сказать, что время Борис потратил даром.
Лицо Валерки не выражало ничего, кроме отрешённой усталости. Взор впился в точку где-то посередине пустынной мостовой, словно Валерка приготовился просидеть на этом месте не одну тысячу лет и даже превратиться в бронзовую статую, если потребуется.
Павлику вспомнилось, что раньше ему безумно нравилось кувыркаться вокруг таких вот труб, на одной из которых они теперь сидели. Потом он перевёл взгляд на небо. Перевёл с испугом, боясь обнаружить на окраинах безбрежной глади крадущееся коварным партизаном облачко. Но небеса не подвели. Ничем не омрачённая синева наливалась по краям темнотой. И только одна сторона ещё светлела. Где-то за крышами буйствовал закат. Зажглись первые звёзды.
- Как там дальше-то стихотворение? - разорвал тишину вопрос Бориса. - Записать бы надо на всякий пожарный.
Павлик повторил две последние строчки, в которых ведьма всё-таки обнаружилась. Борис вытащил свою записную книжку, достал из-под специальной петли тоненькую ручку, блеснувшую золотом зажима, и переписал окончание вслед за ранее занесёнными строчками. Почерк у него был - загляденье: сплошные печатные буковки.
Улочку снова окутало молчание. Только поздние прохожие редкими смутными тенями мелькали мимо. Павлику было хорошо сидеть здесь и никуда не спешить. Он верил, что автобус придёт точно по расписанию, а пока ещё рано - закат не догорел. Значит, можно спокойно сидеть, для верности ухватившись руками за тёплую трубу, и беспечно болтать ногами.
Из тёмного двора раздалось далёкое урчание двигателя и на дорогу упало яркое пятно света. Поперёк световой полосы бесшумно скользнула абсолютно чёрная кошка с блестящими зелёными глазами. Как только она скрылась в кустах, из двора вынырнул автобус, и Павлик чуть не захлопал в ладоши.
Автобус оказался обыкновенным “Икарусом”, только не жёлтым, а бледно-зелёным. Или Павлику это просто почудилось в сумерках. Окна салона лучились электрическим светом, но по неведомым причинам запотели до такой степени, что через них Павлик не сумел разглядеть ровным счётом ничего. Кабина водителя, напротив, темнела.
Автобус плавно остановился перед ребятами. Мягко зашипел воздух и двери сложились плоской гармошкой. Четвёрка друзей вскочила с насиженных мест.
- Ч-чёрт, - ругнулся Валерка, - деньги-то я дома оставил. Чем за проезд платить?
Павлик хотел сказать, что в сумеречном автобусе нет кондукторов, но не успел.
- Не боись, - махнул рукой Миха, - пятёрик-то я уж точняк разыщу.
- Но нас четверо, - осторожно заметил Борис. Видимо, у него с финансами тоже было негусто.
- У меня проездной, - солидно сказал Миха.
- Там проездные не действуют, - успел вставить Павлик.
- А это мы ещё па-асмотрим, - отрубил Миха и первым двинулся к автобусу.
***
В салоне автобуса было тепло. Миха откинулся на коричневую спинку сиденья и уставился в окно. Стекло затуманивали бесчисленные капельки. Миха протёр среди них смотровое окошко сначала скомканным платком, а потом рукой, после чего вытер сырые пальцы об джинсы. Но капельки так и остались на своих местах, не позволив ничего разглядеть. За окном темнела неизвестность.
Рядом беспечно посапывал Павлик. В затылок дышали Борис и Валерка. Миха оглядел салон ещё раз, сжав в потном кулаке металлическую пятёрку и приготовившись отстаивать свой проездной. Кондуктора в салоне не обнаружилось. Салон пустовал. Только на ближней парочке кресел, развёрнутых против движения, развалился непонятный мужичок. Худой. На удивление низенький. Одетый в тёмные заштопанные брюки с сальными пятнами и пиджак, бывший когда-то малиновым. Его малюсенькие колючие глаза изучали потолок.
Миха подобрал вытянутые ноги под кресло, а то как соскочит этот коротышка, да обступает немытыми сапожищами новёхонькие “Пумовские” кроссовки. Автобус ехал без остановки. “Едет, едет, - с раздражением подумал Миха, - куда-то ещё приедет?” Водитель не делал никаких объявлений, словно и не было его в кабине. А мужичок доверия не вызывал.
“Когда не знаешь, лучше спросить”, - смутным воспоминанием прозвучал голос Валерки. “Ладно, - решился Миха, - чего там. Спрошу”. В конце концов, он чувствовал себя здесь самым старшим. А старший должен знать, куда они едут. А пока Миха знал только то, что они всё дальше и дальше уезжают от дома.
- Извините, пожалуйста... - начал Миха, решив быть культурным.
- А чего ж, извиняю, - добродушно улыбнулся мужичок. Но из-за улыбающихся губ показались острые зубки, а злые глаза так и впились в Миху, словно примеряясь, куда ему можно вонзить толстую вязальную спицу.
- Этот автобус едет до ведьминого леса? - Миха перешёл к делу, отбросив все ненужные предисловия.
- А ты угадай, - заупрямился мужичишка и осклабился.
У Михи от злости аж кулаки зачесались. Он погладил пальцами левой руки костяшки правой и искоса посмотрел на мужичка, проверяя впечатления. Несмотря на свой малый вес и рост, мужичишка ничуть не испугался.
- А ты стукни, стукни! - веселился он.
Миха едва сдержался. Всё-таки перед ним дядька, а не первоклассник какой-то. А мужичок вскочил и принялся весело отплясывать на креслах. То на левом поскачет, то на правое перепрыгнет.
- Ну, - разочарованно прогудел мужичишка, словно уверился, что ничего Миха в этой жизни не знает и не умеет.
И Миха вдарил. Кулак пробил обивку так глубоко, что Миха сквозь треснувший кожезаменитель почувствовал дырчатую пластину, на которую клеится губчатая масса.
- Э! - махнул мужичок обеими руками, признавая полную Михину непригодность. - Мазила! Гляди, да над тобой же все смеются!
Миха гневно обернулся.
Его друзья сотрясались от смеха, вызванного Михиной неуклюжестью.
Борис смеялся негромко, как взрослые. Его смех напоминал и не смех вовсе а покашливание. Смех Валерки походил на визг молодого поросёнка, выбравшегося из тёмного и душного свинарника под открытое небо и возвещавшего миру своё явление. Павлик смеялся звонко, заливисто. И этот смех показался Михе самым обидным. Он сузил глаза и вдарил повторно. Только на этот раз его костяшки ощутили не железную пластину, а дрогнувший подбородок.
***
Павлик мигал глазами часто-часто, словно собирался зареветь, но сдерживался из последних сил.
- Ты чего? - недоумённо произнёс Борис, стараясь отодвинуться, насколько это позволял узкий промежуток между креслами.
- А неча ржать было, - грубо сказал Миха и развернулся, чтобы третьим ударом сокрушить гнусного мужичонку. Но вредный субъект куда-то запропастился. Ни следов на сиденье, ни волоска. И даже обивка кресла снова была целым-целёхонька.
- Кто ржал-то? - робко спросил Валерка. Смеха у него не было ни в одном глазу. Павлик продолжал мигать.
- Да вы все! - прикрикнул Миха и отвернулся к окну.
- Во ни фига себе, - негромко сказал Борис, словно разговаривал сам с собой. - Сидел человек тихо-мирно, спал, кажись, а потом р-р-раз - и в физию заехал.
Миха не ответил, он прильнул к стеклу, силясь разглядеть сквозь миллионы капель хоть что-нибудь определённое.
Павлик прекратил мигать и сгорбился. Миха не смотрел на него. Павлик не смотрел на Миху. Под ногами покачивалась чёрная, испещренная кругляшками резина пола, запылившаяся у швов. Миха перестал быть другом, теперь его следовало бояться. Подбородок побаливал, но Павлик боялся потрогать его и проверить, всё ли там цело. Ему нестерпимо хотелось пересесть от Михи, хотя бы через проход, на одиночное сиденье. Но Павлик боялся встать и пересесть. Ему казалось, только поднимись, как протянется Михина рука и безжалостно рванёт его обратно. Потерял Павлик свободу. Теперь он мог лишь украдкой поглядывать туда, где ему так хотелось очутиться.
На пятый взгляд желанное место оказалось занятым. Там устроилась особа того возраста, когда невероятно затрудняешься в определениях: то ли ещё тётенька, то ли уже старушка. Она представляла водянистое, полупрозрачное существо, наполненное тускло-жёлтым сиянием. Её волосы то ли были уложены в странную причёску, то ли их закрывал бугристый платок. Лицо, испещренное то ли волнами, то ли морщинами, кривилось от жалости к Павлику. Павлик чувствовал эту жалость и тянулся всей душой к этому, единственному неравнодушному существу, которое могло его пожалеть.
- Болит? - хрипловато-булькающим голосом спросила она.
Павлик, удостоверившись, что Миха продолжает смотреть в окно, кивнул.
- У Бори болит, у Валерки болит и у Михи болит, - проникновенно запела то ли тётенька, то ли старушка, - а у Павлика не болит.
“Пусть у них болит, - мстительно подумал Павлик, - раз никто не заступился, а у Михи пусть сильно болит. Так ему и надо!”
Боль в подбородке мигом прошла.
- Уже лучше? - мягко спросила Павликова соседка.
Павлик кивнул и несмело улыбнулся.
- Улыбаешься, значит - порядок, - отметила таинственная особа и улыбнулась Павлику навстречу. Но улыбка получилась какой-то ненастоящей, потому что всё лицо продолжало лучиться жалостью. И Павлик понял, что его внезапная собеседница беспокоится о нём, волнуется, куда он едет и доедет ли до ведьминого леса.
- А надо ли тебе туда? - пронзительно спросила она, наполняясь состраданием к нелёгкой доле Павлика.
- Надо! - решительно кивнул Павлик. - Пусть Валерка и не заступился. Но я всё равно хочу, чтобы он вырос!
- Молодец! - восхитилась то ли тётенька, то ли старушка мужеством и самоотверженностью Павлика. - Но ведь вот что я тебе скажу... В ведьмин лес отправляются только с теми, кому доверяешь. Ты доверяешь им?
Взгляд метнулся на заднее сиденье, прихватив по пути и Миху, замершего у окна. Павлик промолчал. Задай ему такой вопрос полчаса назад, Павлик даже на секунду не задержался бы с утвердительным ответом. Но сейчас... Взять Бориса. Умный-умный, а ничего Михе не сказал. Да и Валерка... Ведь для него же стараешься! А уж Миха и подавно. Чуть не свернул Павлику подбородок, а теперь сидит, как будто ничего и не происходило.
- Ну так как? - раздался шёпот у самого уха Павлика.
- Нет, - прошептал Павлик в ответ.
- А один... один справишься?
- Справлюсь, - пообещал Павлик.
- Тогда иди, - влажный шёпот окутал Павлика, словно волны вечернего моря.
Только теперь Павлик заметил, что автобус остановился, а двери его открыты. Стараясь не делать лишнего шума, мальчик прокрался к выходу. Никто его не окликнул вслед. И, приготовившись к подвигам и приключениям, Павлик одним прыжком соскочил со ступенек в темноту.
***
Высоко-высоко над головой шумели верхушки сосен. Павлик оглянулся назад, надеясь услышать подсказку или хотя бы напутствие. Но не было за спиной никакого автобуса. Только тёмные деревья переплелись непроходимой чащобой. Обратный путь оказался отрезан. Вперёд уводила узенькая тропинка, усыпанная засохшей хвоей.
Ничего не оставалось, как пойти по ней. И Павлик пошёл.
Прогулка по ночному лесу доставляет мало удовольствия. Особенно, если этот лес зимний. Павлик не заметил, как началась зима. Резко похолодало. По сторонам тропинки выросли небольшие сугробы. Низкие ветки запорошило. Листья рябины скрючились и только ягоды чернели таинственными бусинками. Тропинка ещё держалась, но потом оборвалась и она. Сухие иголки последний раз хрустнули под Павликовой подошвой, и мальчик остановился.
Перед ним раскинулась заснеженная полянка. За ней высился густой лес. На
