною покой,

Подо мною покой,

Надо мною покой,

Кругом со мною покой…

— Ты убил убийцу, — проговорила Энн своим мелодичным грудным голосом, безошибочно подойдя к нему. Мэтт вздрогнул и вскинул голову. Он, должно быть, задремал, пока она… пока она… Он потряс головой и хрипло вымолвил:

— Чтобы его не было.

Он вдруг вспомнил, как фэбээровцы — наверно, из самых лучших побуждений — предлагали ему помощь психолога, и криво усмехнулся, неловко поднимаясь с земли.

Над плоскогорьем веял свежий ветер, напоенный дымом костра и влажностью близкого дождя. Мэтт с наслаждением вдохнул этот ветер.

— Ты стал рукой Вакан Танки, акацита, — неожиданно сказала старуха, и Мэтт потрясённо взглянул на неё. Она улыбалась.

— А теперь проводи меня домой, — добавила она просто.

Кот ждал хозяйку у порога, тут же принявшись обтираться об её длинную юбку и гнусаво жаловаться на то, как с ним тут плохо обращались, гоняли по горам и всякое такое. Мэтт ему не мешал. Он чувствовал в душе какое-то странное умиротворение.

Пора было забирать Маленького Камня из больницы, вот что.

* * *
Мэтту не пришлось торчать в миннеаполисских пробках — больница, куда упрятали Камня, находилась на окраине. Он позвонил в приёмный покой и битый час терпеливо дожидался, сидя на скамейке в больничном сквере и мусоля книжку какого-то Макбейна про полицейских из Нью-Йорка. Те были круты. И небось, никогда не забывали менять батарейке в казённых диктофонах.

Наконец на крыльце показался Камень. Вернее, инвалидная коляска с восседающим в ней Камнем. Её ловко катила прехорошенькая смуглянка-медсестра.

— А я-то всё гадал, с чего ты здесь застрял, — проворчал Мэтт, подходя к ним. — Приветствую, мэм.

Медсестричка зарделась, Камень зафыркал, а Мэтт без церемоний вытряхнул его из этого средства передвижения и подпихнул к своему пикапу, дожидавшемуся на стоянке.

— Всего хорошего, мэм, — обернулся он к девушке.

— Спасибо, Луиза! — весело проговорил Камень, лыбясь до ушей, паразит.

— Садись уже, — прикрикнул на него Мэтт и забросил сумку с его пожитками в кузов.

Но, когда оба уселись в машину, и пикап резво покатил по шоссе, между ними повисло неловкое молчание. Вернее, это Мэтт молчал, Камень же, выставив локоть в открытое окошко, насвистывал что-то себе под нос. Покосившись на него, Мэтт кашлянул и наконец спросил:

— Ты как?

— Видишь же, выпустили, — живо ответил Камень, не переставая улыбаться. Его физиономия всё ещё была осунувшейся, скулы торчали, под карими глазами залегли тёмные тени. — Значит, в порядке.

— Вижу уж, — вздохнул Мэтт. — Ты не в обиде, а? — задал он вопрос, мучивший его всё это время.

Камень недоумённо моргнул:

— В обиде? На кого?

— На меня. Я же тебя бросил, — тяжело выговорил Мэтт. Он вырулил на обочину, в подвернувшийся кстати «карман», и закурил. — Там, на той проклятущей поляне. Рядом со всеми этими жуткими головами на кольях. А сам попёр вниз, к шерифу, того дохлого койота. То есть Фрэнка Лоусона, мать его за ногу.

Он передохнул. Наконец-то самое важное было сказано.

— Но я же всё равно без сознания был, какая мне разница, — отозвался Камень, изумлённо глядя на него. — Я нихрена не помню.

О Вакан, значит, он не помнил и того, как Мэтт позорно лил над ним слёзы там, на поляне.

— Ты из-за меня всё это время дёргался, что ли? — продолжал Камень, таращась на него, будто впервые видел.

Мэтт молча кивнул.

— Ну и дурак, — объявил Камень дрогнувшим голосом. — Нельзя же было выпускать этого подонка из виду, хоть он и дохлый, мало ли что… Свалил бы куда и ещё кого-нибудь укокошил. Я бы и сам тебя оставил, а его утащил на твоём бы месте, если на то пошло, клянусь.

— Врёшь, — уверенно сказал Мэтт. Что-что, а это он знал наверняка. — Ты бы меня нипочём одного не бросил.

Теперь наступил черёд Камня закашляться и заёрзать на сиденье. Он перестал улыбаться и отвёл глаза.

— Ну-у… да. Но я же ещё не такой крутой, как ты, я, наверное, пока не настоящий акацита. Но я буду стараться. Хейапи.

Мэтт закатил глаза. На душе у него стало смутно и смурно… но очень тепло.

— Старайся, старайся, — проворчал он. — Фигни вон сколько напорол. Батарейки просрал… и даже пушка у тебя в кармане застряла, виданное ли дело.

— Угу… — покаянно промычал Камень, косясь на него. — Дай курнуть, что ли.

Мэтт протянул ему последнюю сигарету, сдвинул шляпу пониже на лоб и строго сказал:

— Давай сверим наши показания. Тебе что-нибудь рассказывали про всё это дело?

Камень качнул головой:

— Хийа. Больше выспрашивали.

— Так вот, — Мэтт откинулся на спинку сиденья, — этого двинутого мозгом урода звали Фрэнк Генри Лоусон, он и правда заканчивал ветеринарный колледж в Миннесоте. Когда был практикантом, стырил там все эти чёртовы препараты. Руководство колледжа, кстати, получило по шапке за халатность.

Он посмотрел в посерьёзневшее лицо Камня.

— А откуда Лоусон узнал про обряд? — нетерпеливо спросил тот.

— Он был вместе с одним чуваком в онкодиспансере, — бесстрастно пояснил Мэтт. — Он вообще-то умирал, этот Лоусон. Рак поджелудочной. Но со своей смертью он нихрена не примирился. В его съёмной хате нашли дневник с подробными записями. Это мне и помогло открутиться от тюряги, помимо диктофона, кстати. Так вот, тот чувак, с которым он лежал в одной палате, был нашей крови, лакота. Но не из Оглалы, откуда-то из Небраски. Он много болтал и хвастался тем, что узнал от деда-шамана. Послушав чувака, Лоусон решил, что теперь сумеет не только выжить, но и стать бессмертным. Я так понимаю, он первым прикончил как раз соседа, прямо там, в палате, чтобы тот больше не болтал лишнего. Никто не забеспокоился, ну, откинулся пациент и откинулся. А Лоусон вбил себе в башку, что теперь к нему вроде как переходит душа и прошлое убитого. Вроде как он сам стал лакота. Вот тогда он и начал собирать своих проводников. Сбежал из больницы, снял в Рапиде хату, а сюда приезжал, чтобы рыскать по округе. Тачку напрокат брал. Мы на него ни разу не наткнулись. Не знаю, почему так. Но у него всё равно всё шло сикось-накось. То есть как бы он ни старался, обернуться койотом ему не удавалось. И тут его осенило, что самым главным проводником должен стать шаман.

— Кто была та девчонка? На поляне? — спросил напряжённо слушавший Камень.

— Синтия Купер, шестнадцати лет. Ушла из дома, голосовала на шоссе. Ну, Лоусон её и подобрал. Решил, что это знак. Её тело недалеко от той поляны нашли, всё раскромсанное и землёй присыпанное. Не повезло бедолаге, — вздохнул Мэтт, и Камень поёжился:

— Да уж.

— Мы ей ничем помочь не смогли, — устало продолжал Мэтт. — Чёрт, спасибо, что этот урод ещё с десяток таких девчонок не набрал, — его даже передёрнуло.

— Слушай, колись, ты сильно натерпелся? — Камень остро глянул на него.

— Да не особо, — соврал Мэтт как мог непринуждённо. На самом деле он был в шаге от каталажки, а председатель племенного Совета рвал и метал, требуя его увольнения за самоуправство. — Разобрались же. Всё обошлось. Ну чего ты так уставился? Нормально всё, говорю тебе.

— Знаешь, что, — выпалил Камень, не слушая его, — даже если бы тебя посадили, даже если бы отобрали значок, ты всё равно бы остался акацита, Мэтт Воронье Крыло, и я… я горжусь тобой. Я хочу стать таким, как ты.

Голос его сорвался, глаза предательски заблестели.

— Э-э… — промямлил Мэтт, потрясённый до глубины души. Ничего подобного ему никто никогда не говорил. — Я… ну, в общем… ты преувеличиваешь, но спасибо, пила майа.

Пытаясь избавиться от неловкости, он дал по газам так, что их обоих вдавило в сиденья будто в самолёте, идущем на взлёт. Камень немного помолчал, невидяще глядя на стремительно мелькающие вдоль шоссе рекламные щиты, наконец не выдержал и взмолился не своим голосом:

— Сержант, сэр! Так куда мы едем-то?!

Мэтт скосил на него глаза:

— За бутылкой. Майерс из-под полы торгует. Надо же отметить окончание этого паскудного дела. Но, — он поднял палец, — в первый и последний раз. Распивать спиртное в резервации запрещено. А мы должны сами в первую очередь соблюдать закон. Мы же акацита. И знаешь, что