слова, действительно, я не скажу. С наслаждением разведу руки и улыбнусь. Или заплачу. Что-нибудь одно. Печальный клоун. Его финальный выход. И застывшая улыбка на лице, которая останется.
Я делаю шаг перед ударом. Перед полётом, который превратится в удар. И, притворившись, на момент снова став неискренней, шепчу, что ни о чём не жалею и никого не виню. И вновь молчу. Скоро тело врежется в тонкий лед, запутается в декорациях собственной, до невыразимого короткой и бессмысленной, жизни без места.
Уже вот-вот захватит полёт….
***
- Клянусь, что вы с ума сошли! Или я с ума сошёл, если вижу очередной глюк, побудивший меня к действиям! – слышится около меня знакомый голос, в котором почему-то не слышно смеха. Только искреннее удивление.
Чья-то рука прервала мой полёт, так и не успевший начаться. Чей-то жест заставил меня открыть глаза и вновь зажмуриться от ударившего в них солнца.
- Вы обе… двое… сегодня с ума сошли, раз в реку лезете. Неужели, чёрт возьми, я этого заслуживаю? Или – это не из-за меня? Тогда что же заставило играть в маленького суицидника?
Чёрные, разметавшиеся волосы. Бледное лицо и дрожащее на губах выражение беспокойства. Словно в замедленной съёмке, словно в бредовом кино, я перекидываю ногу обратно и через несколько мгновений вновь оказываюсь на дороге, которая впитала в себя следы моей вины.
Мы замерли в растерянности, не зная, что делать дальше. То ли притворяться, то ли попытаться построить не начатый фундамент. То ли снова всё разрушить и попытаться разбить вину, отразившуюся в зеркале.
То ли бросить в лицо друг другу холодный смешок и разойтись. Рассмеяться и всё. Как два механических клоуна. Наша боль – смешная для людей многих поколений, которые созерцают её со стороны.
В первом ряду… его лицо. Нет, нет. Это всё неправда. Он сам хочет быть непосредственным участником представления. Представления печальных клоунов, запутавшихся в декорациях и чуть не упавших в омут.
Мы замерли растерянно. И смотрели друг на друга, будто стараясь разглядеть подвох. Стояли и молчали. Немые роли в балагане и суете. Среди людей, толкающих нас, толкающих друг друга… мы смотрели друг на друга. Я с напускной холодностью и неприступностью, а иногда – с неправдивым гневом и возмущением. А он – только один взгляд был у него. Беспокойство и тревога, не затаённый смех. Не нарисованная пустая слеза.
То ли смех, то ли слёзы, то ли спасение, то ли погибель в нашем спектакле.
Но известно одно – кривое зеркало, состоящее из смешной печали и печального смеха, нужно разбить.
Так, чтобы осколки полетели в разные стороны.
И не утянули нас за собой.
***
Странный сегодня день. Женщины лезут на мосты и кричат о смерти без слов. Голова раскалывается от вчерашней попойки. Шок от того, что сегодня я увидел рядом с собой мирно сопящую Полину и чуть не довёл её до самоубийства, вежливо и ошарашено попросив уйти, ещё не прошёл.
- Ты… выгоняешь меня в этот серый день? Я вновь превращусь в туманное создание и закроюсь той жуткой вуалью? Ты точно хочешь моей моральной смерти… - простонала она и посмотрела на меня так, как смотрят голодные собаки, когда им долго не дают поесть.
- Я… мне нужно сначала разобраться в своих чувствах. То, что совершила ты, воспользовавшись моим нетрезвым состоянием, нельзя назвать в вышей степени правильным поступком… и вообще, я не выгоняю, а прошу только оставить меня наедине с собой. На время. Пока я не разберусь.
- Твоё время длиной в вечность! – она шмыгнула носом. Глаза её наполнились слезами.
-Я тоже так думал, когда уехала ты, а затем исчезла ещё раз после выдуманной аварии – видишь же, ты вернулась… и я вернусь. Наверное.
- Наверное! Не убивай меня этим дурацким словом – просто ненавижу! Спасибо за то, что попытался меня понять! – Полина резко оделась, не причесалась толком и выбежала из квартиры, точно ошпаренная.
Я собрался на работу и, стараясь думать о чём-то постороннем, посмотрел в окно. За окном по серому небу плыли пепельные облака, выделявшиеся на всём сером фоне одними туманно-белыми очертаниями. Грязно-белыми, я бы даже сказал. По улочкам катались шарики перекати-поля, гулял прохладный осенний ветер, круживший последние листья, опавшие с оголённых деревьев с тонкими, точно алюминиевая проволока, ветками.
Серое-серое утро предвещало такой же невзрачный, неприметный день, растворившийся неприметной кляксой на неприметном настенном календаре. Полина была права – идти в этот день совершенно не хотелось. Не важно, на работу или просто слоняться по улице. Идти в этот день действительно означало понемногу стирать, топить свою душу в этом мареве серого полумрака.
Топить… роковое слово за этот день. Двое захотели сегодня покончить с собой, разбившись о мирные волны нашей реки, покрывающейся тонким льдом.
***
- Вы обе… двое… сегодня с ума сошли… - не помнил, кому это говорил, кого спасал. Которую из женщин в сером, попавшимся на моём окаянном пути. Жанна и Полина. Полина и Жанна. Призраки смешались в одно, но в то же время проступали разными тенями на мостовой, которую осветили тусклые бледные лучи солнца.
С обеими я стоял и молчал несколько секунд, которые показались мне вечностью. «Твоё время – вечность…» с горечью сказала Полина и была в этом права. Полина, которая раскинула руки, подобно птичьим крыльям и хотела полететь вниз. Словно серый камень, что несет пыль из воспоминаний вслед за собой, никогда не оглядываясь назад.
- Оставь меня в покое… сам же просил! – раздражённо прикрикнула она, вынув руку в единственной перчатке из моей руки. Перчатка соскользнула. Я машинально засунул её себе в карман и сказал:
- Неужели ты думаешь, что это – выход? Глупо и неправильно…
- А что – выход? Ты мне всё равно никогда не поверишь… зачем же стоять и протягивать мне фальшивую руку помощи?
- Во-первых, она не фальшивая. Во-вторых, я могу тебе поверить. Но подожди. Не убегай прежде времени, как убегала всегда. Я лишь просто прошу дать мне время для разборки себя на запчасти – настоящие чувства, настоящие мысли. Сам устал от фальшивок, то и дело встречающихся на пути…
- То есть, у меня ещё есть шанс? – импульсивная Полина, впадавшая из крайности в крайность, болезненной хваткой вцепилась в мою руку.
- Определённо… да, есть. Но дай мне подумать. Не надо сразу убегать. Но и набрасываться тоже ни к чему – дай мне просто разобраться. Поверь, если я сам буду желать прийти к тебе – это же гораздо лучше для нас обоих, да? Тебе, вот, не придётся унижаться, а мне приходить в замешательство при одном твоём виде…
Полина посмотрела на меня с явным подозрением. Минута напряжённой тишины. Затем она медленно кивнула.
- Я согласна. Дай мне знать, когда разберёшься… перчатку оставь себе. В ней найдёшь мою визитку, если захочешь позвонить и всё начать сначала. А я буду ждать и не буду приставать к тебе больше – дам сделать самостоятельный выбор…
- Ну, вот и прекрасно. А разбивать о лёд такое тело – просто преступление… - в ответ она невесело улыбнулась и поёжилась на холодном воздухе.
- Ты доволен, как я вижу. Мне приятно, что я смогла доставить тебе удовольствие, а то обычно только проблемы приносила… до встречи.
Когда фигура Полины растаяла в утреннем тумане, у меня как будто бы камень слетел с души, дышать стало намного легче. Это почти падение, натянутый разговор… всё в стиле Полины и, в то же время, отличается от неё прежней. Совсем немного, но я вижу эту призрачную грань, поэтому в груди от чего-то поднимается неприятное чувство.
Мне не хочется отпускать её, но быть марионеткой чужих чувств тоже.
***
Первой, второй ли я спас Полину, пришла ли ко мне Жанна неожиданно или должна была находиться рядом закономерно, я не понимал.
Просто-напросто не понимал. Образы Дам перемешались у меня в голове.
«Вы с ума сошли – ничего про меня не зная, ни о чём со мной не договариваясь, порочите моё имя и говорите о каких-то фактах несуществующей моей биографии. Прогрессирующая шизофрения – вот ваш диагноз. А улыбку шизофреника очень легко принять за улыбку оптимиста…» - вспомнилось мне очередное ругательство на сайте в мой адрес.
Старый противник теперь стал моим личным фантомом – образом, который объединял в себе то, чем я жил раньше и то, чем живу теперь. Чем пытаюсь жить этой странной, охочей до удивительных встреч, осени.
- Наверное, я должна была поблагодарить вас. Или ударить по щеке, сказав, что вы всю смерть мне испортили… - я посмотрел на женщину, которая сейчас шагала рядом со мной. Она шла на работу в гости к Аньке и Кольке, мы пересеклись совершенно случайно, как две параллельные линии, что превратились в ломаные.
Случайно пересеклись. А может быть, это действительно было спасение. Спасение чужой жизни, которая тоже была готова разбиться об реку. Впитать в себя весь осенний лёд.
Раньше Полининой произошла попытка самоубийства, позже… не имело значение. Главное, что они обе, сами того не желая, заражались моим безумием и моими же беспорядочными мыслями. Падали, как сосульки с крыш, вот- вот готовые разбиться на миллиарды ледяных осколков.
- Смерть – это не выход. Благодарить за спасение – уже ваше дело. Хотя… какое это спасение! Я просто оказался рядом.
- Уже во второй раз, - лаконично заметила она и поправила кудрявую, напомаженную лаком, прядь.
Во всех движениях Жанны было что-то угловатое, неловкое и притягивающее. Будто весь стыд этой серой сущности, этой одежды, этого мира, спутников… делал её ещё загадочнее.
- Во второй раз… - эхом отозвался я. – Можете даже не рассказывать, каких странностей вы хотели наделать сегодня. Какие были причины того, что вы хотели себя изуродовать…
- Уже.
- Что – уже?
- Уже изуродована, - спокойно произнесла Жанна и втянула воздух в лёгкие. Насильно втянула. Могла бы и дальше ходить с задержанным дыханием.
- Несчастлив тот, кто не постиг тайн вашего «уродства»… кто не залез к вам в душу до конца. И в танце я крутил вас, словно тушу. За манекенство вы простите подлеца…. Мой экспромт вам в подарок, Жанна. Только больше не всходите на мост.
- Понятно. Для детской школы стихосложения неплохо. Но не обижайтесь – я не всегда была такой жуткой язвой. Сейчас приходится обрастать колючками, чтобы потом выкладывать всю энергию в танце…
- Обрастать колючками… интересно-интересно, - кивнул я задумчиво. – А вот стихотворец из меня правда никакой, это вы верно заметили.
- Я всегда делаю верные замечания чересчур не вовремя, - Жанна резко пожала худыми плечами.
- Этим мы все страдаем.
- Все – это вдвоём?
- Н-нет… это весь мир.
- Жаль, - коротко бросила она, а я стоял с раскрытым ртом и никак не понимал, что же хочет выразить эта странная женщина.
- Вчера я просто ушла, так ничего и не объяснив. Тот танец, то сбрасывание шкуры чудовища и временное представление красавицы, после которой я натянула на себя вновь маску «мисс непроницаемости»…
- Это пустяки. Всякий надевает маски.
Жанна посмотрела на меня пристально. Так сочувствующе и презрительно одновременно, будто пытаясь скинуть одну оболочку с лица и поменять её на другую. Некоторые острые черты сменялись плавностью и вновь становились угловатыми. Как будто сотни ломаных линий переделывали, перестраивали и стирали…
Ломаные линии на зыбучем песке времени.
