Чёртова внучка 13 глава

полусогнутыми по-звериному ногами, с болтающимися ниже колен ручищами, да игольно-острыми пальцами, длиною превосходящими людские вдвое. И то ли он носил на себе драную одёжу цвета грязи, которая припеклась к его телу, как на сгоревшем живьём трупе, то ли сам собою был весь почернелый да изрезанный вдрызг.
  Но пуще всего душу смущало, что таковское уродливое туловище венчала неуместно пригожая башка с утончёнными, юными чертами. Из-под сальных, спутанных косм, виснущих ниже лопаток, его лицо, точно лик святого, светилось не сочетающейся со всем прочим красотой. Так лунный свет пробивается сквозь сплетение древесных ветвей. Однако ж краса та недобрая, покойницкая, как опасно заманчивое свечение огоньков на болоте. Он обладал лиловатой бледностью трупа с фосфорическим сиянием, кое не меркло даже при свете дня. Зрачки цвета льда бледны, но меж тем в них клубилась тьма, а рот с подбородком густо вымазаны кровью, будто он только что загрыз кого-то. Даже и зверь умылся бы после такого, а этот стоит себе весь замаранный и совершенно безразличный к собственному виду.
  Не успела Эрмингарда опомниться, как мертвец уже оказался подле неё, а она, оцепеневшая, не могла заставить себя сдвинуться с места и лишь осязала дрожащими руками пустоту, потому что оба её колышка выпали из обессилевших пальцев на траву. Вблизи сухопарый демон оказался ещё более гнусен. Противу воли девочка рассмотрела свисающие с него клочья плоти, прорвавшие сгнившую кожу кости и проглядывающие в иных местах внутренности. И вся эта его мясная ветошь была плотно облеплена лесным сором, дохлыми жуками, личинками, мокрицами да прочей мерзостью. Как ни странно, но присущей всякому порядочному трупу вони, рыжая не учуяла. Он уже настолько мёртв, что даже не смердит. И всё же разложившиеся телеса привлекали мелких трупоедов, для которых он был желанной пищей. Но вместо того, чтобы полакомиться мертвечиной, букашки отчего-то сами мёрли на нём и слипались с ним в одно, образуя толстый слой пакостной коросты.
  Простояли так долгонько. У Кунигундовой внучки аж шея затекла, глазеть на него снизу вверх. И глаз-то, как ни старайся, не отведёшь – словно загипнотизировал, змий нечистый. А ему-то, дохлому, торопиться, поди, некуда. Этак и до самого Страшного Суда можно тут с ним проторчать. Наконец пошевелился. С гнетущей медлительностью страшенный нелюдь склонился почти до земли и положил к ногам девичьим серп, оставленный ею давеча в его груди, а засим молвил, с трудом выталкивая из гортани хриплые и нескладные звуки, словно молчал доселе не единый век:
– Т-т-твоё.
  После сего покойник поглядел на валяющиеся поблизости колья да, уныло покачав головой, пробормотал;
– О-осин-на? П-пыт-тался… Бес-п-полезно.
  Озадаченная таким заявлением, девушка задумалась, что же он под этим подразумевает. Нешто сам втыкал осиновые колья в себе подобных али… Ну, не в себя же самого, право слово? А пока Эрмингарда размышляла над его словами, диковинное создание развернулось и рвануло обратно в чащу.
– Эй, погоди! – отчаянно вскрикнула рыжая, не желая его отпускать, покуда не разрешит свои сомнения. – Кто ты такой? Ты Хозяин Леса?
  Существо замерло промеж деревьев и какое-то время безмолвствовало, а потом, не оборачиваясь, сердито выговорило своим одеревеневшим языком: 
– У Леса н-нет хозяев. Лесу… хозяин не н-нужен.
– Так кто же ты?! – не отставала мелкая.
– То… чему вовсе… не должно…  быть… на свете.
– А-а-а?! Что это значит?
– Нет названия. Не знаю. Вурдалак… быть может. Но… не точно.
– А имя?! У тебя есть имя?! Как тебя зовут?!
  Покойник снова замолчал. Его выпирающие, как остроконечные зубцы, позвонки напряжённо подёргивались, а костистые лопатки сводило судорогой, будто он охвачен ознобом или пытается подавить спазм в утробе. В какой-то миг Эрмингарда, словно очнувшись от забытья, со страхом осознала, что безотчётно делает шаг за шагом ему вослед и тянет вперёд руку, точно желает… Желает? Но чего? Нет, прикоснуться к этакому страхолюду было бы гадко до блевоты. Ещё замараешься его внутренностями. Или того хуже, сам прилипнешь намертво к истлевшему телу, как все эти несчастные таракашки.
  А дубравный див меж тем произнёс, и глас его звучал подобно заржавелому ключу, через силу поворачивающемуся в замке:
– Эм… Эме… Эм-ме… Э-ме-роль.
  И сей же миг скрылся в тени каштановых зарослей.
– Эмероль, постой! Не уходи! – сама не разумея, чего ещё ей от него надобно, возопила юница.
– Не ухожу… никогда. – ответил тот.
  Вот только эти слова прозвучали вовсе не с той стороны, куда он умчался, а над самым её ухом, откуда-то из-за спины. Взволнованно обернувшись, девочка огляделась кругом себя, но поблизости уже никого не было. Так нешто эхо шалит?..
  Подняв с земли свой серп, молодушка ошеломлённо узрела, что его лезвие старательно отполировано, а по древку выточен тончайший узор. Рыжая даже усомнилась, её ли это оружие, но тут же признала его по знакомой щербинке и аромату древесины. Вот тебе и чертяга неумытый, а каковское рукоделие изловчился сотворить. 
  Эмероль, значит? Отлично. Вот и встретились. Вот и познакомились. Только легче от этого ничуть не стало.
  ***
  Дика да дерзка суматошница-весна. Изгнав из дубравы всякую память о недавней стуже, будоражит она своей бойкой пляской каждую встречную душу. Понуждает пташек заливаться венчальными трелями. Пьянит до горячки густым ароматом пряных трав. Да расстилает цветочные ковры по полянкам. В сию-то самую пору по обыкновению сходились на девичник подруги Ингигруден. Близ жилища кикиморы в лазоревом озерце, окаймлённом зарослями плакучей ивы, что скрывали их от сторонних взглядов, молодицы наслаждались купанием, распивали медвяные напитки да тешили сердца душевной беседой. Среди них завсегда числилась русалка Кейллих – девица нрава разбитного и привесьма зловредного. Из себя пышна, велеросла, губаста да зубаста, что щука, кожей – зелена, локоном – белокура. Уж коли хохочет, так на весь лес её слыхать. А плачущей ни в жизни её не увидишь. Обидчикам, не мудрствуя лукаво, сворачивала шеи. Приходила сюда и велико супротивная ей по натуре да наружности дриада Бьярка. Эта из себя тише тихого. По виду так её бывало и не отличишь от молоденькой берёзки. Тёмные с прозеленью косы, похожие на свалявшиеся клочья мха, облепляли высокий лоб и продолговатое лицо. Кожа у ней сера да в крапину, и суше древесной коры. И лишь по совиным глазам навыкате, что посвёркивали желтизной из-под густых волос, можно было догадаться, что пред тобою лесная дева, а не омертвелое деревце. Вместе с ними в гости к болотнице также заявлялась робкая феечка Фрейдис и, конечно же, Кунигундова внучка – ибо куда уж без неё-то. Но сегодня Эрмингарда, хоть и присутствовала на девичьих посиделках телом, духом же пребывала где-то далеко. Голова её была пуста, что порожний бочонок. Произошедшее давеча оставило у неё столь странное послевкусие, как полузабытый, дорассветный сон, что она никак не могла здраво осмыслить своё приключение. 
  Наплескавшись вволю, разгорячённые приправленным питьём молодицы разлеглись нагишом на траве и раскурили травяное зелье. 
– А с чего бы это наша малышка Эри весь вечер, точно в воду опущенная? – шлёпнув рыжую перепончатой ладонью по спине, загоготала Кейллих. – Никак, совсем умом тронулась от любовного томления?
– А? Чего? Какое ещё томление? – насупившись, проворчала та, а затем после небольшой паузы вопросила, пытаясь придать своему голосу как можно более беспечное выражение. – Слушайте, девчонки, а что вы знаете про этих… ну, про вурдалаков? Правду сказывают, что их осиновым колом можно порешить?
– Чёрт побери, Эрмингарда, во что ты опять вляпалась? – закатив глаза, удручённо протянула кикимора.
– Ну, а чего ты сразу начинаешь? – сердито буркнула мелкая. – Я просто предлагаю интересную тему для разговора. Так…. для общего развития.
– Ты и так уже у нас развитая хуже некуда. – нахмурилась Ингигруден, явно не поверив её словам.
– Вурдалаки? – меж тем задумчиво переспросила Кейллих. – Да чёрт их знает. У нас-то в лесу они не водятся. А про чужие края мне мало ведомо.
– Как не водятся? – удивилась Эрмингарда. – Должны водиться. Ты, наверное, просто не знаешь о том.
– Если б водились, я бы уже и с ними попробовала. – растянув свои дегтярные губища в похабном оскале, заявила русалка.
– Да ну тебя. – отмахнулась от неё рыжая с брезгливостью во взгляде. – Они ж вроде мертвяков. Это гнусно.
– Ну, и где ты отыскала этого своего вурдалака? – вперив в неё укоризненный взор, поинтересовалась помрачневшая болотница.
– Да я отродясь не видела никаких вурдалаков! – упорно стояла на своём девочка, не желая расстраивать подругу повестью о своих недавних злоключениях. – Но это ведь такая увлекательная тема! Согласитесь, девчонки?
– Нет, не люблю разговоры о всяком… жутком. – полушёпотом возразила Бьярка, беспокойно обхватив себя за плечи узловатыми руками-сучьями.
– А мне интересно! – попыталась поддержать рыжую Фрейдис, хоть и она не могла скрыть лёгкую дрожь в теле. – Но я тоже про них ничего толком не слыхала. Может, стоит спросить об этом у мастера Фридлейва? Он такой умный, и знает обо всём на свете!
– О, Фрейдис! – прикрыв лицо рукой, простонала Ингигруден.
– Детка, умоляю, не начинай опять про своего «мастера». – насмешливо фыркнула Кейллих и, бросив случайный взгляд на Эрмингарду, оживлённо заверещала. – Хэй, сестричка, а где ты взяла такие славные бусики? Ну-ка, дай примерить!
  И ведь случись как на грех, что глазастая русалка углядела на её шее среди костяных подвесок да незатейливых амулетов сверкание окаянных алмазов, кои она всеми силами старалась скрыть от окружающих. Сей же миг приятельницы окружили девушку и принялись изумлённо любоваться богатым ожерельем.
– Где ты его взяла? – сердито спросила кикимора.
– Лес… подарил. – сдержанно ответила малая, отведя взгляд.
– Мне бы обзавестись таким «лесом». – ухмыльнулась Кейллих, пытаясь и так и сяк стащить с неё заглядное украшение. – И насколько у вас с ним серьёзно? А чем же ты с «лесом» расплачиваешься за такие подарочки? «Лес»-то твой небось хорош в этом деле? Признайся, малышка, неужто ты подцепила-таки нашего червеножика? Насколько мне известно, у нас в лесу есть только один мужик, который своих тёлок цацками балует. Прочие берут задарма, что им надобно. 
– Ой, отстань. Я просто… нашла его в лесу. На ветке висело. – сдавленно пробормотала Кунигундова внучка и раздражённо вскрикнула. – Ай, ну прекрати дёргать! Задушишь же!
– Но как его снять-то? Я тоже хочу почувствовать себя принцессой. Да и признай, мне оно больше подойдёт. Ты в нём смешно смотришься. Как жеребёнок в золочёной сбруе. А давай меняться? Смотри, что у меня есть! – похвалилась русалка своими жемчугами и венком из кувшинок.
– Извини, конечно, но оно того… вроде как… не снимается. – нехотя призналась юница.
– Проклятье, Эрмин, сколько раз я тебе повторяла, не подбирай в лесу всякую дрянь. – хмуро пожурила её Ингигруден. – Оно же наверняка заколдованно
– Что значит «не снимается»? – усомнилась в её словах Кейллих. – Так не бывает. Чего ты жадничаешь?
– Да уберись ты от неё! – прикрикнула