уникальна». Только и всего!
Фраза стала крылатой. Самого Сольми не дразнили, ибо он был гениален и раним, а вот стоило кому-нибудь из людей «обычных» начать нести что-то сильно высокопарное или заумное, как оратору тут же указывали, на уникальность его мозга.
Так вот, с этой прибауткой, Хамон вышел из ванной и стал собираться. Через пять минут они уже спускались по лестнице…
На улице было промозгло, но дождь прекратился. Низко над крышами пятиэтажек летели безотрадные тучи, гонимые сырым ветром. Удрученные окружающей серостью вечные вороны на дворовых деревьях сидели тихо, не каркали.
– Куда направим стопы своя? – спросил Хамон.
– Давай, доедем до Кропоткинской, там погуляем по переулкам. Как?
– Давай. Я давно в центре не был…
– А где ты вообще бываешь? – не без подковырки поинтересовался Кола-Бельды.
– О! Ареал моего обитания обширен! Это и Преображенка, и Сокольники, где с некоторых пор живет наш друг Промокашка. Это так же все пивные, которые находятся в районе Новослободской, а их там несколько и расстояния между ними велики!
– Почему в районе Новослободской?
– Как это почему?! Потому, что Новослободская – есть центр, вокруг которого обращаются институты. МХТИ – где учится достойный Поручик, СТАНКИН – где Промокашка, 3-й Мед. – где Октопуз, и, наконец, МИИТ где имею удовольствие обучаться я!
– Понятно. Т.е. вы, вместо того, что бы сидеть на лекциях, учитесь в окрестных автопоилках?
– Нет. Не совсем так. Время от времени, кто-то из нас отлучается, что бы посетить какую-нибудь особо важную пару. Бывает и такое, что все по институтам расползаются!
– Неужели?! И как часто?
– Ну… в общем бывает… Э… Я не понял… Ты нас осуждаешь?!
– Да нет, конечно. Просто интересуюсь. Собираю информацию про другой, отличный от моего, образ жизни!
– А… тогда пожалуйста, тогда я в вашем полном распоряжении, доктор! Спрашивайте, отвечаем!
Они спустились в метро. Разменяв в кассе последний рубль, Хамон вспомнил, о необходимости заехать к отцу. Эта мысль подпортила ему настроение. Он был совсем не против встречи с отцом, но получалось, что встречаться с ним он будет ради денег. Это было, как-то не правильно, неприятно. Он знал, что просить не придется, что отец даст сам, и все равно, что-то тут было нехорошее…
– Надо найти какой-то заработок – сказал он – Задолбало постоянное безденежье!
– Киса, для чего вам деньги? Вы же старый, вы скоро умрете! – немедленно ответил ему Кола-Бельды, цитатой из Ильфа и Петрова.
– Да ну тебя, на фиг! – Хамону хотелось, что бы друг серьезно отнесся к его проблеме – Не могу я постоянно деньги брать у отца! Зарабатывают же люди как-то. Вон фарцуют многие…
– Из тебя фарцовщик, извини, как из меня балерина!
– Это почему?! – вскинулся Хамон.
Вскинуться – то он вскинулся, но в глубине души, отлично понимал – его друг совершенно прав.
– Потому, что ты стесняешься спросить у прохожего сколько времени! А тут не время спросить надо, а … Да сам ты все понимаешь!
– Ну, может ты и прав… Ну, грузчиком пойду, на хладокомбинат. Там, говорят, за ночь платят десять рублей…
– Знаешь, Хамон, ты иногда забавный!
– Блин! Да, чего ты тут забавного-то увидел?!
Кола-Бельды ничего не ответил. Он стоял, прислонившись спиной к стеклу вагонной двери, надпись на которой предписывала: «Не прислоняться». Он смотрел куда-то через плечо друга, и по лицу его блуждала хорошо знакомая Хамону туманная, ироничная улыбка.
– Какой страшный, огромный, разноцветный паук! – вдруг сказал он.
– Что?! – побледневший Хамон резко обернулся. Он до паники боялся пауков вообще, а уж огромных, разноцветных..!
– Схема метро – невозмутимо пояснил Кола-Бельды – Она похожа на огромного паука!
Кола-Бельды, вообще имел некий своеобразный дар. Он замечал страшное и нелепое, там где никто другой ничего особенного не видел. Так, однажды, глядя на политическую карту Евразии, он вдруг выдал, что Китай, будто клешней охватывает Монголию, а Советский Союз, в свою очередь, точно так же охватывает Китай. Хамон повнимательнее взглянул на тысячу раз виденную карту и понял, что его друг совершенно прав…
Подобные вещи, Кола-Бельды замечал на каждом шагу. Он не делал из них никаких выводов, просто отмечал и будто складывал в копилку. Спустя годы, когда он стал достаточно известным художником, все это нашло отражение в его работах.
«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция Лермонтовская». На «Комсомольской», как обычно, набился полный вагон народу и друзей затиснули, заплющили в самый дальний угол. Разговор их прекратился сам собой. Поезд загрохотал по черному тоннелю, а Хамону представились вдруг горы Кавказа. Он был однажды в тех краях, видел двуглавый, заснеженный Эльбрус и легко на образ реальных гор наложился в его воображении портрет Лермонтова из кабинета литературы в школе. «Погиб поэт – невольник чести…». Лермонтов. Ссыльный. Офицер. Дуэль… «Пустое сердце бьется ровно. В руке не дрогнул пистолет…» Будто сам про себя писал, а не про Пушкина!
Хамону Лермонтов, нравился гораздо больше, чем Пушкин. Он искренне не понимал, почему в списке великих русских поэтов его поместили только на второе место. Разве есть у Пушкина что-то столь же смелое, крутое и резкое, как «Прощай, немытая Россия!»?
Эх, молод был Хамон! Разумеется, нравился ему Михаил Юрьевич – печальный демон, дух изгнанья! В бурке! В эполетах! При сабле и пистолетах! И мурашки бежали по коже от его строк…
«Станция Лермонтовская». Никто не вышел из вагона. Наоборот, затиснулась еще несколько человек. Хамон не видел их, просто почувствовал, что пассажиромасса еще более уплотнилась. Рядом, со всех сторон зажатый приезжими тетками, их кошелками и рюкзаками, невозмутимо читал газету «Красная звезда» полковник с авиационными символами на голубых ромбах петлиц. Казалось, его совершенно не напрягают теснота и духота. «Вот, несокрушимый какой вояка!» – почти с симпатией подумал Хамон, которому, как хиппи и пацифисту, полагалось ненавидеть «вояк».
«Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция - Кировская». Странно. Хамон не знал товарища Кирова в лицо. Знал, что звали его Сергей Миронович. Знал, что его убили. Слышал версию, что, вроде как, возможно, это убийство было организовано сталинскими спецслужбами. Знал, какие посты занимал этот человек, а вот лица не знал! Всех вождей этого ранга знал в лицо по портретам и памятникам, а Кирова нет! Отчего такая несправедливость? Чем не угодил Сергей Миронович официозным скульпторам и художникам? Непонятно…
«…Следующая станция Дзержинская». Вот облик «Железного Феликса» был Хамону замечательно знаком! Проезжая эту станцию, он всегда думал, что глубокие подвалы Лубянки, вероятно, находятся прямо рядом с сооружениями метро и, возможно, даже сообщаются с ними! Может быть, прямо в нескольких метрах за стенкой тоннеля, находятся камеры, и кто-то там сидит…
– Ты слышал про параллельное метро? – сквозь шум поезда крикнул Хамон в ухо другу, который тоже задумался о чем-то своем.
– Конечно! Кто ж не слышал. Говорят, туда даже можно войти через подвалы. Знаешь, бывшие провиантские склады на Новокузнецкой?
– Не знаю. Где это?
– Ничего-то ты не знаешь про родной город! Очень интересное место. Огромные подземные туннели! Построены, кажется, в начале века. Сейчас, там часть задействована под гаражи, а часть заброшена. Вот, говорят, в этой заброшенной части где-то есть вход в систему параллельного метро.
– Да, ладно! Есть вход в секретные сооружения, и он никак не охраняется?! Не может быть!
– У нас все может быть!
– Вообще-то, конечно возможно… Слушай! А туда можно просто войти? Не в метро, а в подвалы эти?
– Можно. Почему нет?
– Пойдем, покажешь?
– Отличная мысль! Это будет наша конечная цель, и таким образом, наша прогулка обретет смысл! Весь наш маршрут будет освещен романтической звездой подвалов Солянки!
Как и собирались, они вышли из метро на «Кропоткинской», но вместо запланированных ранее Арбатских переулков, направились вниз по улице, мимо бассейна «Москва», который, был вырыт на месте Храма Христа Спасителя, вместо, странным образом, несостоявшегося, по каким-то не вполне ясным причинам, дворца советов.
Ни будущий архитектор Кола-Бельды, ни тем более, Хамон, не представляли себе, как выглядел уничтоженный Храм. Наоборот, эскизы Великого Дворца, Великих Советов, Кола-Бельды где-то видел среди прочих проектов переустройства центра столицы разработанных в ту туманную эпоху ниспровержения авторитетов.
– И, знаешь, то был далеко не самый смелый проект! – просвещал он темного в этих вопросах Хамона.
– А какие еще были?
– Ну, видел я и такой, по которому, предполагалось центр вообще весь снести, вместе с Кремлем. Все под бульдозер! А на освободившемся месте разбить парк. С огромной статуей Лукича (так в компании Хамона было принято величать Ленина) в центре, а от статуи, во все стороны пять аллей, как пять лучей должны были, значит, расходиться. Представляешь?! А центра просто нет. Вообще нет!
Кола-Бельды рассказывал об этом, как о вершине маразма. Он криво ухмылялся, сформировавшееся вокруг него поле сарказма можно было ощутить физически. Хамон не стал спорить с другом, но выслушав живописный рассказ о парке вместо центра, он будто бы на минуточку почувствовал то, что двигало, абсолютно неизвестным ему автором, идеи, казавшейся его другу столь абсурдной.
Конечно, был Сталин, и были лагеря, и еще много чего, но было и другое. Хамон точно знал, что это «другое» тоже было. Оно, это светлое «другое» существовало в головах у определенной, и, возможно, весьма значительной части людей. Эти люди, которых, он очень хорошо себе представлял, просто потому, что одной из них была его бабушка, совсем юными прошли революцию и гражданскую войну. Пережили голодные двадцатые. Они формировались вместе с «Молодой Советской Республикой». Возможно, именно по этой причине, они видели все не совсем таким, каким оно было на самом деле.
(Оставим пока в стороне вопрос о том, что это такое «на самом деле». Он и вообще-то очень непростой, а в восемнадцать лет, просто не приходит в голову!)
«Долой старое!» – все связанное со «старым» было для них однозначно плохим. «Построим новый мир!» - и, ведь, строился этот новый мир! Он строился не их руками. Например, Хамонова бабушка была библиотекарем…
Зажигались в деревнях «лампочки Ильича», строились каналы, дороги, мчались к северному полюсу самолеты, и «врезались в вечные льды корабли». Кончились войны. Прямо на глазах, ушли в прошлое настоящий голод и тиф. Они видели, что «Жить стало лучше, жить стало веселее» и верили, что дальше станет еще лучше! Естественно! Ведь это не они умирали на «стройках первых пятилеток», но и не они разрушали монастыри, раскулачивали и расстреливали. Они видели то, что только и могли видеть, как рухнул «Старый мир», о котором они мало, что помнили, но знали, что он насквозь «гнилой», и начал вырастать мир новый, обещавший быть светлым! Обещавший быть прекрасным!
Кому, зачем в светлом коммунистическом будущем нужны кривые московские переулки? Зачем Храмы, если нет бога? Зачем Кремль – обиталище ненавистных царей?! Долой! Правильно, разбить на месте всего этого парк, где трудящиеся смогут отдыхать, гулять, дышать
