Федус

Чтобы посеять панику, чтобы уменьшить число потерь партизан при штурме. Взрывы станут сигналами к атаке. Операция по вывозу детей и женщин в Германию была под строжайшим секретом. Но шел сорок четвертый год и среди предателей, предавших свою Родину, стали находиться желающие, предать и своих новых хозяев, немцев. Этим они хотели сохранить свою жизнь, облегчить наказание. Те, кто вчера говорил, что они не предают Родину, они воюют против коммунистов, сегодня они предают своих «избавителей от коммунистов» тем же коммунистам. У предателей нет ни Родины, ни тем более долга и партии, есть только страх за свою шкуру. Подполье и штаб партизанского отряда знали о секретном эшелоне фашистов, как только военный комендант гарнизона, полковник Шнайдер получил секретный приказ. Каждый шаг немцев контролировали подпольщики. Знали до минут время погрузки и отправки, как принято у дисциплинированных исполнительных немцев.
Началась погрузка.  Автоматчики с собаками перегоняли людей из бараков в вагоны. Быстро, почти бегом, грузили в « теплушки» служившие до войны для перевозки скота. Тех, кто не мог идти, несли на руках. Оставить – значит отдать на гибель. Всех обессиленных, не способных  идти, каратели убивали на месте. Просто подходили и убивали. Кто больше! Кто изощренней! Латыш Бридикас колол штыком в горло.
- Зачем на свиней тратить патроны, - объяснил он шарфюреру, командующему их отделением. Вагон загрузили. Двери со скрипом закрывают. Следующий вагон… Закрыт последний вагон большого эшелона. Два паровоза потянут его на Запад. Охрана давно на своих платформах, нагруженных мешками с песком для защиты. Ровно в тринадцать часов состав, громыхая, плавно тронулся. Спешка карателей понятна. Необходимо засветло проехать сорок километров лесной дороги, которую уже не так уверенно контролировали фашисты. Они не знали еще, что пост на триста шестьдесят шестом километре уже уничтожен и места охранников заняли переодетые партизаны. Сорок километров, какие-то два часа езды, учитывая тяжесть состава. Лес в километре от железнодорожного пути вырублен. Партизан боятся. Лица охранников серьезные, сосредоточенные. До боли в кистях они сжимают цевье своих автоматов. С трудом верится, что это вчерашние хозяева жизни. Еще вчера, как свою, топтавшие Белорусскую землю. На передней платформе каратели-прибалты, в середине состава и на задней платформе немцы роты СС.
Машинисты категорически запретили Федору ехать с ними. Таков был приказ командира отряда в шифровке, которую Крунич передал им. Он выполнил свою задачу. Основную. Он сделал то, что не смог бы сделать ни один взрослый партизан. Но Федор бывалый партизан с звериным чутьем и повадками разведчика. Как обошел он посты, которые казалось пройти невозможно? Когда состав отошел на три километра от станции из угольного тамбура, весь черный от пыли, вылез Федор. Одни зрачки блестели, как у молодого волчонка перед схваткой.
- Федька, чертенок, ты откуда? – старый машинист Прохор даже лопату выронил от удивления.
- С неба дядя Прохор! Откуда еще черти берутся? Дай угольку подкину.
Потом был бой. Короткий. Страшный. Где десяток секунд имели цену жизни и смерти. Федор с немецким автоматом по крышам вагонов бежал к середине состава. К среднему вагону, из окон которого, как из черной грозовой тучи, шел страшный свинцовый дождь. Минута, две, три… Сколько продолжался этот бой? Федор через окно проник в купе. Два убитых немецких офицера. Женщины, дети, которыми они прикрывались, как живым щитом, лежат, прижавшись к полу. Он не успел опередить третьего раненого фашиста, на мгновение. Тот успел, умирая выдернуть кольцо у гранаты. Федор схватил гранату и кубарем вылетел в коридор, через открытую дверь. Он не слышал взрыва. Он совсем не чувствовал боли. Только провалился в черную бездну.

*   *   *

Страшная контузия, множество осколочных ранений головы, груди. Врачи спасали партизана Крунич. Его просто собирали по частям. Четыре года он не мог говорить совсем. Потом начал по букве, по слову. Путал шипящие, не произносил твердые и согласные. Он начал говорить! Только память не смогли ему вернуть. Он остановился в развитии, словно остался ребенком. По-детски обижался по пустякам и тут же все прощал. И совсем не умел ненавидеть и делать зло. Менялись приюты и спецбольницы, с которых он всегда убегал. В приют, через пять лет после Победы, пришел приказ о награждении Крунич Федора Богдановича орденом Красной Звезды, где его и наградили. Он радовался, как пятилетний ребенок. Плакал, гладил и целовал свою награду. Ходил по палатам с орденом на груди.
- Холосо, Федус, холосо. – И улыбаясь, поднимал вверх большой палец.
После очередного побега и увидел его Иван «Железо» спящим на скамейки рядом с вагончиком сторожей депо.

*   *   *

Машинист пассажирского электропоезда, Влад Шипилов, после смены всегда заходил к Зине Соболевой. Она нравилась ему всегда, еще со школы. Зина училась на класс старше, он ухаживал за ней. Как обычно в школе девчонки дружбу и ухаживание младших не принимали серьезно: просто, как должное, как детскую игру. Девчонки старших классов всегда ищут дружбу с более взрослыми, отслужившими армию парнями. После школы Зина Виневцева уехала в облцентр, поступила в медицинское училище, а Владислав через год уехал в один из райцентров области учиться на машиниста: как отец. Отучившись, ушел служить в армию. Зина вышла замуж. Правда, неудачно. После рождения дочери муж, как то сразу охладел к ней. Работая инженером на телеграфе в женском коллективе, он завел себе любовницу. Может, все в жизни и перемололось бы со временем. Тысячи семей сталкиваются с изменой кого-то из супругов. Зина не смогла переломить себя, простить и забыть, хотя муж клялся, просил прощения. Зина Соболева вернулась в поселок работать медсестрой. Воспитывала дочь, училась в мединституте. Она встретилась с Владом случайно, поболтали. Потом встречи стали планироваться. Жизнь продолжается. Время лечит даже душевную боль. Они собирались осенью пожениться.
- Зинуль, мне надоело, как мальчишке, бегать к тебе огородами, - сказал как-то при очередном свидании Влад. – Выходи за меня замуж. Обещаю: всю жизнь на руках буду носить! Согласна? Только свадьбу сыграем, как люди.
Зина ответила согласием. Только защитится летом, а осенью свадьба.
Сегодня она задержалась в поликлинике. Влад зашел в квартиру. Дверь не закрыта. Кто-то разговаривал на кухне.
- Федус, ты кушай. Мама говорит, надо есть манную кашу, чтобы расти.
Влад открыл дверь на кухню. За столом сидела Юля, напротив Федус. Его, как и, пожалуй, все жители Ясного знал Влад, видел много раз, считал больным, юродивым.
- Привет, Юлечка!
- Привет, Влад.
- Что здесь этот гость делает? Федус, ты что приперся?
- Я его пригласила в гости. Федус сказал, хочет кушать.
- Покушал? – Влад подошел к Федору.
- Холосо, Федус, - он довольно гладил себя по животу.
Влад обратил внимание на расстегнутые пуговицы галифе. Резко взял Федора за воротник гимнастерки. Федус испуганно сжался, прикрыл лицо локтем.
- Не дергайся, убогий! Бить не буду. Поел? До свидания. Пора и честь знать.
Юля попыталась заступиться, но Влад остановил ее вытянутой рукой.
- Юлечка, девочка, убери посуду за гостем, пожалуйста!
И потащил упиравшегося Федуса к выходу. Пришла Зина, она непонимающе стояла в дверях с сумкой в руке.
- Влад, что случилось?
- Случилось! Прихожу, этот убогий на кухне с Юлей. Есть, у нее попросил. У ребенка. Она и привела его. Сидит, жрет, ширинка расстегнута, воняет от него мочой. Педофил старый!
Влад с силой толкнул державшего за воротник Федуса. От толчка он упал на четвереньки, пополз к выходу.
- Федус кусал. Федус холосый.
- Иди педофил! Чтоб ноги твоей не было здесь. И не дай Бог подойдешь к Юле. Увижу. Убью!
Федор вскочил на ноги, открыл дверь, убежал. Зина зашла на кухню. Юлечка плакала, положив голову на неубранный стол. Зина увидела в окно быстро уходившего Федуса. Она не видела его лица, но по вздрагивающим плечам поняла: он тоже плачет. Плачет, как обиженный ребенок. Да он и есть ребенок. Даже пуговицы на брюках забывает застегнуть, как это часто делают дети.
Влад подошел сзади, обнял Зину за плечи, нежно поцеловал в шею.
- Устала родная?
- Да, немного. Как обычно… Знаешь что Влад?
- Что, родная?
- Ты не приходи ко мне больше, никогда.
- Ты что, Зинуль?! Ты что говоришь?! Ты из-за этого убогого?! Прости, пожалуйста. Погорячился. Зин, ты пойми, я захожу, он сидит… - начал оправдывать свой поступок Влад.
- Не надо ничего объяснять Влад, - перебила его Зина. – Я не сужу тебя. Может, ты и правильно поступил: защищал семью. Только не приходи больше, пожалуйста. Мы не сможем жить вместе. Разные мы с тобой.  Прости… Если сможешь…
- Как знаете, Зинаида Васильевна. Если дурачок вам дороже, чем я!  Думаю, переживем!
Влад обиженно ушел, громко хлопнув входной дверью. Зина подошла к плачущей дочери, погладила ее волосы.
- Прости меня Юлечка… Ни кто нам не нужен… Будем жить вдвоем…

*   *   *

Умер Федус в конце сентября. Умер тихо и незаметно, как и жил. Был ясный солнечный день после декады дождей. Наконец пришло «бабье лето», полетела паутина. Заиграл, как это бывает только осенью, словно зеркальный, чистый до синевы, воздух. Последние дни солнца, тепла перед долгими месяцами осенних туманов и слякоти, перед зимними морозами и метелями.
Он лежал в парке на лавочке, словно спящий. Шел по парку, устал, прилег отдохнуть, как часто делал, положив под голову свои ладони, подобрав к животу ноги. Так и остался спать с блаженной улыбкой на успокоенном, заросшим юношеским пушком лице…







Эпилог

О похоронах Федуса никто не сообщал. Но как-то само собой весть обошла весь поселок. В субботу к часу на кладбище потянулись люди. Десятки, сотни, как не было никогда. Федора привезли военные с райвоенкомата. Военком здесь же зачитал о боевых заслугах Крунич Федора Богдановича. Под жалобную, щемящую сердце, музыку духового оркестра и трехкратный ружейный залп, курсанты опустили гроб в могилу. Стали подходить люди, бросать горсти земли, гулко стуча по крышке.
Виновато прятались за спины «Слон» и Архип. Сжимала в руке колючие стебли двух чайных роз Зина Соболева, гладила волосы дочери. Юля, спрятав лицо в кофту матери, тихо плакала, прижав к груди «пупса» с желтыми волосами в новом розовом платье. Баба Катя крестилась, вытирая глаза носовым платком:
- Господи! Отмучился, сердешный! – тихо шептала она.
- Царство небесное…
- Вечный покой… - шептали старушки.
И все жители поселка словно потеряли что-то свое нужное, знакомое. Пусть часто чудное, даже смешное, но близкое, родное. К чему все привыкли, и думали, он будет всегда.
- Мир и покой, тебе Федор Крунич. Ты навсегда остался солдатом. Может, теперь ты нашел свое счастье, которого так не хватает нам - живым.