личности!»- констатировал мозг.
«Ну и ладно!»- согласилась уже не Вера Анатольевна, а юная Присцилла, поселившаяся где-то по соседству с бывшей сотрудницей мемориального комплекса «Тихое место» пожелала умываться ни сколько не обидевшись на прервавшую чудный сон Роберту.
«Блаженны те кто, просыпаясь, и наяву живут во сне...»
Вера или Присцилла тряхнули своей общей головой, приходя к некоему консенсусу. Он еще не был достигнут, но обе отчетливо понимали, что это лишь вопрос времени.
« Правильно, сначала рожу помыть, потом философия...» Примерно так.
Увидев свое отражение в зеркальной поверхности воды, Вера ахнула, это было ее лицо и в тоже время не ее, то есть, нет, бесспорно, ее, но лет, лет... Короче последний раз такое лицо смотрело на Веру перед выпускным балом в школе. Вера звонко расхохоталась и неожиданно чмокнула Роберту в щеку, девушка покраснела и с некоторым беспокойством поглядела на свою хозяйку. Правда, скорее она покраснела от удовольствия, но это было уже не столь важно.
С одеванием проблем не возникло, ибо вселившаяся в Веру Анатольевну девушка ( а быть может наоборот ) на подсознательном уровне вполне удачно руководила своей подопечной и все части тела довольно быстро и уверенно облачились в необходимые части туалета, не вызвав у горничной и тени подозрения. Вообще, две эти с одной точки зрения разные сущности сумели необъяснимым образом найти поразительную гармонию уже в первые моменты общения, причем без всяких конфликтов с обеих сторон. Как-то само собой получилось, что когда нужно на первый план выходила Вера, а Присцилла действовала и подсказывала ненавязчиво на уровне подсознания, а потом они гармонично менялись местами к вящему удовольствию обеих.
Вера, правда, в данный момент нисколько не обращала внимания на все эти вещи, она просто была в каком-то странном, не поддающемся описанию восторге, от этих новых способностей и ощущений, что даже не испугалась тому, что как-то совсем внезапно обнаружила, что говорит на неком странном языке, напоминавшем английский. Скорее всего, это действительно был английский, глубокими знаниями которого Вера Анатольевна никогда не отличалась. Но похоже, это был какой-то очень уж старый английский потому что в разговоре с горничной Вера не разу не услышала привычных уху слов fack и peach.
Параллельно с одеванием, которое растянулось на довольно приличный отрезок времени, Вера впитывала в себя проснувшиеся в ней знания о событиях жизни Присциллы.
Их было не очень и много-то этих событий, но все связанное с ними постепенно становилось родным, плоть от плоти. И как ни странно, у этих девочек живших в разных столетиях и эпохах оказалось больше общего, чем чуждого, несмотря на вполне понятную разницу в воспитании и образовании.
Например, обе они ненавидели насекомых, причем всех. И обеим нравились высокие голубоглазые брюнеты спортивного (рыцарского) телосложения. И котят они обожали на всех уровнях восприятия до безумия. Впрочем, как и щенят. Но котят все-таки больше. А еще клубничное варенье, фрукты, водопады, просыпаться по утрам от ласковых лучей майского солнца, купание, веселые шутки и изготовление из бумаги разнообразных корабликов. Кстати, спальня принцессы была просто уставлена этими нехитрыми изделиями кустарного промысла. Вот такое вот у Веры получилось чудесное пробуждение, чуть-чуть, правда, ну совсем чуть-чуть тревожило скорое появление неизвестного пока жениха, о котором уже ходили разнообразные слухи, но... В этом было свое... Не знаю, как даже сказать, а потому и не буду, женщины поймут, а мужчинам знать про это не обязательно...
х х х
Модель Лабиринт. Граничные условия расширенные. Свобода выбора особи 25 процентов.
Коновалов медленно шел по бесконечному полутемному туннелю и ему казалось, что бредет он так уже, по крайней мере, несколько сотен лет, неспеша бесцельно и бессмысленно.
Это был лабиринт, здесь не было других противников кроме расстояния, усталости и бесчисленных поворотов и тупичков. Костей, правда тоже не было, и с одной стороны это было странным, а с другой...
Этот гигантский полигон, этот мир кем-то неведомым превращенный в несуразный тренажерный зал жил по своим законам. И законы эти были капитану малопонятны и отчасти необъяснимы, но собственно, и тот мир, из которого Коновалов пришел сюда тоже ведь жил по своим непонятным законам.
Тупо глядя по утрам на восходящее солнце и наблюдая его закат под вечер, каждый, в том числе и Коновалов, задавался мыслями: а зачем это происходит? почему именно так, а не иначе? Почему вообще вода мокрая, а пламя жжет? Здесь присутствовали практически те же самые вопросы, правда, звучали они немного по-другому... Ну типа того, почему мол оживают мертвецы? Почему ночь иногда наступает внезапно, а иногда постепенно? И вода тут не всегда была мокрой... И вообще для чего он существует этот мир?
Коновалову от этих мыслей стало совсем плохо. Проклятый лабиринт, ну кто так строит?
Ужасно хотелось пить, но капитан терпел. У него еще оставалось немного воды во фляге и хотелось ее поберечь, ибо было неясно, когда закончится это глупое кружение. А может быть в этом мире вот так все и заканчивается? Не смертью, смерти здесь для него не было, в этом капитан убедился уже неоднократно, а именно вот так тупо, по кругу, по кругу, без выхода.
Коновалов присел на корточки и словно уснул, впав в забытье, пространство слегка давило, но это тоже уже становилось привычным.
«Интересно,- появилась странная идея,- а если попробовать застрелиться раз нельзя умереть от голода или жажды, и тогда узнать наступит ли желанный финиш?»
Капитан помотал головой, отгоняя это наваждение.
«Противно, как все-таки противно! Эти долбаные экспериментаторы просто вынуждают меня бороться. Да поймите вы уроды, мне уже наплевать! Давно наплевать на вас и ваш гребаный мир! Сдохнуть даже не даете...»
Пришла злость, это было нормально, это было здорово, капитан встряхнулся и поднялся на ноги, прошел до ближайшего поворота.
«Мне плевать на ваши законы! Я установлю свои! Пускай за этим поворотом будет выход!»
За этим поворотом выхода не оказалось, и за следующим тоже. Выход нашелся лишь за четвертым, и он представлял собой банальный видавший виды лифт с черными кнопочками на пульте, зловонной лужей на полу и матерными словами на стенах...
… Это был дом. Огромный и похоже совсем пустой. «Ну, это положим пока», - невесело усмехнулся про себя Коновалов. Сразу за лифтом был пластиковый однообразный коридор, оканчивающийся дубовой дверью, а за ней сразу открывался громадный холл и ХХ-й век здесь заканчивался. Старинная мебель, высокие мозаичные окна, лепной потолок, ковер, на стенах щиты и широкая мраморная лестница, уходящая вверх в полумрак. Дверь за Коноваловым тихо закрылась, и он знал по опыту, что она уже не откроется, но на всякий случай проверил. И понял, что был прав. Куда-то исчез короткоствольный автомат, и капитан снова обратил внимание на стены, где было развешено всевозможное холодное оружие, он даже о голоде забыл от восхищения, чего тут только не было!
Коновалов выбрал средних размеров тесак, удобно улегшийся в ладонь слегка шершавой рукояткой, с сожалением отложил инкрустированный камнями кинжал и выбрал охотничий нож с широким надежным лезвием, который он немедленно отправил за голенище своего армейского высокого ботинка. Снял со стены арбалет, постоял пару минут, изучая систему, потом удовлетворенно хмыкнул и закинул его за спину. Прихватил еще связку арбалетных болтов, решив попозже попрактиковаться в стрельбе, потом подумал, и на всякий случай сунул за пояс один из топориков, не удержался, уж больно хороша заточка, таким топориком дрова колоть жалко, а вот кости нарубит любо дорого.
Осмотрел странное знамя с огнедышащим драконом. Неизвестный художник изобразил дракона во всей красе. Особенно удались, горящие синим огнем, глаза. Немного постоял у щитов.
Их было четыре и изображены на них были, привычные для капитана, карточные масти только вот черви представляли собой винные кубки, пронзенные стрелами, очевидно символизировавшие любовь, что без труда определил даже слабо знающий геральдику капитан. Бубны были вычеканены в виде пентаклей, пики были похожи на мечи, а трефы были одновременно, как показалось Коновалову, похожи и на кресты и на боевые дубинки. Подивившись на диковинные щиты, капитан хотел пройтись осмотреть подлестничное помещение, ведь он вполне законно предположил, что если странные игры продолжаются, то где-то по близости должен был бы находиться пункт питания, или схрон, но знакомое чувство приобретенное им в этом несуразном, но увы логичном мире, подсказало ему что пора делать выбор. Про себя капитан называл это чувство Правилом Знака. Щиты явно были таким знаком и возможно определяющим, от выбора щита зависел дальнейший путь и может быть что-то еще.
Капитан подошел к окну, пытаясь разглядеть, что там снаружи, но снаружи было только небо. А между тем в небе умирал закат.
Он застыл, впитывая в себя эту величественную и вечную как мир картину. Хотя почему собственно умирал? Мы, к сожалению, пользуемся этим словом, как и многими другими словами и словосочетаниями, абсолютно не задумываясь над тем, какой в них вкладываем смысл. Смерть человека, говорим мы, но не говорим смерть дождя или ветра. Поэты, правда, иногда говорят об умирании заката, рассвета, дня или ночи и этому никто не удивляется, как потом не удивляются их последующему приходу. А что же такое человек как не явление природы?
Эти мысли шли вдогонку тем, что посетили капитана в лабиринте, но звучали с иным едва уловимым оттенком понимания. Казалось, еще чуть-чуть и все как в той детской трубке калейдоскопе сложится воедино и наступит ...А вот что наступит потом, было непонятно.
Стоп, еще раз, человек - явление природы? Да, согласен. Я умер? Бесспорно, но не исчез? Нет. Для себя я существую, для собственного разума существую. И находятся еще где-то безумцы, утверждающие, что человеческая смерть явление необратимое! Почему-то вспомнилось недавнее кладбище и толпы зомбированных мертвецов. Капитан невесело усмехнулся, да можно и так, по теории вероятности...
А иногда вот просто хочется стоять и смотреть на закат и еще почему-то хочется уверенности, что завтра он тоже произойдет.
Похоже, все-таки это просто смена форм, и как это происходит не так уж и важно. Законы - вот где собака зарыта! Они работают и похоже везде. Что ж будем их изучать. Вопрос иной, хотим ли? И как сильно? И какое дело этим самым законам до того, что мы о них ни хрена не знаем? А часто просто не замечаем их. Ох уж эта наша ненаблюдательность!
Нет там это нам просто не нужно, там очень хочется есть, и детям нашим хочется есть и женам, кстати, поесть бы было неплохо, откуда-то вдруг накатило острое чувство голода.
« С ума сойти! Надо же!» Капитан оторвался от картины заката, и по ходу выдернув из креплений пиковый щит, стал подниматься по мраморным ступеням. Пункт питания оказался наверху. Капитан ел, получая громадное, и вполне человеческое удовольствие и понимал, что он видимо еще не совсем здесь, как и уже не совсем там...
х х х
Глава VII. В которой юный Марсиньяк
