ОСТРОВ СЧАСТЬЯ

                         
     
                                                       Глава 1

           Африка. Ужасающий зной.
        Удивительно яркое солнце слепит глаза.  
     Воздух наполнен затхлыми, прелыми испарениями растений, после длинного сезона дождей.  В тропических джунглях не бывает ветра. Влажный воздух стоит неподвижно и обволакивает  верхушки деревьев густым белым туманом, даже солнечным днём.
Где-то громко кричат стаи обезьян и их передразнивают попугаи.
            Высоко в небе кружит орёл.
           Я стою голый, в центре песчаной  поляны, посреди тропического леса.
Из одежды на мне только  котека. Она торчит между ног и, загнутый конец которой, торчит вверх, очевидно указывает, куда сейчас попадёт моя душа.
Лицо раскрашено белой краской в виде черепа, а всё тело обмазано жидкой глиной,  которая  высохла и превратилась в корку, не пропускающую жала полчищ москитов. В руках  чаша с ядом  «комбе».  Стрела, наконечник которой, просто помазан этим ядом, мгновенно убивает взрослого крокодила, а мне нужно выпить целый глоток.
           Рядом со мной, у жертвенного костра корчится в диком танце шаман, громко бьёт в бубен и заунывно воет свою песню, выкрикивая гортанные звуки. Дым от костра настолько зловонный, что у меня рвотные позывы. Вокруг стоят мужчины из племени комбаи, с такими же как у меня, раскрашенными белой краской лицами,  похожими на черепа, и  громко кричат, синхронно размахивая руками.  
-  Дада бласса, дада бласса, дада бласса.
Длинные котеки на их гениталиях раскачиваются в разные стороны.
           От пения шамана и однообразного крика комбаев мой мозг входит в резонанс и начинает повторять:
-  Дада бласса, дада бласса, дада бласса.
          Вдруг мне на голову шлёпается, что-то тёплое и вязкое. Оно медленно стекает по лбу,  заливает  глаза и течёт в рот. Оно отвратительно пахнет.
Я понимаю, что это дерьмо орла, который кружит надо мной. И попал он именно на меня, а не на шамана или комбаев, просто потому, что даже они счастливее меня. Но обиды и отвращения нет, потому, что это последняя капля неудачи, выпавшая на мою голову.
           Я подношу чашу ко рту и делаю один большой глоток…
     Чтобы стать счастливым или умереть, потому, что жить так, как жил, больше не могу.
У этой вязкой, бело-мутной жидкости нет вкуса и запаха. Она заполняет моё горло. Я не могу сделать вдох.
Или не хочу?  
Перед глазами медленно плывут бело чёрные лица комбаев с красными глазами. Их зрачки становятся огромными и превращаются в изумрудную даль океана, которая переходит в абсолютную темноту.
-  Это всё? Меня больше нет?  
Но кто же тогда задаёт эти вопросы…
           
                                         Двадцать шесть лет назад.

          Меня зовут Антон.  
Вернее меня ещё нет, потому, что я не родился, но родители  меня очень ждут и хотят назвать Антоном. Сейчас я в животике у мамы и нас везут в роддом, как сказал папа. Мне темно и очень тесно, поэтому я хочу скорее выйти наружу.
-   А-а-а.  О-о  как больно! – кричит моя мама, держась за свой  живот, потому, что я  настойчиво пытаюсь найти выход из своего положения  и  очень хочу скорее увидеть своих маму и папу.
Я не видел их целых девять месяцев! Интересно, какие они у меня?
-  Спокойно женщина. Уже подъезжаем. Потерпите, -  успокаивает её голос какой-то тёти.
Я чувствую, как папа держит маму за руку и нежно гладит её.
-  Потерпи, родная. Ещё немного, - говорит он.  Ему жалко маму, но он понимает, что очень скоро она родит меня и мы будем вместе.
-  Ну, вот и приехали, -  сказал  тётин голос.
Нас с мамой увезли, а папа остался там.
Я слышу голоса:
            -  Зелёные воды!
            -  У плода гипоксия. Нужно делать кесарево!
            -  Срочно готовьте наркоз!
Мама перестала стонать.
            -  Мальчик. Состояние плода удовлетворительное.
            -   У мамочки сердцебиение и давление в норме.
           Наконец я увидел яркий свет и чьё-то огромное лицо перед собой.  
Это была какая-то тётя. Она держала меня на руках и улыбалась.
-  Какой красавчик, - сказала она.
-  А-А-А   Уа-Уа-Уа, - громко заорал я потому, что это был чужой голос и значит это была не мама.  От обиды я обделался прямо в руку тётеньки, продолжая требовать маму.
-  Фу, какой говнистый, -  обиделась она и положила меня на стол. – Сейчас твоя мама проснётся и покормит. Не ори, засранец.
Она вытерла руку, потом  меня  и завернула в пелёнку.
Потом меня куда-то везли, я орал, потому, что очень хотел видеть маму.  
А потом заснул…

                 -  Вот ты где, - услышав голос, я открыл глаза.
Это была та тётя, которую я обделал..  
-  Иди сюда, засранец, - она взяла и переложила меня на другое место. -  Будешь знать, Тарасова, как  моего сына бросать. Теперь воспитывай не сына, а чужую дочку,  -  злобно прошипела она и положила на моё место другого малыша, одев на ножку, бирку с моим номером.
-  Уа-Уа-Уа, - заорал я, сильно возражая против такого вероломного вмешательства в мою судьбу, но она даже не обращала на меня никакого внимания.
                   Я продолжал громко  орать и она меня куда-то повезла.
Передала на руки ещё одной тете.
-  Вот ваш малыш.
-  Но у меня же должна быть девочка? – удивилась она.
-  Это кто сказал?
-  На УЗИ.
-  На  УЗИ  очень часто ошибаются. Писюн могли и не заметить. Надо было самой рожать, сейчас бы не сомневалась. А то ишь моду взяли – кесариться,
а не тужиться.
-  Правда? А муж  мне всё время говорил, что будет мальчик.  Андрюшкой хотел назвать.
Улыбаясь, она нежно прижала меня к себе и   поцеловала в лоб.
-  Так вот ты какой, мой Андрюшенька. Проголодался, мой маленький, - она приложила меня к своей груди.  -  Кушай сыночек.
-  Уа-Уа-Уа, - орал я, пытаясь сказать, что я не Андрюшенька, а Антон и требуя отнести меня к маме.
-  Ну, что ты, глупенький, кушай, -  она дотронулась соском до моих губ и капля молока попала мне в рот. Чувство голода пересилило мою обиду и я начал жадно сосать. Наевшись, пытался снова орать, но долго не смог, потому, что уснул в её теплых руках.
                    И так много раз -  я просыпался и орал.
Меня приносили к этой тёте. Я снова орал.
Она кормила меня. Я ел и снова орал, сколько было сил.
А однажды эта тётя сказала:
-  Сегодня, Андрюшенька,  папа заберёт нас, и мы поедем домой.
Я пытался кричать, что она не моя мама,  а я не её Андрюшенька, но тётя прервала мой отчаянный монолог, вставив свой сосок мне в рот.
Вкусное молоко заглушило мои крики.

                  Проснулся, когда меня завернули и понесли.
Надо мной всё было белое. Потом я впервые в жизни увидел  большое синее и что-то очень  ослепительно - яркое.
А потом на меня смотрел какой-то дядя. Он улыбался. Наверное это был мой новый папа.  Мне он очень не понравился, потому, что от него плохо пахло,
и я заорал:  
-  Уа-Уа-Уа….
Та тётя, которая кормила меня и называла Андрюшей,  взяла меня из рук дяди, который смотрел.
-  Не плачь, сыночек. Скоро мы будем дома,  -  сказала она.
Она куда-то села и мы поехали.  Дядя сидел впереди, а тётя сзади.
Меня чем-то накрыли и я уснул…
                  Открыл глаза от чужого голоса.
Какая-то  чужая тётя, глядела на меня сверху.
-  Бедненький. Это же надо такому случиться!
-  Чего же бедненький. Наоборот, наверное везунчиком вырастет, -  сказала другая  тётя.  -  Папа и мама насмерть, а он живой и ни одной царапины!
-  Как же он жить то теперь будет?  Его родители  ведь детдомовские были.  Значит он полный сирота.  Бедный мальчик.
-  Уа-Уа-Уа, -  заорал я, не понимая о чём они говорят.
-  Ничего, государство воспитает. Покорми его.
-  А красивый какой!
Мне в рот сунули что-то твёрдое и невкусное. Я заорал громче, пытаясь это твёрдое выплюнуть, но оттуда  потекло тёплое молоко.  Оно было не такое  вкусное, как у той тёти, но тёплое, а я был сильно голоден и начал быстро сосать.
-  Ишь, какой.  Справно сосёт.
-  Значит жить будет, счастливчик,   -  сказала первая тётя и они засмеялись.
Закончив сосать молоко из бутылки, я так громко и  неожиданно пукнул,
а потом обделался, что у первой тети, которая кормила меня, лопнула дужка на очках, а у второй  сломался стул на котором та сидела и она упала. Первая и вторая тётя долго и громко матерились. Одна от досады за поломанные очки,
а вторая от боли, потирая ушибленное место.
               Тогда я ещё не понимал, что навсегда потерял этих не родных мне родителей. Они разбились на машине, когда везли меня из роддома, потому, что новый папа был пьян и въехал под Камаз.
А я чудом остался жив, потому, что новая мама закрыла меня своим телом.

                Когда снова проснулся,  надо мной наклонилась толстая тётя.
-  Как же мы тебя назовём?  Начнём с буквы  А - Александр? -  важно произнесла  она и смотрела на мою реакцию.
А я молчал, глядя на неё.
-  Андрейка?
Я громко заорал и замахал руками, возражая против этого имени.
-  Смотри не хочет быть Андрейкой, -  сказала она.  -  Может Антоша?
Я заулыбался.
-  А какой молодец, Антоша, - заулыбалась тётя.  -  А фамилия твоя будет  Счастливый.
Она дала мне твёрдое с молоком.  
Я поел и довольный  заснул, совершенно не подозревая о том, что счастливым я стану только через двадцать шесть лет. А все эти годы меня будет преследовать приставка НЕ. Эти две буквы будут в полной мере отражать всё, что будет происходить в моей жизни – неудачи, невезение, неуспехи.  
За глаза меня все будут так и называть – НЕсчастливый.

                Через восемнадцать лет я уходил из этого детдома во взрослую жизнь. Заведующая, которая дала мне такую позитивную фамилию, была  очень рада  тому, что больше никогда не увидит меня, поэтому выхлопотала мне очень хорошую квартиру и устроила торжественные персональные  проводы.
-  Антоша, -  совершенно искренне плакала она. – Я так рада, что ты вырос. Мне очень жаль, что ты больше никогда к нам не вернёшься.  Желаю тебе найти себя в жизни. Удачи тебе  и процветания.
-  Спасибо  Мария Ивановна. Я вас никогда не забуду. Вы так добры всегда были ко мне,  - поблагодарил её я и мы обнялись.
               В  ночь после моего торжественного ухода, почему-то сгорел кабинет заведующей. При этом другие помещения совсем не пострадали, что очень удивило приехавших пожарных.
                Но не смотря на это, Мария Ивановна и все воспитатели  наконец вздохнули с облегчением. Им всем ужасно надоели те проблемы, которые начали происходить в ясельной группе детдома именно с моим появлением. Там постоянно забивалась канализация, горела проводка, регулярно тух свет,  зимой прорывало отопление, пропадали вещи в одних местах и неожиданно появлялись в других. Ломалось всё, что могло сломаться и портилось всё, что могло испортиться.  Воспитатели не хотели работать в моей группе, потому, что мужья начинали им изменять, дети болеть, а за проблемы в группе их лишали квартальной премии.
              Потом проблемы плавно путешествовали по другим помещениям детдома вместе с моим перемещением по мере взросления.
              И только на дежурстве воспитательницы Тани ничего не ломалось и никогда не портилось, а наоборот – она тогда познакомилась с молодым человеком, и у них всё закончилось свадьбой и рождением девочки.  Потому, что Таня любила меня, и я отвечал её взаимностью. Первое слово, которое я сказал, было  ТА-ЛА, пытаясь произнести её имя.  Поэтому она потом стала моим классным руководителем и доросла до заместителя заведующей.  Таня была единственным светлым пятном в моей «счастливой» жизни и помогала, как могла мне все эти годы.