скрипом открывшись, дверь стукнулась о стену помещения, походившего скорее на подвал с низким аркообразным потолком. Посередине этого подвала стоял большой дубовый стол, на котором, как и по стенам были разложены разные орудия пыток. Крючья особой конструкции для сдирания кожи с живых людей; пилы для распиливания человеческих тел; разнообразные клещи для пыток; плети с железными крючками на конце; топоры с остриём вместо обуха. На самом же столе был закреплён небольшой механизм, чем-то напоминающий мясорубку и предназначенный для дробления пальцев рук. В дальнем углу стояла жаровня, на углях которой лежали уже раскалённые до бела крюки и щипцы. И именно в тот момент, когда невысокий, плотного телосложения человек с короткими ногами доставал из жаровни раскалённые клещи, вошла Света. От неожиданности коротконогий вздрогнул и чуть не уронил клещи. Даже висящий на дыбе изуродованный человек перестал стонать. Он с усилием приподнял голову и посмотрел на Свету своими залитыми кровью глазами.
- Что же это? О господи! Неужто сама матушка к нам пожаловала?! – оголив большие и кривые зубы, сказал коротконогий , и поклонился. – Но негоже тебе, матушка, быть здеся, средь страха этого , да людишек мерзких!
- Не тебе, холоп, указывать мне в том, куда идти и где быть мне! Аль забыл ты, пёс, с кем говоришь?!!! - гневно сведя чёрные брови, крикнула Света.
Коротконогий ещё ниже поклонившись, попятился.
- Так, может, и мне тебе поклониться, а, матушка?! – вдруг раздался чей-то голос. Света повернула голову. Только сейчас она заметила сидящего на деревянном троне у стены царя.
- Может, и мне тебе отчет давать, где я, с кем я, что изволю делать да мыслить?! – вскочил и, опёршись на посох, прокричал Иван. Света поклонилась царю и подошла к столу.
- Ведаю я, государь, что в делах ты весь и в заботах. Но и моё сердце скорбит о том, что не может помочь тебе, великий, как хотелось бы!
- Уж, не в делах ли дознания на врагов наших желаешь ты, матушка помочь мне?! – успокоенный речью царицы, с иронией в голосе ответил Иван. – А что, Григорий Лукьяныч, дай-ка ты царице клещи да разъясни, за что браться-то ими! – расхохотался царь.
Скуратов, приняв царскую игру, в полупоклоне подошел к царице и протянул ей клещи:
- Прими, матушка, клещи, коль на то воля твоя. Но с опаской берись, неровён час, обожжешь ручки белые свои железом сим калёным! - произнёс Малюта, передавая клещи царице.
Та, взяв клещи, подошла к дыбе, по пути чуть не задев Малюту раскалёнными губками клещей. Успевший отстраниться Скуратов растерянно смотрел на царицу. Подойдя к висящему на дыбе человеку, она остановилась в полуметре от него, разглядывая его окровавленное и изуродованное тело.
- Нет, Григорий Лукьяныч, все бабы одинаковы. Как кровь увидят, так готовы и без чувств падать, – улыбнулся царь. На лице Скуратова тоже появилась улыбка. Даже опричник, стоящий у дыбы, тоже заулыбался.
- Я не баба! – тихо, но так уверенно произнесла царица, что все мгновенно перестали улыбаться. – Я Мария Темрюковна, жена царя и царица русская!!! И так я буду поступать со всеми врагами мужа моего и государя Иоанна Васильевича! – ещё более уверенно, скорее грозно, сказала она и схватила клещами за нос пытуемого.
Зашипела и лопнула кожа на его носу, и резкий запах палёного мяса заполнил подвал. Человек глухо вскрикнул и уронил голову. Царица повернулась к Ивану.
- А сейчас не соблаговолишь ли отпустить меня к себе, ибо не гоже мне мешать тебе в делах твоих праведных. А коли потреба во мне какая будет, так я по первому же зову твоему явлюсь во светлые очи твои!
И она поклонилась царю, положив клещи на стол.
- Да, конечно, матушка! Ступай с Богом. А мы тут сами управимся! – тихо ответил побледневший Иван.
Царица, отойдя два шага спиной, выпрямилась и, гордо подняв голову, не спеша поднялась по ступенькам, выйдя из помещения. Ещё несколько минут после её ухода в подвале царила мёртвая тишина. Понемногу придя в себя, царь посмотрел на Скуратова. Таким испуганным он не видел его никогда. А Малюта, неотрывно смотрел на лежащие на столе клещи, из которых торчал нос несчастного боярина Миловидова.
- Ну, что скажешь, Григорий Лукьяныч? Сильна, сильна баба!
- Да… - прохрипел Скуратов и, подойдя к бадейке, налил царю квасу. Царь жадными глотками быстро осушил чарку. Скуратов пил медленно, отвернувшись от царя. Его глаза метались, словно загнанные звери, и так же лихорадочно он думал. Для него не были внову сила и характер царицы, но именно это и таило страшную опасность как для самого Малюты, так и для многих других, кто был с ним дружен в силу родства или иных обстоятельств.
- Да… повторил Скуратов, ставя свою чарку на стол. – Ох, уж времена настали, чтоб лучше умереть да не видеть сие, что рвёт сердце моё на части.
- Пошто закручинился, Григорий Лукьяныч? - непонимающе взглянул на него царь, но Малюта глазами показал на стражника.
- Выдь и стань у двери наружной. И чтоб ни одна мышь, не то, что человек, сюда не прошли! – крикнул Иван опричнику, и тот, поддерживая кривую саблю, выскочил из подвала, закрыв за собой дверь.
Иван опёрся обеими руками о подлокотники трона и наклонился вперед к Скуратову, который, полулёжа на столе, зашептал:
- Страх держит меня, великий государь, большой страх. Но не за свою жизнь беспокоюсь я, нет!
- А за что ты так встревожен, Григорий Лукьяныч?! – прошептал царь.
- За тебя, батюшка, за тебя, государь, токмо за тебя!!!
- Говори! – стараясь скрыть волнение, сказал Иван.
- Про царицу будет мой сказ, про Марию Темрюковну! Но если нет веры в сердце твоём ко мне, так лучше сразу руби голову мою с плеч, ибо нету мне жизни без веры и любви твоей, великий государь!
- Слушаю тебя, говори!
- В силе царица, в большой силе и брат её Михаил, который, как тебе ведомо, главный опричник.
- Ну и что тебя тревожит? Или ты, как пёс, чуешь недоброе?!
- Да, я пёс, верный и преданный пёс! И чую я, что Мария Темрюковна хочет тебя извести и сама стать царицей на Руси!
- Чушь!
- Нет, государь, не чушь! Она вольна в поступках своих и открыта. Но мысли её никому не ведомы.
- А неужто тебе-таки они ведомы?!
- И мне они не ведомы, а только чую я их, ох, чую! Ведь то, что вокруг тебя и в силах моих, я чищу, как покорный и преданный холоп, вырывая горла, языки и глаза всем тем, кто не токмо сказать, а лишь подумать о тебе недоброе осмелится! Но она же у самого изголовья твоего, как змея, свернулась. Готовая в любую минуту ужалить и впустить яду в тело твоё!
- Остановись, Малюта! – вскочив с трона, вскрикнул царь Иван и замахнулся посохом.
- Коль был бы лжив, так замолчал бы. Но я не в силах здесь смолчать, когда твоя вся жизнь есть под угрозой! – Малюта положил голову на стол и закрыл глаза, ожидая удара посохом. Но царь медлил. Малюта, хорошо зная нрав царя, покорно ждал. Царь же и сам терзался сомнением. Да, он женился на дочери черкесского князя Темрюка только из политических соображений. Нет, как женщина она его тоже устраивала, хотя не делала в постели многого, чем ублажали его другие бабы…
- Повсюду ложь, предательство, измена! – простонал царь Иван, словно выдавливая из себя эти слова. Он медленно опустился в кресло и, опустив голову, беззвучно заплакал. Только перед одним человеком он мог себе позволить такое. И этим человеком был Малюта Скуратов, который уже стоял на коленях в ногах царя и, опустив голову в руки его, тоже плакал. Вдруг Малюта почувствовал, как дрогнула рука царя. Скуратов тут же отпрянул и посмотрел на царя Ивана. Тот, уже перестав плакать, сидел на троне с высоко поднятой головой. Его впалые глаза светились каким-то жутким огнём, источая холод. А на бледном лице появилось некое подобие румянца.
- Супротив меня идут?! Извести меня хотят?!! Так я их всех под корень вырежу! Живыми в землю закопаю! На корм ракам моим в озеро пущу! Да они ещё сами у меня смерти просить будут! Да только я их постепенно убивать буду! Но я их выведу. Как заразу, как крыс мерзких, беспощадно выведу! – переходя на крик, сказал царь Иван.
Вдруг он резко взмахнул своим посохом, который, пролетев в каких-то сантиметрах от головы Малюты, со свистом обрушился на крысу, размозжив ей голову шаром-рукояткой. Крысиная кровь, разлетевшись в разные стороны, забрызгала халат, и даже лицо Малюты, который испуганно посмотрел на царя. Иван тоже взглянул своими холодными глазами на Малюту и, немного наклонившись в его сторону, с жуткой улыбкой тихо сказал:
- Так будет с каждым!
Малюте очень хотелось пить, но он боялся даже пошевелиться… Через несколько минут царь Иван, словно очнувшись, сказал:
- Что ты предлагаешь, Григорий Лукьяныч?
Скуратов попытался что-то сказать, но лишь издал хрипящий звук и взялся рукой за горло.
- Испей кваску, Григорий Лукьяныч, да и мне налей, чтоб жажду утолить.
Уже совсем пришедший в себя Скуратов, быстро вскочив, подбежал к столу и налил квасу в царскую чарку. Царь Иван, утолив жажду, отдал чарку Скуратову и, подождав, пока тот тоже испьет квасу, сказал:
- Говори, Григорий Лукьяныч!
- Коль велишь, надёжа государь, так и скажу я. Царица Мария, как заноза в теле твоём, да и всей Руси.
- Так что же делать?
- Занозу надо вырвать! Но рвать её нам надобно с умом, чтоб ни кому сие не было известно. И брат её с отцом как прежде были наши други.
- Так ты считаешь отравить?!
- Ты всё сказал, великий государь. Лишь дай мне только знак.
- Быть посему! Теперь иди, дай мне побыть наедине с собой и с богом.
Малюта, поклонившись, попятился до двери и вышел. Оставшись один, царь Иван задумался. Он вспомнил, как приехала княжна Кученей Темрюковна с братом Салтанкулом Темрюковичем Черкесским в Москву …
Она сразу поразила царя. Длинные чёрные косы, большие чёрные брови вразлёт и такой же большой нос с горбинкой. Нарекли её Марией. С первого дня пребывания в Москве Мария Темрюковна показала всем свой гордый и тяжелый нрав, оттаскав дворовую девку за косы только за то, что та не появилась после первого зова.
Но самое удивительное было в дарах, привезённых ими царю. Среди прочего, а может быть, и главным было кресло-трон. сделанное из красного дерева с резными подлокотниками и спинкой, в середине которой был искустно закреплён каменный крест…
В первую же брачную ночь, когда молодая царица безмятежно разбросав руки по кровати, спала после сладостных утех, царь Иван вышел из опочивальни. Испив кваску, он прошел в заднюю за тронным залом комнату, где стояли, привезённые Марией подарки… Иван подошел к креслу и сел в него. Сидеть было удобно, словно кресло это мастерили специально под него. И спинка так хорошо прилегала к спине царя, особенно тем местом, где был каменный крест… Вдруг царь Иван почувствовал какое-то тепло, словно исходящее от спинки, которое пронизывая его тело, наполняло его собой. Иван хотел встать с кресла, но какая-то неведомая сила держала его. Ужас охватил царя. Он хотел крикнуть слуг, но не услышал голоса своего. а вся комната вдруг стала быстро наполняться каким-то фиолетовым туманом. Что-то сдавило его грудь, мешая дышать, и царь потерял сознание…
Он уже не сидел в кресле, а летел, словно птица, высоко-высоко над землей. Под ним проплывали страны и моря, а он всё летел и летел…
Вдруг он увидел под собой город. Каменные дома с плоскими крышами отличались от изб и хором на
