Третье утро августа

обнаружила дырку в стене. Сунула мордочку — и получила по носу. Долго потом она обходила стороной это круглое окошко. Но вскоре, спустя неделю, вновь вернулась к нему. Вторично сунулась, и, конечно, была ужалена током. Стала она чаще подходить к отверстию. Иногда часами сидела возле него, не решаясь пролезть. Проходили дни, а крыса всё сидела и сидела у окошка, забыв про развлечения, корм и самцов. И однажды, сунувшись в дыру, не смотря на электрические удары, она не пятилась, но только упорно двигалась вперёд, пока не лишилась жизненных сил.
— Что было потом?
— Исследователи вернулись к своему эксперименту, взяв другую подопытную крысу. И та повторила точь-в-точь судьбу своей предшественницы. И другие крысы делали также: не отступали под ударами тока, но только протискивались глубже.
— И что, пап?
— Вывод прост: пресытившись, человек ищет себе новые удовольствия. Он думает, что за каждой дыркой, образно говоря, спрятано от него что-то такое, чего он ещё никогда не испытывал. И это что-то непременно будет полезным для него. А это не всегда так, Костик. Сказать точнее: всегда — не так! Запомни сынок, многие пороки происходят от людской пресыщенности.
— Но ведь люди не крысы.
— Ошибаешься. Мы очень с ними похожи. Но встречаются, сынок, такие люди, которые намного глупее крыс.
— А причём здесь мама? Я спрашивал, любит ли она тебя?
— Мама? Я думаю, что и наша Анюта пресытилась. А, впрочем, вырастешь, сам поймёшь, – так обыкновенно отвечал папа Игорь на неудобные вопросы. А в тот день он весело сказал сыну: «Давай-ка прокатимся с горки, Костя!» И мальчику вспомнилось, как отец, согнув колени и держа лыжные палки близко к корпусу, стремительно понёсся с горы вниз.

…Каждую пятницу, сразу после окончания занятий, Анна Ивановна ждала сына возле школы, и они отправлялись по магазинам, предварительно приобретя в кассе ДК «Строитель» билеты на предстоящий субботний киносеанс. Раньше им нравилось рассматривать киноафиши и решать, какой фильм хотелось бы увидеть всей семье. Таковы были обычаи тех счастливых дней, пока с ними был отец. После того как папа Игорь бесследно исчез, некоторое время они с мамой посещали кинозал дома культуры по выходным дням, но в последнее время что-то необратимо изменилось в их жизни. И в тот самый день, который теперь вспоминал мальчик — восьмого декабря, в пятницу, когда мама Аня появилась на школьном дворе, она так сказала сыну:
— Знаешь, милый, сегодня мы за покупками не пойдём. Я, видишь ли, дежурю в воскресенье, так что хотела бы сегодня кое-что успеть сделать.
— Что стряслось?
— Ничего, мой хороший. У меня дела. Ты сходи в кино с друзьями…
— А мы с тобой завтра не пойдём в кино? – удивился Костик.
— Только не завтра! Обязательно сходим на следующей неделе. Вот, – она достала из сумочки рублёвую монету, — купи билеты Жене и Андрею, сходите вместе. Угости ребят мороженым. Будь умницей! – сказав это, мать Костика быстро пошла по притоптанному снегу. Было на Анне Ивановне приталенное пальто, и плыла она в облаке сладкого аромата фруктов и цветов.

…Дядя Вася поразил Костика своим появлением нежданно, как насморк или озноб. Самая первая встреча с этим человеком случилась так: Костик с мамой опоздали на утренний автобус. «Икарус» семидесятого маршрута — жёлтый и сочленённый — отъехал от остановки, забуксовав сдвоенными бездисковыми колёсами, но резко рванув, с рёвом выскочил на середину заснеженной дороги. Синий сумрак раннего утра разрезали лучи круглых фар. Огромная машина, набрав скорость, плюнула в улицу чёрным газовым облаком, и не успел Костик подумать: «Вот ведь обидно, не успели!», — как вдруг, по взмаху руки Анны Ивановны, «Икарус», подмигнув женщине световым поворотным сигналом, измял чёрную гармошку и сбавил скорость. Плавно притормозив у обочины и испустив утробный рык, со скрипом он разомкнул челюсти парных дверей перед мальчиком с мамой. Разверзлось тёплое, освещённое нутро салона... За рулём в тот вечер был будущий отчим Костика — дядя Вася. Хотя тогда ещё никто — ни сам Костик, ни его мама — не знали имени мужчины, но потом, спустя какое-то время, Анна Ивановна всё чаще произносила его вслух. Но начала она это делать не сразу, и заговорила с шофёром она не скоро. В тот самый первый раз, когда Василий Жирко, едва отъехав от остановки, остановил «Икарус» ради миловидной женщины с мальчиком, он услышал в свой адрес лишь: «Спасибо, товарищ водитель!» Потом, неделей позже, по загадочному стечению обстоятельств, Костик с мамой оказались именно в «Икарусе» дяди Васи. Но спустя ещё некоторое время, обыкновенно после непродолжительного ожидания, пропустив два-три жёлтых лиаза, садились они к Василию. «Давай подождём "венгерскую гармошку", – мать предлагала сыну, — ты, милый, не против? Надоели все эти маленькие. Хочу сесть на большой!» И долгожданный автобус приезжал. Он разгонялся перед самой остановкой и рельефно тормозил, застопорив сдвоенные колёса. Войдя в салон, женщина грациозно опускалась на ближайшее к водительской кабине сиденье, сводила свои заострённые коленки, выглядывавшие из-под пальтишка, и поправляла шапочку. А водитель, видя женщину в зеркале обзора салона, начинал чаще разглаживать усы. Анна Ивановна, поймав в зеркальном окошке взгляд лукавых чёрных глаз, посылала водителю едва заметный знак: поднимала к лицу руку и пальцами щекотала воздух. Потом она монеткой скребла закуржавевшее стекло или, приложив к нему ребро ладони, пальчиком растапливала иней над влажным отпечатком, в конце концов, изобразив лилипутскую стопу. Потом растирала озябшие руки, выдувала пар тонкой струйкой и озорно смотрела на шофёра. Тот белозубо улыбался, многократно дул в микрофон и, будто жуя, повторял по громкой связи: «Уф-ф, гражданочка, не забываем обилечиваться!» И уже неделю спустя у гражданочки, зачастившей к Василию за проездными книжками, купленных билетов было столько, что хватило бы для оплаты проезда двух-трёх взводов, а может быть и одной роты. Она любила подолгу задерживаться у водительской кабины, будто до поры совершенно забывая про Костика. Возвращаясь к сыну и садясь рядом, Анна Ивановна улыбалась и о чём-то долго думала, сохраняя на лице загадочную улыбку Джоконды. А ещё некоторое время спустя один из дворовых приятелей сообщил Костику:
— Мать твоя стояла в водительской кабине, – это сказал косоглазый Женька Чечин, любитель исследовать мусорные баки на предмет нахождения в них чего-нибудь ценного для себя. — Каталась с Васькой.
— В кабине лифта она тоже стояла, – огрызнулся Костик.
— Ну, автобус — это не лифт.
— А я, Жек, не знал!
— Теперь знаешь, – не отлипал Чечка.
— Ладно, не трепись!
— Вот тебе и ладно. Вот тебе и хладно, – бубнил Женька и смотрел себе под ноги.

Костик же, в один из хмурых февральских вечеров, разогрев ужин ко времени возвращения Анны Ивановны с её работы, с тревогой вспомнил слова Чечки: «Она каталась с Васькой». О Василии в районе многие знали, что он очень любил разговаривать с хорошенькими пассажирками, а мама Костика (о чём мальчик не догадывался) — была для мужчин привлекательной особой: ей было около тридцати пяти лет, были у неё стройная фигура, русые волосы и белая кожа. Во взгляде её никогда не затухал светящийся, ласковый огонёк озорных бирюзовых глаз… И позже все самые худшие опасения Костика оправдались. Однажды, после трёх часов беспокойного ожидания, он, охваченный тревогой, вышел ночью на улицу, в надежде увидеть Анну Ивановну идущей к дому от остановки. Мальчик полагал, что мама приедет на последнем автобусе. Но тот же Чечка, позволявший себе слоняться по улицам допоздна, возвращаясь с горки и держа в руке ледянку, сообщил Костику, что видел его мать в кабине «Икаруса» дяди Васи, на большой скорости летевшего по Зеленоградской улице в автобусный парк. Жирко пользовался огромной популярностью у мальчишек, а возможность прокатиться с ним в кабине вызывала уважение у детворы. И Чечку во дворе очень уважали.
— В салоне света не было, но в слабоосвещённой кабине была твоя мать. Я её хорошо разглядел! – сообщил ревнивый Женька и поплёлся домой.

…В первых числах солнечного марта, вернувшись из школы, Костик не смог открыть входную дверь своей квартиры. Никак не удавалось протолкнуть ключ, торчавший с внутренней стороны. Сообразив, что дома кто-то есть, он принялся вминать кнопку звонка. Дверь никто не открывал и, испугавшись собственной мысли о том, что в квартиру мог проникнуть непрошенный гость (ведь Анна Ивановна, медсестра городской физиотерапевтической больницы в Грачёвке, должна была быть на дежурстве), Костик принялся колотить ногами дверь. Вняв ударам ботинок, вскоре дверь уступила настырному мальчику: поспешно завращался ключ в замке, что-то скрипнуло, звякнуло, и в узкой дверной щели (в полосе дневного света), подбородком на дверной цепочке, показалась голова Анны Ивановны с растрёпанными волосами и пылающим румянцем на щеках. Пахло вином и влажным жаром тела.
— А, сынок мой пришёл, Костенька! – женщина выглядывала из-за двери. На голове сотрясалось разорённое «птичье гнездо».
Костик пошёл на штурм, почуяв что-то неладное. Он плечом, как тараном, налёг на дверь, но тут же встретил сопротивление руки — нежное, но уверенное противодействие его напору. Пальцы обхватили его макушку, как мяч.
— Не горячись, дорогой, – с неуловимой детским ухом томностью в голосе сказала Анна Ивановна. — Сходи к Некрасику или Чечке, – Костик расслышал за дверью голос чужого человека. Голос повелевал мягко, но уверенно: «Дай-ка ему!» И женская рука, просунутая в щель, через порог щедро одарила мальчика хрустящей пятирублёвкой. — Сходи с ребяами в столовку, – негромко сказала мать, — но к ужину, чтоб был дома! Уроки сделай у Некрасика, ладно?!У него с математикой хорошо, – дверь захлопнулась, лязгнув толстой цепочкой.
— Мама, кто там?! Кто у нас?! – на этот вопрос Костику никто не ответил. Пару раз, вмяв кнопку звонка и единожды пнув дверь, он вышел на улицу. Искать ответа на вопрос, кто гостил в тот день у них дома, Костику долго не пришлось: Женька Чечин, верный собственной привычке всё подмечать, весело сообщил Костику, что ясно видел его мать с Васькой-водителем. Шли они пару часов назад в обнимку и были навеселе.

…В один из вечеров дядя Вася остался на ночь в их квартире. Мама спросила Костика:
— Ты не будешь против, если Василий у нас переночует?
— Он хороший парень, – сказал дядя Вася, — конечно, он не против!
Костику не дали ничего сказать.

…В марте праздновали свадьбу. Мама была без традиционного белого платья, а дядя Вася наотрез отказался от пиджака и галстука. Отсутствовали привычно украшенные автомобили, зато прибыл микроавтобус РАФ, полный свидетелей со стороны жениха: сотрудников автопарка — водителей и слесарей; среди них были и румяные женщины — диспетчеры и бухгалтеры. Со стороны невесты присутствовали две её давнишние подруги. Быстро поднялись в квартиру и расположились за сервированными столами. Пригласили аккордеониста дядю Колю Коцерубу, и он играл, не утрачивая каменного выражения лица. Гости танцевали много, и блочный дом дрожал от энергичного топота. Неоднократно звучало