Чёртова внучка 13 глава

звучало стократ грознее. А самое главное, теперь рыжая явно ощущала – Тот не ушёл, не испарился, не скрылся в столь любимом им сумраке. Он здесь, рядом. Ждёт, когда она отворит веки и встретится с ним взглядом, как и мечталось ей прежде. Оттягивать их сретение боле невозможно. И она открыла глаза.
  Увиденное Кунигундовой внучкой едва ли походило на монстра. Оно имело силуэт человека, вполне приемлемое для всякого адамова сына количество конечностей и не могло похвастаться ни рогами, ни суставчатыми лапами, ни даже щупальцами, как тот же Фридлейв, али какими иными привычными для чудищ чертами. Но всё же почему-то язык не поворачивался назвать это человеком. В пропорциях его тела присутствовало нечто искаженное, неправильное. Слишком длинная шея, вздёрнутые вкось плечи и руки почти равные длиною ногам. И весь чёрен, грязен, словно наспех слеплен из вязкой темноты. Одно только лицо бело да излучает само собою замогильное мерцание. А губы багровы от крови.
    И хоть Эрмингарде вроде как полагалось испытывать хоть малую толику благодарности по отношению к своему спасителю, едино, что она ныне ощущала – это токмо животных страх.  И юницу нимало не расположила к нему та лихость, с коей он размозжил кулаком башку её обидчика, а засим отшвырнул за спину его всё ещё подёргивающееся туловище. Нашарив в траве оброненный серп, девочка подобралась, да и дала стрекача прочь от жуткого дива.   
Не надобно ей отсель никаких «Хозяев», никаких чудовищ и никаких чудес. Лишь бы выбраться невредимой из этой чертяцкой глухомани.
  Лес будто бы смилостивился над заблудшей странницей. Дышать сделалось много легче. Да и деревья, что доселе теснили её со всех сторон, точно расступились перед рыжей, открыв ей вольных простор средь чащи. Однако худо то, что незваный заступник бежал рядом с ней, буквально нос в нос и даже на полшага впереди, так и норовя заглянуть ей в лицо. Пытаясь отвязаться от пугающего попутчика, мелкая резко свернула в сторону, но с ним такой манёвр не прошёл. Существо двигалось ловче ветра. Оно словно не бежало, а плавно скользило вне времени и пространства, обвивая собою Эрмингарду со всех сторон. Отчаянно петляя из стороны в сторону, девочка на пару мгновений потеряла преследователя из виду, но тут же с содроганием узрела, что он застыл прямо на её пути, так что ей никоим образом не успеть увернуться от него. И не находя иного выхода, уже почти врезавшись в него, Кунигундова внучка замахнулась серпом и с разбегу ударила прямиком ему в грудь. От резкого столкновения её откинуло на траву. А окаянное создание меж тем даже не дрогнуло. Не издало ни единого звука. А из нанесённой ею раны не вытекло ни капельки крови. Бесстрастно поглядев на торчащий из его плоти серп, Тот перевёл ледяной взгляд на ошеломлённую девицу, будто безмолвно вопрошая, что она намерена предпринять дальше. То, что нельзя убить. Уже мёртвое. И значит, неодолимое.
  Исчерпав дочиста все свои душевные силушки, Эрмингарда отворотилась от него и с жалобным завыванием поползла на карачках по траве, ожидая, что он вот-вот настигнет её и примется рвать на ней одежды, ругаться над плотью, грызть, глодать да изымать душу из тела. Но минуты шли, а ничего не происходило. Когда же ей хватило духу обернуться, чёртова внучка увидала, что незнаемый див стоит где стоял, с места ни на шаг не сдвинувшись, да глядит ей вослед пустыми своими глазищами, в коих не сыщешь ни единого чувствования человечьего. С горем пополам подняв с земли своё выдохшееся тельце, рыжая отвела от смотрящего на неё взор и, себя не помня, побрела прочь.
  Как сыскалась дорога попятная из Бесолеса и сама не поняла. Бежала куда бежалось. Нешто Лесной Дух, раздвинув ради неё древесные заросли, вывел непутёвую гулёну к родимому дому. Так является ли её нонешний спаситель Хозяином Леса? У Того, который в детстве принёс ей землянику, было восемь глаз да скрипящие при движении конечности, а этот вроде как на человека смахивает. И ещё большой вопрос, спас ли он её или попросту отбил добычу у соперника. С какими намерениями он её преследовал? Явно не затем, чтобы услышать слова её благодарности. А почему же тогда отпустил? Поди, разбери этих чудищ. Может, и вовсе нету никакого Хозяина Дубравного, а токмо лишь бабьи басни да толпа озабоченных самцов всех мастей и пород, чьи домогательства гаже всякой лесной страшилки. Знать, права была Ингигруден. Нет в лесу ничего чудесного. Сплошная мразь да грязь.
  Укрывшись у себя на чердачке от всех ужасов внешнего мира, Эрмингарда забилась в самый укромный уголок и, обхватив руками своё малюсенькое, слабосильное тельце, всласть поплакала. Но долго горевать Кунигундова внучка не умела. Полно ей нюни распускать. Надобно покумекать, как одолеть выпавшую на её долю напасть. Мертвец, значит? Ну, и не такая уж это большая беда. Всякому ведомо, что мертвяков запросто можно укокошить, воткнув в них осиновый кол. Осталось только припомнить, где растёт ближайшая осина. Так ведь и ходить-то далеко не надо. Вот она – ровнёхонько у гнилого ручья. Но едва девица выглянула из оконца, дабы убедиться, что память ей не изменила, как вся похолодела. Покойник-то её неупокоенный – чтоб ему, нечестивцу, провалиться! – стоял себе возле той самой осинки по ту сторону ручья да глазел своими студёными гляделками прямиком на девоньку. Будто сторожит, прочитав её сокровенный замысел. А серп Эрмингардов по сей час торчит из его грудной клетки, однако ж тому словно и дела до сего нет. Никак, собирается хаживать с этаким украшением до скончания веков.
  Насилу подавив желание сызнова разреветься, рыжая пошлёпала себя по щекам и грозно сдвинула бровки. Нипочём не уступит она лесному лиходею, не сдрейфит, да и покажет им всем, кто тут истая внучка дьяволова.
  ***
  Казалось бы, после такого маетного денёчка Эрмингарде полагалось спать крепче крепкого. Да как назло, сна у мелкой не было ни в одном глазочке. Взбаламученный её разум никак не давал роздыха измождённой плоти, отчаянно мечтающей о забытье. Помимо давешних её дубравных злоключений, девочку немало тревожила мысль, отчего карга до сих пор ни словом не обмолвилась о сожжённом саде. Едва ли она не догадалась о внучкиной причастности к минувшему пожару. Не столь тугодумна старая ведовка. Рыжая вполне была готова к тому, что бабка сызнова вознамерится её прикончить за таковское поругание над заветным своим вертоградом. Но Кунигунда молчала. И было в сём нечто до чёртиков настораживающее.
  Когда уж перевалило глубоко за полночь, до слуха Эрмингардова долетело раздражающее громыхание из бабкиной светлицы. И чего грымзе-то не спится? А тут возьми, да и всунься башка старухина в чердачный люк. Взглядом диким зыркает, губы синюшные кривит в злющей гримасе. Напряглась девчушечка, нахмурилась. Нешто Кунигунда решила-таки устроить ей взбучку за всё «хорошее»?
– Ты какого хера, поганка, спать мне не даёшь?! – рявкнула суетливо взбирающаяся по лесенке ведьма.
– Чего? – изумилась её словам юница. – Когда ж это я тебе, дурная, спать не давала? Это ты тут ко мне припёрлась, покоя меня ночного лишаешь.
– Щаз я тебя такой «покой» устрою! – взбеленилась бесовка, замахиваясь на неё кулаком. – А ну, признавайся, сучка, на кой чёрт ты меня звала?
– Я? Тебя? Сдалась ты мне, парша смердящая. Помирать буду, и то тебя не позову. Уж лучше беса на выручку кликнуть, чем такую змеюку, как ты.
– Не придуривайся, негодница! Ясно я слыхала нытьё твоё писклявое: «бабуля-бабулечка».
– Да ты, видать, вконец с бражки сбрендила. Отродясь я тебя «бабулей» не звала. Чёрта с два ты мне бабуля.
– Так некому ж окромя тебя, прохиндейка, тутова гомонить! Вот я тебе задам, шоб неповадно было пакостить! – пригрозила ей хрычовка, уже готовая вцепиться внучке в волосы, да вдруг оборотилась кругом себя и истерично завопила, тыча пальцем в пустой угол. – Ах ты ж, приживалка бездельная, ужо по всей избе крыс развела! Вона скока их бегает! Ажно и ступить некуда с ентого нашествия!
– Да никто тут не бегает. И вообще крысы – не по моей части. Ты с Гедвиги за это дело спрашивай.
  Но та, проигнорировав Эрмингардовы слова, вся обмерла, навострила слух да, воздев кверху палец, приглушённо зашептала:
– Во-во! Слыхала? Сызнова оно ноет. «Бабуля»! «Бабуленька»! Али… «мамуля»? Никак не разберу…
  Вскинув брови от удивления, мелкая с опаской покосилась на вещунью. Ну всё, совсем у старой крыша съехала.
– Но теперь-то до тебя дошло, что моей вины в сём нету? – хмуро кивнула она Кунигунде. – Ты б того, грибами-то не больно баловалась. А то и не такое примерещится сдуру.
– Давай-давай, подымайся, лентяйка, да метлу живей тащи! – не слушая её, приказала грымза. – Будем гнать их отсюдова, покамест они не прижились вмёртвую. И за вилами в сарай сбегай. Нельзя нам безоружными противу них идти.
– Вот сама и беги, коли оно тебе приспичило. – огрызнулась молодица. – А я твоих воображаемых крыс гонять не намерена. Тебе б, алкашка, проспаться, авось балда на место и встанет. 
– Цыц мне, козявка слюнявая! Шо велено, то и выполняй! – заорала ополоумевшая ворожейка да, вцепившись в девочку, поволокла её за собой вниз. – Глянь-глянь, шо творят! – завопила она и, вооружившись тесаком, кинулась рубить воздух окрест себя.
  Попятившись от неё, Эрмингарда с пару минут ошеломлённо наблюдала за беснованием старушенции, коя учинила лихое биение с незримым ворогом. Хоть и думалось рыжей, что вся эта чертовщина приключилась с ведьмой с опою, а всё ж стало ей зело не по себе. Точно зрит Кунигунда нечто, иному глазу не доступное, сущее али измышленное воспалённым её разумом. Бочком-бочком, да и ушмыгнула девонька от неё в сарай, где схоронилась до свету, всей душой молясь, чтоб ни сорвавшаяся с цепи карга, ни глазастый мертвец не сыскали её тут.
  ***
  Утро выдалось зябким. Солнце хоть и светило ярко, но каким-то хладным и неприветливым светом, а воздух был влажен да тяжёл. С бессонной ночи угрюмая и бледная, но полная упрямой решимости Эрмингарда споро шагала через лес, а в обеих её руках можно было заметить пару осиновых колышков, вырезанных ею с воинственным тщанием получасом тому ранее. Злость всегда делала её сильнее. Надо поскорее прикончить докучного покойника, и на душе сразу станет легче. Вот только на этот раз ей даже не пришлось идти до границ Бесолеса. Зверь, на которого она нынче намеревалась вести охоту, сам вышел девушке навстречу.
  Коли чудовище является в потёмках, в тот час, когда властвует над миром вся сатанинская рать, это для его поганой природы вполне естественно. Там ему и место. Но встретить его средь бела дня, в сиятельных лучах ясного солнца гораздо страшнее. Он не морок, порождённый её страхами, не призрак ночи, не кошмарный сон или случайное смешение теней. Ей не показалось, не померещилось. Он настоящий. И эта тварь совсем не боится света.
  Впрочем, Эрмингарде никак не удавалось понять, чем именно столь ужасен пришелец из глухомани. По виду, если особо придирчиво не приглядывать, так он вроде как обычный человек. Обычный, да не вполне. По неведомым причинам всё в его облике вызвало отвращение и трепет. До дрожи долговязый и притом безобразно тощий, ссутуленный, кривобокий, с