в один город, выяснилось, что кто-то напутал и мы попали на одно предприятие, но в разных городах. Образно говоря, та магнетическая сила, раньше стремившаяся объединить нас в нечто общее, теперь поменяла полярность, и совместная жизнь превратилась в постоянную изматывающую борьбу за её продолжение. Потом была сломанная нога во время копки картошки на отцовских плантациях и два месяца сначала в больнице, а после дома на старом диване. Конечно, Елена приезжала, кажется раза три, пыталась ухаживать, помогать маме. Она ей очень нравилась, даже дочкой называла, а вот Ольгу только по имени, может даже Оленькой, но не дочкой. Вернувшись в общежитие, после выздоровления, вместе с долгами по всем предметам получил ощущение отчуждённости со стороны моей девушки. Но самое интересное, что то же самое стал испытывать к ней сам, и в один прекрасный момент мы просто стали чужими людьми. Опять же - без ненужных объяснений, разборок, других волнующих сцен, очень буднично. Нет, ни у кого из нас не появилось тогда других увлечений. Такое ощущение, что те двое, жившие рука об руку со счастьем просто куда-то ушли дальше по старой грунтовой дороге к центру. Они продолжали радоваться каждому совместному дню, восторгаться нашим городом, шутить, балагурить, гулять, держась за ручки. Наверное, они и сейчас ходят где-то в окрестностях общежитий по улице Державина, внимательно слушают друг друга о всякой всячине, рассеяно глядя себе под ноги, откидывая в сторону случайные камешки. Такие парочки есть в каждом студенческом городке, их все видят, о них знают все, только им нет дело до остальных, они живут, и будут жить только своими рассказами, общими мыслями, не обращая внимания на остальных. Потому, что остальных просто нет и быть не может. Как нет времён года, времени суток, нет денег, даже нет солнца и облаков, а то, что есть, создано только для них и им принадлежит, а если случайно встречаются вещи им не нужные, то они вызывают у них удивление и разочарование.
Дальше происходили разные неинтересные события, появлялись другие люди, подруги, продолжалась учёба, и всё слилось в одно монотонное действие, направленное на получение высшего образования, а вернее диплома. Вехами того периода стали пьянки с дискотеками. После, когда встречались с однокурсниками, вспоминали в том смысле, что это было сразу после восьмого марта, ещё была попойка у Паши на втором этаже, а вон те разбежались на той грандиозной дискотеке во время встречи Нового года. Позже появилась Ольга, высокая фигуристая дивчина с умными глазами и решительной походкой. Она как-то быстро взяла дело в свои руки и по быту, и по финансам, даже по учёбе умудрялась положительно решать вопросы. Конечно того налёта безудержной радости, который сопутствовал нашим с Леной отношениям, уже не было, но зато появилась определённость, конкретика. Подкупали вовремя и вкусно приготовленные обеды, выстиранное бельё, выглаженная одежда, даже появилась кошка - маленький серый котёнок Плут, урчащий по вечерам на коленях, а с ним, сначала пришёл домашний уют, как бы случайная беременность и штамп в паспорте.
Троллейбус не рассчитав скорость, резко тормознул, под обшивкой заскрипело, затрещало, опять показалось, что он вот-вот рассыплется на части. Но этого не произошло, зато в салон стали набиваться какие-то говорливые люди с проводами, микрофонами, в конце поставили громоздкую кинокамеру и пару осветительных приборов. Всё стало ясно! Машину подготовили для съёмки кино о временах до девяностых годов прошлого века. Вот и теперь пропало волшебство, не стоит на остановке Лена, не ждёт она никого, а живет где-то в своей Находке с располневшим Серёгой, бывшим собутыльником и аспирантом с первого этажа. Кажется у них тоже двое детей и маленький бизнес по продаже корма для домашних животных и средств от тараканов. Чёрт, опять внутри сжалось, заскребло, словно того Плута засунули за грудину, и он пытается вырваться наружу за свежим воздухом, раскарябал всё сердце в кровь, поганец, и ведь не остановится. А в помощь ему тоска всё сжигает в груди, спиртом разогретым, да по бороздам от когтей. Господи, да как же избавиться от этого, чем можно успокоить боль, рану, чем залечить? Да что же, в конце концов, происходит сегодня? Ведь не ждёт меня Леночка тут, нигде не ждёт и дома тоже не ждут, и постылый ужин мне тот не нужен! Откуда эта Ольга взялась тогда, может всё бы наладилось без неё... ой, как устал, как устал...
Надо срочно закурить. Две сигареты хочется, одну за другой, без перерыва. Руки то как трясутся, пачка бы не помялась, хорошо хоть зажигалка, а не спички, а то б как неделю назад с похмелья переломал их половину. Всё, всё нормально! Вон лавочка, надо сесть и обдумать. Что обдумать то? Нет, лучше скорее домой к телевизору, новости послушать про террористов, про катастрофы, Иран, Мела Гибссона. И поесть, взять поднос, превратиться в овощ и на диван, залезть в этот чёртов «ящик» с головой, с ушами, а потом спать и с утра на работу, а там куча дел и всё станет на свои места. Утром полегчает, бутерброд с копчёной индюшатиной и кофе с сигаретой на балконе, вот и весь рецепт. Главное после побыстрей добраться до работы, а там думать некогда, там нужно трудиться, деньги зарабатывать, семью хоть и маленькую содержать. Вот и выход, вот всё и обдумали... только чёртов котёнок за грудиной об этом не знает, бьётся, скребёт, скребёт. Выпустить бы его, да не получится, до утра точно не получится. Вон внизу часовня, может к батюшке сходить? А что ему сказать? Про квартиру, сына наркомана или про то, что Лена уже не ждёт - глупости это. Он ответит, что надо молиться, каяться, наверное, что бог наш отец и любит нас и не даёт никому непосильной ноши. Крепись, держись, давай, если что забегай, свечку поставь. Слышали это уже где-то, знаем.
А может дочке позвонить в Египет, как у них там дела с этим фараоном её, что-то давно не писала. Второй год ребёнка родить не могут, матери в прошлый раз сказала, что Мустафа этот сильно недоволен, говорит что вторую жену возьмёт если сына не будет в течении года, вроде в шутку. А если нет? Этого ещё не хватало! А если дочка родится, тогда как? Гражданство надо было наше оставлять, вернулась бы. Он хоть и образованный, этот араб, но судя по всему вольницы российской не даёт. Ещё жара круглый год. Конечно кондиционеры в квартире, в магазинах, но всё же - чужой климат. Сидит целый день дома одна, на работу не пускают её, детей нет, чем занимается? А вообще хоть ей повезло, не мучается в нашей действительности. Конечно, там у них с подружками по кафе после трудового дня не походишь, пивко не попьёшь, как наши девчонки на прошлой работе делали. И мужа почитать как царя и бога надо, не поспоришь, как у нас женские половины любят. А с другой стороны, почему бы и не поспорить, даже взбадривает, остроты придаёт. Поддаться в нужный момент можно, а потом сказать, мол, ты же хотела вот пусть, по-твоему, и будет, теперь отвечай сама. Плохо представляю себе как моя дочь, усиленная копия Ольги, решительная, стремительная, язвительная красавица, может стать послушной женой хотя бы и молодого богатого араба! Говорила, что всё по любви.
Странное понятие какое-то «любовь» и слово тоже странное, не конкретное, аморфное. В одном из языков, кажется в одном из наречий Испании, выражения «люблю тебя» и «хочу тебя» звучат одинаково. Действительно, скорее бы ребёнок родился, и занятие нашлось бы ей надолго, да и этот успокоится, а потом через годик и второго, вот и всё нормально, судьба готова, прописана до старости. А что ещё нужно? Достаток есть, вещи всякие, одежда, детям образование будет, это, что ни говори, основа. Кажется, звонить не будем никуда. Вспомнил про дочку, как ей там должно быть несладко и котёнок затих, задремал, пока только задремал. Надо поосторожней, не разбудить его, очень тихо садимся в маршрутку и едем к Ольге. Послушать новости с её работы, городские сплетни, вообще просто послушать, может поговорить о чём-то. Только бы она вернулась уже, приготовила, только бы не пошла к подружке, к родне своей многочисленной. А то опять закопошится в груди, заскребётся и вот тогда уже точно делать будет нечего, тогда в магазин за водкой! И хрен с ним, что завтра ещё хуже станет, сегодня надо дожить...
Устал вдруг как-то, ничего не хочется, и ноги будто ватные стали, в сон клонит. Так и раньше бывало, ещё в институте, когда сессию сдашь или какой-нибудь трудный экзамен с третьего захода. Тогда до общежития не шёл, а брёл, в голове мыслей никаких нет, только звон в ушах слышен и полнейшее спокойствие на грани апатии. Придёшь, чай или кофе выпьешь и, не раздеваясь, на постель, спать. Сон был долгий, часа на четыре, но лёгкий, никаких волнений, никаких образов. Проснёшься и всё прошедшее на сессии, представляется далёким и совершенно несущественным, словно это ни с тобой было, как со стороны смотришь, одним словом — история. Просто тогда всё кончалось, трудное и неприятное, а дальше опять - даль и просторы, каникулы, вечеринки, дискотеки, походы на занятия - почти как в клуб для общения, только с долгими перерывами на прослушивание и запись болтовни лекторов. Да и после института подобное случалось, когда переволнуешься, перенервничаешь, например, когда дочка почти сутки родиться не могла или когда в последней квартире ремонт девять месяцев делали корейцы - вот уж намучились, но всегда в те времена апатия приходила как положительный итог. Как граница во времени, граница в совершении непременно важного и волнующего дела, которому отдавались серьёзные моральные, физические, а то финансовые силы, а дальше был новый этап, нужный этап и конечно интересный. После истории с сыном, вернее ещё в ходе неё, после двух лет борьбы и мучений, апатия стала приходить не как вестник доброго окончания пережитого, а как следствие хронической усталости от всего происходившего. Вдруг наступало полное отсутствие мыслей, более похожее на отупение, движение становились замедленными и автоматическими, и спать также хотелось до одури. Но только сон тот отдыха не давал, а был чем-то сродни забытью с дурными снами и пробуждением, ничего кроме плохих предчувствий на грядущее не сулящим.
Так и сейчас, внутри тягостная, тягучая, чёрная как битумная смола пустота, апатия и безразличие. Кажется даже если вон с того камаза упадёт контейнер - попыток убежать и спастись не буду делать. Но и это состояние всё же лучше, какой никакой отдых от воспоминаний, изматывающей тоски и мыслей о незавидном будущем. Сейчас спуск по ступенькам вдоль фуникулёра. Тогда они тоже исхоженные были, блестящие как в масле. А зимой по ним спускаться — настоящий экстремальный спорт, они под снегом, во льду, точно горки только не для мелких сказочных существ, а для нас — студентов. Пара заканчивалась в корпусе «Б», а потом на черчение или историю партии бегом в нижнее здание. И полетели! Пацаны кричат, матерятся, девчонки верещат, снизу бредущие скользят, крепче за поручни держаться, кто-то падает, сталкиваются, на задах летят. Кутерьма настоящая, весело! Куда делось то чувство беззаботности, лёгкости, где та даль, по которой аж бежать хотелось вперёд, только вперёд, всё время вперёд? Нет, хватит,
