МЫ, АКАЦИТА

смеете! Я так близко… так близко! Я почти… дошёл!

Мэтту наконец удалось ухватить его за шиворот и приподнять с земли, заглянув в белое оскаленное лицо с расширившимися глазами. В углах его большого рта проступила пена. Он наверняка ещё и обмочился, будто припадочный.

Мэтт беспощадно вывернул ему правую руку так, что хрустнул сустав. Парень в очередной раз истошно взвыл, но свободной рукой всё-таки успел выхватить из кармана расстегнувшейся куртки какой-то блестящий предмет. Шприц!

Здоровенный шприц из тех, какими колют лошадей, с иголкой чуть ли не в ладонь длиной!

— Мать твою! — беспомощно выдохнул Мэтт, а парень, булькая судорожным смехом, с размаху всадил иглу в бедро пытающегося увернуться Камня. Тот упал, дёрнулся пару раз, его пальцы судорожно сжались и разжались, хватаясь за пожухлую траву, и он вытянулся неподвижно на каменистой твёрдой земле.

Последним усилием Мэтт оттолкнул убийцу в сторону. Тот пошатнулся, но на ногах устоял. Его тёмные глаза были полны всё той же дикой мольбы, ненависти и страха.

— Почти дошёл, говоришь? — бесстрастно спросил Мэтт, вскинув револьвер. — Так вали уже, тварь!

И он без колебаний всадил две пули в грудь стоящего перед ним… нет, не человека. Человеком тот давно не был. Выстрелами его отшвырнуло к обрыву, но он не скатился вниз, просто тяжело грохнулся набок. Его ноги, согнутые в коленях, задёргались, оставляя на земле глубокие борозды, а потом он затих.

Мэтт глянул на него лишь мельком. Он с наслаждением разнёс бы уроду его тупую башку для верности, но прежде всего, прежде всего…

Спотыкаясь, он подошёл к Камню, машинально сунув за пояс свой револьвер. Опустившись на землю возле неподвижно лежащего напарника, он приложил пальцы к его шее и затаил дыхание.

Глаза Камня были плотно закрыты, но кожа под пальцами оказалась тёплой, сердце, хоть слабо и неровно, но всё-таки билось.

Значит, ублюдок просто обездвижил его, как и обещал.

— О Вакан… — прошептал Мэтт, с ужасом чувствуя, как к горлу подступает рыдание. Позорище какое-то.

Но он ничего не мог с собой поделать.

Он плакал и лишь надеялся, что Камень находится в полной отключке и не запомнит этого.

Наконец Мэтт кое-как утёрся рукавом, высморкался и принялся сдирать с напарника чёртов балахон и седой взлохмаченный парик. Камень не хотел бы, чтобы его нашли в таком постыдном виде. А как только всё станет известно, народу тут окажется хренова прорва, это к гадалке не ходи.

Потом Мэтт стянул с плеч собственную куртку и закутал в неё безвольное тело Камня, вытряхнув у того из карманов револьвер и злосчастный диктофон.

— Я скоро вернусь, — выпалил он, глядя в посеревшее лицо мальчишки. Я мигом. Ты жди.

Через несколько минут он уже спускался по тропе, таща на плече скрюченный труп недоделанного койота, чья кровь пропитывала ему рубашку. Нельзя было оставлять урода здесь, мало ли что, вдруг всё-таки возьмёт да и оживёт, а подмога ой как требовалась.

Когда примерно на полпути до равнины почти из-под ног у Мэтта раздался дикий кошачий мяв, он подскочил на целый фут, едва не уронив свою ношу, и привалился боком к утёсу. Сердце колотилось так, что едва не проламывало рёбра.

— Чтоб тебя разорвало, — еле шевеля языком, пожелал он старухиному коту, чей единственный круглый жёлтый глаз светился в рассеивающемся мраке, будто фара аварийной тачки. — Я же чуть не обосрался, ты, поганец.

Кот снова мявкнул, на сей раз с полным удовлетворением, и даже замотал драным хвостом.

— Сволочь, — устало констатировал Мэтт, поправляя труп на плече. — Давай, подымайся наверх, там Камень мой лежит в отключке. Так что иди и присмотри за ним.

Он дождался, пока зверюга скроется в кустах, оттолкнулся локтем от утёса и поспешил дальше. Он не сомневался, что кот его послушается и приглядит за пацаном.

* * *
Воронье Крыло проклял всё на свете, пока, пошатываясь и спотыкаясь, не добрёл до бензозаправки Майерса. В том числе всех всевидящих прорицающих старух, полоумных вонючих койотов и стервеца Камня, который преспокойно отдыхает себе на полянке, когда он тут надрывается похуже вьючного мула.

Чёрт, уже светало!

Он не стал пугать Майерса и его работников видом окровавленного трупа. Как не стал даже подходить к своему одиноко торчавшему на стоянке пикапу. Он пошёл к оранжевой будке телефона-автомата, усадил труп всё ещё безымянного урода, отмотавший ему все руки, наземь, и принялся накручивать диск телефона, бросив внутрь десятицентовик.

Пускай шериф уже тащит сюда свою толстую задницу.

Дальше события разворачивались именно так, как и предполагал Мэтт. Когда окончательно рассвело, округу наводнили всевозможные силы правопорядка, среди них даже вертолёт ФБР, на котором Мэтта и доставили на пресловутую поляну.

Труп убийцы к тому времени уже увезли в морг.

— Послушайте, сержант, — осторожно спросил Мэтта агент в чёрном отутюженном костюме и галстуке, сидевший напротив него в вертолёте, — но почему вы забрали с места происшествия тело преступника, а не своего напарника?

Мэтт крепко потёр ладонью затылок, — башка у него просто раскалывалась, — и сказал чистую правду:

— А вдруг бы сукин сын ожил и испарился? Ищи его сызнова потом. Преступника отпускать нельзя.

— У него две пули в груди, — напомнил агент. И он, и вертолётчик уставились на Мэтта во все глаза, как на диковинку какую-то. Понятное дело, он был для них дикарь дикарём.

Для них — дикарём, для бунтарей из ДАИ — продажным цепным псом… а ведь он только исполнял свой долг. Он и Камень.

— М-м, — промычал Мэтт, прикрывая глаза, и даже не демонстративно. — У вас аспирину не найдётся? Голова болит.

— Но, сержант, — не отставал фэбээровец, настырный, как чёрт. — жизнь вашего напарника должна быть для вас в приоритете.

Слова-то какие наворачивает!

— Я должен прежде всего пресечь преступление, — отчеканил Мэтт. — А Камень, как и я — акацита.

Он знал, что эти васичу, бледнолицые в отглаженных костюмчиках, ровным счётом ничего не поняли. И тем более не стал говорить им, что за Камнем присматривает старухин кот. Они бы решили, что он совсем рехнулся.

— Так где аспирин-то? — напомнил Мэтт, разлепляя веки, под которые будто песку насыпали. И забросил в рот пару капсул из протянутого ему пузырька. — Спасибо, пила майа.

Вертолёт начал снижаться, и агенты прилипли к окошкам. Вот она, поляна, вот они, колья. И распростёртое на земле, неподвижное тело Камня. Кота уже, разумеется, не было видно — заслышав стрёкот вертолёта, тот живенько убрался в кусты, не дурак.

Мэтт снова порадовался, что по взаимной договорённости всех участников этой операции было решено как можно дольше держать в неведении газетчиков, телевизионщиков и прочую братию.

Пока агенты и помощники шерифа табуном носились по поляне, фотографируя страшные находки, Мэтт присел на корточки возле Камня и привычно пощупал пульс у него на шее. Потом выдохнул с превеликим облегчением и уселся на земле, вытянув ноги. Не было никаких сил. Просто не было, и всё. Кончились.

По сторонам он даже не смотрел — только на осунувшееся, посеревшее и безмятежное лицо своего напарника.

— Эй, — тихонько позвал он. — Батарейки-то в диктофоне насмерть сели. Ты их когда вообще менял в последний раз, обалдуй хренов?

Камень, понятное дело, молчал. Дрых или притворялся, зараза.

— Так что только в городе выяснится, чего там записалось, — продолжал Мэтт. — Того и гляди, меня самого заметут за убийство, если ничего не удастся пришить тому уроду.

Но Камень не отреагировал даже на эдакое. Мэтт лишь крякнул.

Вдруг на него упала чья-то тень, и он вскинул голову.

Рядом стоял Джеки Шульц и смотрел на него непонятным, напряжённым взглядом.

— Так вы только вдвоём пытались поймать этого гондона? — негромко спросил он, кивнув в сторону кольев. — Чего ж вы не пришли к шерифу?

Мэтт вздохнул:

— О пропаже той бедной девчонки никто не заявлял. А то, что погибли индейские коняги да собаки… кому это надо? Твой шериф про такое и слушать бы не стал.

— Мог бы меня попросить помочь, — буркнул Джеки, отходя.

— Учту, — с облегчением крикнул Крыло ему вслед. Он, конечно, не стал говорить парню, что подозревал и его.

Подоспевшие парамедики с санитарного вертолёта уложили Камня на складные носилки и утащили. Подумав, Мэтт поднялся и поковылял за ними. Пока его действительно не упекли за решётку, надо было присматривать за Камнем. Теперь именно это стало его первоочередным долгом.

* * *
Мэтта никуда не упекли, хотя судебное разбирательство по факту смерти урода, то есть Фрэнка Генри Лоусона, двадцати четырёх лет от роду, белого, студента ветеринарного колледжа, состоялось, как и положено.

Мэтту пришлось написать такую гору бумаг, что руки отваливались. И до хрипоты отвечать на вопросы всевозможных служб. Его допрашивали и так, и эдак, пытаясь найти дыры в показаниях, но правда говорила сама за себя. Правда и голос дохлого урода на диктофонной плёнке, которую всё-таки удалось прослушать — запись на ней длилась вплоть до двух прогремевших выстрелов Мэтта.

Ему, можно сказать, повезло.

Ну и, пока Камень вылёживался в городской больнице, — его увезли аж в Миннеаполис, потому что доза парализатора, которую ему вкатил урод, предназначалась, как минимум, лошади, — Мэтт доставил домой старую Энн.

Кон Дождь В Лицо и Джереми Зимний Ветер прощались с ней чуть ли не со слезами, а старуха тепло их обнимала. За несколько дней своего пребывания в полицейской казарме она вычистила эту берлогу до блеска, перестирала молодым засранцам все найденные — видимо, по запаху — носки и закормила кукурузными лепёшками вместо опостылевших консервов. Мэтт строго прицыкнул на приунывших сопляков, поглядел на их расстроенные физиономии и разрешил навещать старуху у неё дома, по выходным. Те сразу приободрились.

— Бабушка, — проговорил Мэтт по дороге,