Благодарность друзей Анжелы Дмитриевны
По прошествии некоторого времени, после того не самого ординарного события случившегося с Анжелой Дмитриевной, в один из самых обычных дней, по времени в конце рабочего дня, когда на улице уже не так светло, а при сегодняшней пасмурной погоде, с бьющим по щекам хлёстким ветром, так и порывающимся с вас чего-нибудь сорвать, то как-то жутковато и мрачно на улице даже при хорошем уличном освещении, я, подходя к выходу из здания нашей компании, зрительным нервом обнаружив, что меня ждёт там, за пределами стеклянных дверей, являющихся естественным ограждением такого светлого и тёплого холла от пробирающей холодом уличной атмосферы, остановился в раздумье над совершенно не касающейся этой обстановки на улице теме.
– Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы какое-нибудь знаковое событие потеряло для участника этого события актуальность, если, конечно, об этом не напоминать? – задался вот таким вопросом я, прокручивая в голове всё в тот знаковый день случившееся с Анжелой Дмитриевной, и что всему этому предшествовало, в особой частности акцентируя своё внимание на так называемом окне Овертона, как выставил передо мной зеркало тот тип в туалете, покушавшийся на жизнь Анжелы Дмитриевны. И как мной сейчас обнаруживается, то я не смог в себе сдержаться тогда в туалете, и бл*ь, заглянул в это зеркало… моей души. А вот что я там тогда увидел, то в моей памяти чего-то ничего на этот счёт не прослеживается, там присутствуют только очень тревожные ощущения о чём-то таком, что непременно должно было случиться.
– Наверное, столько времени, сколько понадобится этому происшествию, чтобы пройти весь цикл своего предназначения для заинтересованных в нём людей. – Вот такой удивительной мыслью меня тут осенило. – Теперь остаётся одно, выяснить степень заинтересованности в произошедшим с Анжелой Дмитриевной всех участников этого события. То есть меня, Анжелы Дмитриевны, покушавшегося на неё типа, и… – на этом месте я был вдруг перебит ударившим в двери порывом ветра. На который я, всё же одёрнувшись, взглянул с упрёком, покачав головой, затем вернулся к своему размышлению, и с удивлением чего-то не понял, а почему мной посчиталось, что здесь имеет место ещё чьё-то присутствие, раз я использовал предлог «и».
– Тут с этим маньяком ещё не разобрались, а уже поиск заинтересантов расширяется, – начал я почему-то возмущаться, хотя при этом делая досудебные выводы, ставя диагноз этому преступному типу, кого вполне возможно, что Анжела Дмитриевна довела как-то до нервного срыва и каления, ещё и уволив притом, оставив тем самым его без постоянного источника дохода, вот он и решил её поставить на место, припугнув с помощью приставления к её лбу винтовки. А тут на его беду я на его пути оказался, и из его акта всего лишь устрашения получилось самое настоящее покушение. А это уже другая статья уголовного кодекса, и всё по моей вине, как он будет, желая теперь мне смерти, считать.
Где я в своё оправдание хотел бы заметить, что человек, собиравшийся только напугать своими действиями ту же Анжелу Дмитриевну, не стал бы заряжать своё ружьё.
На что у этого подонка есть чем аппелировать и притом очень результативно. – Вы же знаете эту сучку Анжелу Дмитриевну, – с такой самонадеянной убеждённостью и притом самым оскорбительным образом это заявляет этот преступный тип, что я на мгновение теряю дар речи от его запанибратской, и что самое странное, то справедливой наглости, – на неё с незаряженным ружьём выходить себе дороже.
И чёрт его побери с этой его правотой. Он сто раз прав в этом своём утверждении.
– А какая заинтересованность во всём этом у Анжелы Дмитриевны? – очень ловко я перевёл тему своего обсуждения. – Как я её понимаю, то случившееся с ней ничего в ней не изменит, она не спустится на землю со своего пьедестала недосягаемой неприступности. – Поразмышлял я немного насчёт Анжелы Дмитриевны, и как всему итог, обратился взглядом на самого себя в отражении стеклянной двери.
– Что смотришь? – иронично обратился я к самому себе. – Давай отвечай, какие плюшки тебя ожидают от такого твоего вмешательства в ход событий с Анжелой Дмитриевной с её спасением? – И только я задался этим вопросом, как в тот же момент, как будто специально, чтобы меня подловить именно на этом моменте моего спроса с судьбы за её действия, в стеклянную дверь передо мной, очень для меня вдруг раздаётся громоподобный стук, который сотряс собой не только стеклянные двери, а чуть ли не само здание, и вместе с ним и меня. И я от предельной яркости этого события и охренеть какой неожиданности его возникновения, на всех парах испуганно одёргиваюсь назад, и замерев в одном положении оцепенения, начинаю вглядываться в эту дверь в потусторонний мир.
Откуда на меня смотрит тип тяжеленной, сталеподобной в себе конструкции, и лучше мне побыстрее сообразить над тем, как мне ответить на ожидание моего ответа на стук этого жуткого во всех физических смыслах этого слова типа. Что, само собой, завышенное ко мне требование, я до сих пор не могу в себя прийти и как-то собраться со своим соображением, и тогда этот тип, однозначно представитель высших, небесных сил, какой-нибудь Гром, всё это за мной заметив, понимая, что жёсткость по отношению ко мне не приведёт к нужному результату, решает не выносить кулаком эти стеклянные двери, а пальцами руки подзывает меня к себе.
А у меня вариантов, в общем, нету, как только принять это его приглашение выйти на улицу к нему, а там… Будь, что будет.
И вот я с каким-то побитым и подавленным видом выхожу из дверей на улицу, где как-то резко присмирела погода, и не успеваю как-то в себе обозначить свою позицию на свою неприкосновенность, – я вас слушаю, – как этот тип всё это во мне пресекает своим предложением: «Вас ждут», и предлагает мне пройти к стоящему неподалёку на обочине автомобилю.
А я опять только успеваю, как ознакомиться визуально с внешним видом этого автомобиля, где меня ждут, и он мне по всем своим внешним параметрам категорически не нравится – в таких по сути грузовиках на колёсах перевозят целые бандитские бригады, а в багажниках тех людей, кто им перешёл дорогу, и мне точно не хочется помещаться в багажник – и на этом всё, я живо так подталкиваюсь Громом к автомобилю, со стороны задних дверей. Которые при моём к ним подходе открываются, и из темноты салона, который в самых обыденных случаях должен подсвечиваться лампочкой, до меня доносится приглашающий меня забраться внутрь салона голос. – Чего встал, уставился и боишься? – Ещё и иронизирует тип находящийся внутри автомобиля. – Никак горло пересохло от страха. – Делает самонадеянные выводы этот тип из темноты. Впрочем, в его словах есть доля истины, я как бы опасаюсь вот таких приглашений проехаться со страшно незнакомыми типами в джипе с полностью тонированными стёклами, где вместо номеров (как я умудрился это заметить?!) присутствует очень странный знак незримого ока, и предпочёл бы оставаться на своём месте. Но само собой без шанса на реализацию.
– Давай, забирайся в салон, я подвинусь. – Усмехается человек из темноты. Я смотрю на стоящего рядом со мной Грома, и видя по нему, что другой для меня альтернативы нет, с тяжким вздохом забираюсь в салон автомобиля. И как только за мной захлопывается дверь рукой Грома, то тут-то внутри салона появляется свет и для меня многое что из неясного до этого момента проясняется.
И первое, что я понял и убедился, так это то, с чем были связаны последние слова этого человека их темноты «Я подвинусь». Что было не такая уж ирония, а если бы этот тип не проявил такого рода ко мне чуткость и некоторые трудности в себе, то я вряд ли поместился в салон даже такого огромного автомобиля. А всё потому, что сидящий в салоне автомобиля человек, только в таком автомобиле, грузовике на колёсах, мог и поместиться. Он и сам был самых неимоверных размеров своей физической, и как он будет утверждать, то и душевной личности.
Когда же я огляделся по сторонам этого типа, во всё своё физиогномическое удовольствие насмехающегося над вообще жизнью, а над моей в данном промежутке времени особенно для него забавно и любопытно, чем я смогу перебить эту его жизненную насмешку над моей судьбой, а для этого он мне и дал время во время своего перекуса куриных рёбрышек, то по мнению этого типа пришло время для того, чтобы задаться ко мне вопросом личного определения.
– Так значит это ты, кому Анжела Дмитриевна обязана теперь всем? – задаётся ко мне этим вопросом этот тип, поглядывая больше на куриное рёбрышко в своих руках, чем на меня.
– Не понимаю, о чём это вы. – Даю вот такой ответ я, непонятно и для меня почему.
– Скромен значит. Ладно. – Делает любопытный вывод из моих слов этот тип. С чем он убирает в сторону бумажный контейнер из-под рёбрышек, достаёт влажную салфетку откуда-то сбоку, и уставившись на меня, начинает демонстративно вытирать руки салфеткой. И пока его руки вытираются, он начинает вводить меня в курс моего приглашения сюда. – Вот решил лично с тобой познакомиться и убедиться… – здесь он на чём-то в себе обрывается, задумавшись и замерев на мгновение. Но только на мгновение. А как только он из этого заблуждения в своих, невероятного количества мыслей выходит, то он озвучивает незаконченное. Правда, со своим знаковым пропуском.
– Ты показал себя с очень любопытной стороны. – Говорит этот тип, как-то неприятно смакуя слова. – И было бы разумно разобраться, что в себя включает это твоё качество оказываться не в том месте, не в то время при самых неблагоприятных стечениях обстоятельств, и при этом выходить из них победителем. – Уже как бы меня спрашивая обо всём озвученном, только им утверждаемым, смотрит он на меня. А я всем своим недоумённым видом показываю, что продолжаю не понимать о чём это он. – Впрочем, возможно, что это только разовый случай, и тогда нужна дополнительная проверка и тебе нужно ещё себя показать. – И так на этих словах на меня он смотрит пронзительно, типа давай показывай, что ты из себя представляешь, что я выхожу из себя, и пренебрегая опасностями, которую несёт моя несдержанность и в некотором роде грубость и дерзость, прямо в лицо заявляю этому типу. – Да не собираюсь я ничего вам показывать. – И смотрю на него с требованием меня выпустить.
И само собой ему хоть бы хны на всё мной демонстрируемое, он сам себе на уме.
[justify]– Хотя знаешь! – как бы спохватившись, говорит он, осенённый новым для себя решением. – Я уж больно сильно нетерпелив. – Даёт вот такое мне признание этот тип, Шир, как он мне скоро представится, к моей нервной тревожности видимо рассчитывая с моей стороны на какое-то ответное признательное действие. Но не сразу, а сейчас он начинает мне