Тарасова Светлана
Исповедь одного преступления
Всегда ли ты будешь одинокой?
Живя только собой, своим одиночеством,
Почему ты не позволишь мне, понять тебя?
Всегда ли ты будешь отдаляться, все дальше и дальше?
Почему ты не остановишься?
E-Type - Do You Always
Пролог
Каждый день, просыпаясь на рассвете, ты открываешь глаза. Свои удивительные и неповторимые глаза: синие, зеленые или карие – они видят мир вокруг тебя, и переносят увиденное в твою жизнь. Каждый день эти необыкновенные глаза лгут тебе, говорят правду или дают надежду. Каждый день они учат тебя жить.
Но сейчас закрой свои прекрасные глаза и послушай меня: когда ты их откроешь, ты удивишься тому, что увидишь. Я прошу тебя лишь об одном: хоть на секунду, на один лишь только миг увидь мир моими глазами. Увидь то, что вижу я, и пойми, как устроен этот мир в моих глазах.
Всего лишь на миг.
Прошу тебя, открой глаза.
Глава первая
Я не знаю, с чего начался мой грех. Наверно, с момента моего рождения. Мне изначально не повезло с родителями. Я имею в виду своих настоящих родителей. Хотя …нет. Они мне не настоящие, а всего лишь биологические. Да, так будет вернее. Мои настоящие родители усыновили меня, когда мне было восемь. Это произошло всего лишь спустя полгода, как я стала сиротой. Я до сих пор помню этот день. И это лучшее воспоминание из моего детства.
Ну да я пришла не об этом говорить, а о том, что сделала. Я знаю, что, скорее всего вы сообщите в полицию, и я на вас не обижусь.
О, нет, батюшка, не говорите мне о тайне исповеди, не надо. После услышанного, вы сами примети это решение. Поверьте. Знаете, когда меня удочерили, то ближайшие родственники родителей приняли меня очень тепло. У меня появились бабушка, двоюродные братья и сестры, у меня появилась семья. И я могла бы быть счастлива этим, если бы не сестра моей матери. Это просто завистливая старая стерва…
Простите меня, я знаю, в Храме Господнем нельзя так выражаться, но вы уж привыкайте, без подобных слов вы просто не поймете ничего.
Так вот эта старуха всегда завидовала мне, потому что моя бабушка меня любила больше всех на свете. Именно мне она оставила в наследство свою квартиру. В наше время это лучшее наследство. Я красива, умна, с хорошим образованием и квартирой. Теперь вы понимаете меня? Как можно было меня ненавидеть? Но она могла. В день, когда нам зачитали завещание, она отвела меня в угол комнаты и прошипела своим ядовитым голосом:
- Ты как твоя настоящая мать, такая же дрянь. Уж я-то тебя вижу насквозь, не удивлюсь, если ты спровадила бабульку на тот свет, как твоя мамаша твоего папашу.
Что я могла сказать, ведь она старше меня? Пришлось ей просто врезать. С тех пор мы не общаемся. Не велика потеря. От нее было столько неприятностей. Она год судилась со мной из-за квартиры. Только сдается мне, дело было не в жилплощаде, а в той пощечине, что я ей влепила у всех на глазах.
Что говорите, батюшка, Бог ей судья? Ну да, точно.
Правда, я так и не сказала самого главного. Помните, старуха про мою мать говорила? Так вот это правда. Она действительно его убила. Вот так живешь на белом свете, готовишься в первый класс идти, а потом бах… и ты круглая сирота. Сначала умирает отец, а потом чокнутая мамаша кончает собой, вешается в тюремной камере на простынях. Сначала я думала, что она эгоистка. А потом, что может, она сделал все правильно.
Почему она убила отца? Да кто его знает. Кажется, она его очень любила, ужасно ревновала. Наверно, в один прекрасный день не выдержала. Хотя ведь дело вовсе не в ней, а в моей тетке. Я ведь много думала о генетики.
Как вы думаете, батюшка, способность убивать передается по наследству?
Не знаете? Вот и я не знаю. Что может повлиять на решение человека совершить преступление? Ведь прекрасно знаешь, что за этим обязательно последует наказание, и все равно не можешь остановиться. Это желание распирает тебя из нутрии, словно нечто вселилось в твое тело и требует немедленного выхода. Так было и со мной. Казалось, что если я этого не сделаю, то просто взорвусь изнутри.
Так с чего же все началось? С моей свадьбы. Мне было двадцать лет, когда я познакомилась на третьем курсе с парнем с параллели. Больше всего мне нравились его глаза. Огромные, с невероятно длинными ресницами и синим-синим цветом. Это был не какой-то там бледный цвет рыбьих глаз, а глубокий насыщенный цвет воды. Бывало, сядем мы за стол пообедать между парами, он мне рассказывает что-нибудь, а я его вовсе не слушаю, только смотрю на взмах его ресниц, на радужку глаз, поражаясь их глубине. С такими глазами человек должен быть очень глубоким, чувственным, не способным сделать больно.
Свадьба была его идеей. Нам оставалось только сдать госэкзамены и получить дипломы. Против никто не был. Моим родителям он очень нравился, а я была в восторге от его родственников. Несколько месяцев ушло на подготовку. Я заказала себе платье цвета шампанского, а свидетельница готовила корзинку с лепестками роз, обложенные кубиками льда, чтобы осыпать нас, когда мы будем выходить из загса. В то время мне казалось, что большего и не нужно для счастья. Синие глаза и платья цвета шампанского. Вот был предел моих мечтаний. Я так была поглощена своими эмоциями, что не заметила того, как одна варюсь в них.
Прозрение наступило в самый не подходящий момент. У нас было все как положено: белый лимузин, море цветов, огромное количество гостей, состоящее из кучи приезжих родственников из глубин провинций, о которых даже никто не слышал. Был выкуп, под смех друзей и подруг. Мы даже дождались очереди в зал бракосочетания. Под марш Мендельсона мы ввалились всей толпой. Мне казалось, что я сплю и вижу прекрасный сон, где я принцесса, и моя сказка заканчивается словами «и они жили долго и счастлива». Правда до этого конца мы так и не дошли.
В торжественной тишине регистратор читала нам о важности нашего шага, его ответственности и обдуманности. Я как дура лучезарно улыбалась в ожидании кольца на палец. И вот этот момент наступил:
- Согласны ли вы, Миронов Олег Николаевич, взять в жену Томшину Леокадию Игоревну?
О, здесь я должна сделать еще одно отступление. Не знаю, о чем думала моя биомама, когда давала мне это имя, но поверьте, от него я страдала в школе до седьмого класса. В классе я была дочерью чокнутой убийцы. Окружающие знали мою историю. Мне иногда казалось, что все смотрят на меня с ужасом и интересом, ожидая, что я что-нибудь выкину экстра неординарное. А уж когда меня вызывали к доске, многие в классе прикрывали рот рукой, чтобы не рассмеяться. На перемене кроме как «Бабка Леокадия» ко мне не обращались. Дружить со мной тоже никто не хотел. На уроках я сидела одна за партой, устремим пустой взгляд в окно, за которым рос одинокий клен, мечтая о том, что когда-нибудь познакомлюсь с удивительным мальчиком, который будет самым популярным в школе, и тогда мне будут все завидовать, словно его популярность могла передаться и мне.
Чтобы хоть как-то сосуществовать со своим именем, мне приходилось всем говорить, что меня зовут Лео. Теперь мало кто знает моего настоящего имени. Поэтому когда в Загсе произнесли его, мое тело всего лишь на мгновение сжалось, в ожидании того, что все присутствующие закричат «Бабка Леокадия». Конечно, никто ничего не сказал, и мой жених кстати тоже. Он только что-то нервно прошептал дрожащими губами, кажется, это было «не могу, я не могу…» и порывисто вылетел из зала.
В начале никто из присутствующих не понял, что произошло. Кто-то нервно хихикнул. Медленно обведя глазами зал, я прочитала у каждого на лице только жалость. Они все жалели меня. Маленькую сиротку, с неудачным именем. Я могу выдержать все: насмешки, критику в свой адрес, но только не жалость. Друзья и родственники не решались уйти. По-моему, я должна была заплакать, и тогда они вздохнули бы с облегчением, потому что знали, что в таком случае надо делать. Они бросились бы меня обнимать, говорить утешительные слова, гладить по голове, ругать Олега последними словами. Братья бы стали бить себя в грудь, клятвенно обещая подловить его в темном переулке. Только мысль об этом вызвала во мне отвращение. Я швырнула букет невесты под ноги регистраторши. Не ожидая такого, она дернулась в сторону, ударившись о край стола.
- Найду себе лучше, - пожав плечами, я вышла из зала, сожалея только о синих глазах, которых больше не увижу.
Именно в этот момент я решила: все, хватит себя жалеть. Пора взяться за себя самой. Раз судьба отказывает мне в женском счастье, я должна добиться этого сама.
Первое, что я сделала после того, как отменила свадебный банкет и не ответила ни на один звонок подруг (буду я еще выслушивать о том, какие все мужики сволочи), так это составила план действий. Ну а второе… начала его выполнять.
Начитавшись книг о том, как пережить разлуку и встретить настоящую любовь, я объявила за завтраком родителям о том, что переезжаю на другой конец города, жить самостоятельной жизнью в бабкиной квартире.
- Милая, ты уверена, что быть одной, это лучшее решение для тебя? – мама была в своем репертуаре, все жалела меня и хотела разделить со мной все горести. Только ведь разбитое сердце она склеить не сможет.
Вы думаете, батюшка, мне было все безразлично?
О, нет. В первую же ночь я рыдала, закусив подушку, чтобы никто не услышал моих воплей. Это были мои первые слезы безответной любви, слезы разочарования и обиды. Ком в горле никак не хотел уходить, и если бы я не отпустила в конец истерзанную подушку, то наверно задохнулась. Продолжая всхлипывать, нетвердыми шагами я подошла к зеркалу. На меня смотрело жалкое существо с опухшими глазами и растрепанными волосами. Чтобы хоть как-то успокоить себя, я шепотом, дабы не разбудить никого в доме, тихонько напела себе:
Для любви не названа цена
Лишь только жизнь одна,
Жизнь одна, жизнь одна.
Пропев слова незатейливой песенки, я вдруг вспомнила свою настоящую мать, напевающую себе под нос эту мелодию. Яркая картинка предстала перед моими глазами: мама, вытаскивающая из духовки пироги и дающая мне наставление: «Запомни, дочка, нельзя показывать мужчине, как он тебе дорог, иначе прольешь не мало слез». Картинка исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Я забыла и про боль, и про слезы. То, что я сейчас видела, это было частью моего воспоминания из детства, или плод моего воображения? Придя в себя, я медленно попятилась назад. Сделав несколько робких шагов, я шепотом пообещала: больше ни один мужчина не сделает мне больно, мамочка.
- Да, мама, я уверена, мне пора начать самостоятельную жизнь, - уверенность, с которой я это произнесла, не дала папе что-либо сказать. Он выразительно посмотрел на меня, и продолжил есть завтрак.
- А ты не хочешь позвонить Олегу, послушать, что он тебе скажет? По-моему, он очень сожалеет о своем поступке, а ты не даешь ему объясниться, игнорируешь его звонки, - мама поставила передо мной тарелку рисовой каши. Запах еды вызвал во мне тошноту. Вот без чего я точно обойдусь, так это от бесконечных завтраков, обедов и ужинов по расписанию.
- Что бы он не сказал, мне не интересно. И, вообще, вы должны радоваться за меня. Я не опустила руки, а, наоборот, воспряла духом и стремлюсь изменить свою жизнь.
- Этот-то нас и пугает, - пробурчал папа. – Такое
