присылаемых ему, о каждом из своих товарищей, постепенно собирая о каждом целые выписки, прослеживая их судьбы при всей возможности, так зарождались дневниковые записи о друзьях и недругов декабристов. «Из рассказов, писем, нашего Вадковского, в 1839 году генерал с супругою поселился в Оёк, тот, что близ Иркутска. И первое, как рассказал мне Вадковский, что сделал генерал при приезде на поселение, он отдал с супругой, дань памяти декабристу Аврамову Павлу Васильевичу, умершему от страданий и шаткого здоровья в Оёк, в 1838 году. Также, печальная участь постигла и хорошего знакомого нашего, Юшневского. А его друга Вадковского Ф.Ф. сильно заболевшего от осложнения на лёгкие и умершего 7 января 1844 года, постигла истинная трагедия, потрясшая всех нас. Всё произошло прямо на глазах наших товарищей, несчастного отпевали в местном Храме 10 января, его верный друг Юшневский А.П., пришедший с опозданием из-за сильного мороза, как рассказывали мне товарищи, и своего нездоровья и плохого самочувствия. Он одиноко стоял у гроба с телом своего товарища, печалясь и повторяя молитвы, вслед за песнопением и чтением Евангелия, местным священником церкви, отпевавшего Вадковского. Как потом рассказали свидетели этого случая и наш доктор Вольф, Юшневский плакал, произнося молитвы, в его глазах был не обычный, как будто из другого мира, свет. Потом, в какой-то миг он качнулся, опёрся рукою о гроб, словно прощаясь с другом, посмотрел на них с укором, потом его глаза стали угасать, и он упал прямо на руки подбежавшим товарищам. Наш знаменитый лекарь Вольф пытался помочь ему, расстегнул ворот и, сняв верхнее меховое полупальто, завернул рукав левой руки или правой, точно они не помнят какой, пытаясь ланцетом сделать надрез вены и пустить кровь, для снятия напряжения и давления крови. Попытки в течение получаса спасти друга, оказались напрасными, и он прямо в Храме скончался. Завидная и быстрая смерть мой друг, рядом с Богом. И так здесь живём мы все, между богом и плахой. Кто в труде старался забыться, кто в изучении богословских науках, а кто и в самодеятельном хоре, созданный нами для отдохновения души уставшей и затаённой. Пели в хоре многие, даже я, помнишь мой хвалебный всеми тенор! Но, лучшие голоса всё же, у братьев Крюковых, Александра и Николая, а также у благостного в пении молитв, Тютчева А.И. и я преклоняюсь пред их стойкостью духа и таланта исполнителей, способных хотя бы на два часа отогревать наши души. Отогревают душу и заставляют ещё горячее молиться и просить господа нашего о пощаде и помощи нашим дорогим дамам. На днях я им читал стихи Ричарда Ловласа, старого английского поэта, так они плакали, до того напряжены и расшатаны их нервы и силы. Что до моих сил, я постоянно занимаюсь английской техникой здоровья, поднимая разные тяжести. Приходится конечно туго, но при соревновании мне удаётся поднять целый английский центнер, а то и два, а это тяжесть неимоверная. Милая Муравьёва, на днях прислала нам пять аршинов камлота, окрашенные в красные и синие цвета, они очень тёплые, хотя ткань тонкая, и лёгкая как пух. И знаете, как она рассказала, они окрашены при помощи кампешевого дерева его опилок, и что особо удивительно, совершенно не линяют при стирке и при свете солнца, вот что надо предложить нашим властям армейским для окраски тканей мундиров. Даже милые дамы теперь разбираются в науках и технических вопросах… » - из письма Дмитрия Александровича Щепина-Ростовского, своим друзьям на Кавказ, от 10 марта 1845 года. « Каторга это труд, и неважно, в какой стезе ты применяешь его, главное было приносить пользу отечеству, народу и нашей суровой и пока ещё дикой по сути Сибири. Мы не Джеймсы Монмуты, и не собирались объявлять себя королями. Мы, русские дворяне и желали не властвовать и править отечеством, мы желали лишь помочь власти и народу осознать, что лишь при обоюдо - договорных соглашениях мы сможем навсегда примирить разные сословия в России и спасти императорскую и дворянскую идею правления таким огромным государством…» - кн. Щепин - Ростовский Д.А. Многие старались изучить науку столяра, механика, крестьянский труд. Старались хоть в чём-то найти спасения, от мошкары летом и морозов зимой. Редкие встречи с жёнами, доставляли радость и послабление, организация хора спасала от нудных будней и скуки бытия. Из всех развлечений, как описывал в дневниках декабрист, у нас были письма, рисование картинок и портретов. Их отсылали с описанием событий друзьям и родным декабристов, благодаря этому сохранились многие документы и свидетельства жизни декабристов и их семей. Большое влияние и уважение было к Торсону, его беседы и рассказы вырывали из мрака тюрьмы, души и сердца декабристов, а общее в судьбе, как офицеров морского флота, князя и Торсона навсегда сблизило и сдружило их. Князь, с ним занимался физическими упражнениями, чему посвящал многие часы занятий. Увлекался музыкой, хорошо играл на гитаре, скрипке приобретённой и подаренной ему княгиней Александрой Григорьевной Муравьёвой (1804-1832 г.). В Сибири, Дмитрий Александрович, приобщился к курению, (чтобы не мёрзнуть и чтобы менее ощущать чувство голода), что сильно повлияло на его здоровье. В Сибири же, Дмитрий Александрович познакомился и стал встречаться (за ним ухаживала и помогала в Петровске) с благородной Татьяной Ильиничной Ладыженской. Она была правнучкой Ивана Ивановича Ладыженского, владельца села Коренёва, и дочерью его внука, полного его тёзки и носителя славной фамилии Ивана Ивановича Ладыженского. (До продажи села Малахово его земли, прилегали с землями князя Щепин-Ростовского, он был соседом князя. Авт.). За какую-ту провинность его сын, добровольно уехал на промыслы в Сибирь, и где ему действительно повезло, он нашёл там на одной из рек золотую жилу. Но, судьба сыграла в свои игры, он пропал в один из летних дождливых дней в конце июля 1825 года. И дочь, осталась жить с дальним их родственником, участливо приютивший несчастную молодку, отцом Николаем, проживавшем тогда в Петровске. Там и свершилось их случайное знакомство. От князя у неё, на восьмом месяце, родился мальчик Ваня, умерший по слабости уже на вторую неделю. Маленький мальчик, всё кричал и своими криками доводил бедную мать до приступов истерии. Князь давно хотел наследника, продолжателя своего древнего рода. И вот на четвёртом десятке, у него появилась надежда и радость в жизни. Он с беспокойством слушал рекомендации приходившего к ним лекаря, каждый раз смотря на него как на бога и надеясь на лучшее. Кормил его молоком приносимой от кормилицы, менял тряпки и простыни, всё напрасно. А, лекарь, после каждого своего посещения, слушая молодую мать, роженицу, только хмурил лоб и избегал смотреть прямо в глаза обеспокоенному отцу дитя. Ребёнок, появившийся на свет прямо ночью, намного раньше задуманного срока был слаб. Доктор, просидевший целыми днями с молодой мамочкой и дитём, отчаянно устал и не выдержав две недели такого ада, уехал к себе отдохнуть хотя-бы два дня. Когда через два дня приехав в острог, он вошёл в комнату к ребёнку, тот лежал с открытыми глазами и молчал, только изредка тихо всхлипывая, хозяйка же, сидела рядом совершенно опустошённая и измученная болезнью не зная что делать. Лекарь, вздохнув, взял кусочек сахара, сдунул с него невидимые крошки, и положив его в кружку, подождав сказал:[/justify]
«— Вот вам сладкая водица. Поите малыша, капелькой по капельке смачивая губы. Только осторожно, ослаб он, и не может принять материнскую грудь, силёнок у него совсем нет, слаб очень младенец матушка ». Но, очевидно ничто уже не могло спасти младенца, и все молча смирились с неизвестностью. Приглашённый на следующий день отцом священник, целую ночь молился у кроватки дитяти и просил в молитвах бога о спасении маленького невинного божества. Беда – злодейка яростно билась в дом семьи и только лихо ворвавшись, успокоилась и притихла пред горем несчастных родителей. Очевидно и у Дьявола, иногда просыпается совесть и сочувствие к человеку. В день воскресения, на Петровском кладбище Петровского острога, не далеко у оградки, что рядом с дорогой, князь сам выкопал могилу и аккуратно положил, лично сделанный ночью гробик с тельцем младенца в могилу. Молитвы местного священника и сочувственные слова друзей он слышал плохо. Потом, он машинально взял лопату и стал засыпать яму могилы, всё ещё не веря в беду, при этом всё повторял в безумии от горя:
«- Какой же он маленький, лёгкий. Грехов – то, нет на нём. Боже! Пусть виновные в наших муках, получат и пройдут тот же путь…»
[justify]В этот день душа декабриста словно омертвела для жизни. Татьяна Ильинична Ладыженская, стояла рядом молча, лишь слёзы как реки, катились по её щекам. И вдруг она заголосила, просто, по - бабьи, в великом русском горе, как волчица воет над трупом своего умершего дитя, протяжно и дико, на срывающемся крике чёрной беды. Священник, уже было уходивший, вернулся и попытался успокоить её, и отвести от холмика могилы. Она же, как мать потерявшая от горя рассудок, в бессилии бросилась на сырую землю, и обняла своими прекрасными руками богини, всё то, что осталось ей от её несчастного сына, а это был небольшой холмик, холм горя. Скромный, белого известняка невысокий камень, с выбитом на нём католическим крестом, без надписи имени убиенного, нанятые работники установили уже к вечеру. Могила и камень сохранились, как говорят петровчане, до сих пор. До самого вечера, княгиня молча сидела, смотря в одну точку, на икону Божьей матери, подаренную им Луниным ещё на свадьбу, никого не видя и не слыша, не обращая внимания на друзей, окруживших несчастную женщину, и пытавшихся облегчить ей её великое горе матери. Под утро она впала в горячку. Вызванный кем-то доктор, в безнадёжности и растерянности сказал Дмитрию Александровичу, что не ручается за её разум. При этом он дал ей выпить целую кружку успокоительных капель. И правда, к утру следующего дня, княгиня притихла, температура, неожиданно для всех вдруг резко спала, к вечеру казалось наступило улучшение и доктор дав капли больной, попросил чтобы уснувшую княгиню более до утра не беспокоили. Но ночью, князь услышал шум и зайдя к супруге увидел худшее, что он мог предполагать. Несчастная женщина молча, так же, как и в прошедший день, сидела на кровати, уставившись взглядом в одну точку, на Святую икону, снятую со стены сердобольными друзьями мужа и стоявшую теперь на столике рядом с нею. Княгиня испытывала душевные муки от потери ребёнка, ничто уже не могло поддержать её разум и душу, ни священник, ни супруг, ни товарищи по несчастию. Через два часа, когда князь пошёл за доктором, произошло то, чего так боялся князь и его товарищи. Не выдержав горя, молодая супруга ночью покончила с собой, повесилась. Спустя три дня молодая княгиня, без отпевания в церкви, была захоронена рядом с сыном на кладбище Петровска. Князю пришлось дать церковнику круглую сумму, чтобы тот разрешил захоронить несчастную мать, самоубийцу рядом с сыном, Захоронены они рядом, на Петровском кладбище, с левой стороны от пантеона, у самой оградки, что смотрит на дорогу с холма. Очень помог князю в