были немногочисленные уличные торговцы. Моими жертвами стали неопределенного возраста мужик, тащивший на пару с замурзанного вида теткой здоровенную тележку, набитую баулами и пакетами. Единственное чего я боялась, так это физического сопротивления, поскольку тогда бы уж точно пришлось пристрелить этих куркулей на месте, но, увидев направленные на них два ружейных ствола, парочка так перетрухнула, что даже не смогла внятно ответить на вопрос о содержимом тележки. Пришлось самой, положив торгашей мордами в снег, потрошить сумки, выбирая лишь самое необходимое и полезное, причем в том объеме, что я смогла бы унести самостоятельно. Моей добычей стали консервированные овощи, тушенка, несколько пакетов спагетти, три упаковки чая, огромная пачка галет и (о чудо!) небольшая коробка шоколадных конфет. По быстренькому связав разнесчастных жертв разбойного нападения их же собственным тряпьем, я помчалась домой, где тут же, не жалея дров, раскочегарила буржуйку и поставила на огонь кастрюлю с водой.
Через полчаса я уже уплетала спагетти вперемешку с тушенкой, закусывая галетами. Охаляпнув здоровенную тарелку давно забытого на вкус итальянского деликатеса, я нашла в себе силы сделать небольшую передышку в приеме пищи и стала нетерпеливо ждать когда, наконец, закипит сверкающий никелированными боками чайник.
На улице уже стемнело и пламя из приоткрытой дверцы печки освещало кухню. Язычки пламени, словно живые, плясали на красиво переливающихся углях; я возлежала на диване впервые за долгое время сытая и счастливая, прихлебывала горячий чай и медленно, и со смаком поедала конфеты с ромовой начинкой. Наверное, именно в этот момент я и поняла, что жизнь после конца света будет не совсем такой уж ужасной и беспросветной, как мне казалось сразу после Развала. Ведь можно будет вот так запросто лежать и не думать об опостылевшей работе, выплатах по кредитам, жирных начальниках-уродах с потными ручонками, лицемерных подругах-кровопийцах и развратных кобелях-ухажорах. Всего этого попросту больше не существует:
В следующий раз я «пошла на дело» через неделю. На этот раз я предусмотрительно захватила с собой старый отцовский рюкзак, дабы не ограничивать себя в объеме экспроприированных ценностей. Но все пошло вовсе не так, как я ожидала.
Два мужика, впрягшихся в постромки солидного размера четырехколесной телеги, не захотели безропотно делиться захомяченным добром и одновременно кинулись на меня с бармалейского вида тесаками. Спасло меня только то, что один из нападавших споткнулся, запутавшись в упряжи. Второй умер мгновенно, получив заряд картечи прямо в грудь. Пока уцелевший мужичонка, истерично матерясь, выпутывался из веревок и ремней, я успела перезарядить обрез и прицельно снесла ему голову дуплетом из двух стволов.
Стараясь не смотреть на окровавленные трупы, скорчившиеся на пропитанном кровью снегу, я наскоро осмотрела содержимое телеги и тут же поняла, насколько мне повезло - пластиковые мешки оказались забиты мороженым мясом и салом. Содержимого вполне хватило бы не только, чтоб протянуть до весны, но и для осуществления самых заманчивых коммерческих операций.
Конечно, и речи не было о том, чтоб самой тащить неподъемную телегу несколько километров до моего дома и я решила пойти на хитрость - скинув в ближайший канализационный колодец уже начавшие коченеть трупы, я старательно ликвидировала все следы побоища, тщательно присыпав снегом кровавые пятна. Затем, собравшись с силами, перетащила большую часть набитых мясом мешков в ближайший гаражный кооператив, где и спрятала их, рассовав по переполненным мусорным контейнерам, завалив сверху всяким хламом. Затем впряглась в телегу и потащила добытое нелегким мародерским трудом по заснеженным улицам, оставляя за собой глубокую колею.
Наверное, никогда в жизни я не уставала так сильно, как в тот вечер. Если поначалу тележка была просто тяжелая, то через пару сотен метров она словно потяжелела втрое, а еще через сотню казалось, что на нее незаметно подсел нагловатый слон-попутчик, тайком заныковшийся промеж трофейного мяса. Ремни врезались в плечи, сапоги проваливались в снег, кроша наст, но я с методичностью машины переставляла ноги, понимая, что если остановлюсь, то скорее всего, уже не смогу подняться. Ввалилась я в подъезд в полуобморочном состоянии, но безмерно счастливая от осознания ниспосланного судьбой богатства.
Посидев на бетонных ступеньках и чуть было не заснув, я все же собрала все оставшиеся силы и сволокла твердое, как сосулька мясо к себе в квартиру, а потом повалилась спать даже не раздеваясь. Однако, не смотря на смертельную усталость, спала я плохо, ворочаясь и периодически просыпаясь. Возможно, какой-то идеалист и подумал, что меня мучила совесть за двух невинно убиенных человек, но на самом деле меня куда больше волновала судьба драгоценного мяса припрятанного так небрежно…
ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Так незаметно подошло время к Новому Году.
Вот уж чего не ждал в прошлый новый год, так это того, что ТАК придётся встречать следующий…
Что я там в прошлом году хотел-то? «У деда Мороза», то есть? Что-то и не помню сейчас… Наверняка какую-нибудь голимую фигню типа айпада или нового айфона… А, вспомнил! Я ж ноутбук хотел! Вот нафига бы он мне спёрся? – нет, ноутбук и точка! Зачем, если дома свой хороший комп, личный? – а в институт с ним ходить, выпендриваться! Ой, дурак был, ой дура-а-а-ак… Столько возможностей было! Впрочем… А что «возможностей»? Единственно, о чём жалел, - надо было в страйкбол поиграть, да с парашютом прыгнуть… Страйк – потому что нарабатываются навыки в перемещении, в тактике. А с парашютом – потому что теперь уже не прыгнуть… А в остальном… Всё же, только сейчас начал понимать, насколько нас батя спас, вытащил из этого говна, в которое мы чуть не вляпались – или попёрлись бы «в деревни», как мама хотела, или в «центр эвакуации», или просто бы сидели без дела и цели на жопе, когда надо было мародёркой в полный рост заниматься. Сейчас бы нас уже тогда прирезали бы. Или сдохли бы мы от эпидемии. Или сидели бы в холодном бараке в сельхозкоммуне «и грызли бы последий йух без соли», как выразился грубый Толян.
А всё потому, что батя реально ситуацию представлял, и к этому готовился – хотя бы и мысленно в основном. А потом – Толян…
Он странный, конечно. Как-то временами он мне реально напоминает батю, а временами – какого-то отмороженного зверя. Иногда я его боюсь. Не то что как человека боюсь, а как гранату боюсь, у которой, как кажется, чека еле-еле держится, вот-вот выскочит, - и не знаешь что делать, то ли к ней кидаться, успеть рычаг прижать да чеку поплотней вставить (благо батя с «поступившими нам на вооружение» после очередного гешефта с вояками гранатами мне ликбез провёл); то ли уже из комнаты кидаться, чтобы взрывом не накрыло. Но что не отнять – во-многом мы и выживаем ведь благоаря ему, и благодяря его зверству. Если бы не он… Да, чисто на хомячении, на батиной предусмотрительности, что само по себе и хорошо, но вряд ли мы бы столько протянули. С теми же автоматами. С мародёркой-оптовкой. Это не отнять, да. А иной раз как вспомнишь… Не, лучше не вспоминать. Да. Лучше не вспоминать, и не думать. Достаточно знать – он НАШ, Толик. Как ручной волк, - который из рук ест и погладить себя даёт, - но при этом так ведь волком, зверем и остаётся. Он наш, Толик… В чём-то он на батю похож. Или батя на него? Внешне? Поступки? Да они же постоянно собачатся! Но, тем не менее… Ай, да ладно! Что о всякой фигне думать! – Новый Год скоро! То, что мы до него дожили, уже, как говорит батя подражая диктору ТэВэ, «Это большой успех всего коллектива!»
У нас появилась теперь перспектива. После возвращения бати с Толяном из похода мы конкретно зажглись надеждой на «развитие» - если мы «по воде» реально станем совсем автономными, и заделаемся тут дилерами по реализации, а может – и по установке этих самых скважин, - то тогда можно будет и прилично гарнизон расширить, что, как говорил батя, становится реально необходимым всвязи с повальной вооружённостью. Дилемма, говорит – или нам идти «под кого-то» со временем, или самим «расти до серьёзного уровня» – а то съедят. Оно понятно… Только ни батя, ни Толик, который был конкретным единоличником, ни я – не хотели идти под кого-то. Оставалось одно – расти.
Я как-то спросил батю: а что Толян, не рассматривал никогда варианта примкнуть к какой-нибудь более серьёзной… организации, - чуть не сказал «банде»? С его-то навыками? Он бы у любого барона карьеру сделал. А? Нет, - говорит. Ты его, говорит, ещё слабо знаешь. Он конкретный индивидуалист и «кот, который сам по себе». Он, говорит, лучше на сухих корках будет сидеть, но не пойдёт к кому-то «в услужение», как оно не называйся – «служба» или сотрудничество… Индивидуалист ещё тот! Он даже личным составом командовать не может, - он всегда сам по себе! Обучить, передать навыки – да; но в бою, и вообще, - одиночка! Он, говорит, ты заметил? – почему с нами-то держится? Потому что с нами он равный, и даже с нами он в то же время сам по себе. Делает, чёрт побери, что хочет… По большому счёту – что сочтёт нужным. В этом, говорит, и его плюс, и минус. Единство, типа, и борьба противоположностей! – не слыхал про такое? Нет? Ну и не надо, значит.
***
После их возвращения из «экспедиции» батя презентовал мне маленького крысёныша, - говорит, подарил им кто-то там, на заводе. Чёрт, я был рад! Всё же с исчезновением (мягко говоря) Графа было временами совсем одиноко. С мамой у нас и раньше-то отношения были… Ну, до всего этого. Она вся в этом своём бизнесе была, вся «на позитиве»; встречи-презентации-«мастер-классы», «личностный рост»; до меня ей вечно не было дела. А сейчас… Сейчас она вообще как-то отдалилась. Стала сама по себе… Ну да ладно.
Я определил крысёныша жить в клетку бывшей нашей попугаихи - кареллы. Поставил ему там картонную коробку и набросал крупно порванной мятой бумаги - что он сам себе гнездо организует я знал, у нас уже жила раньше, давно, крыска Дося; и как и что с этой животиной делать я вполне представлял. Укрепил ему там палку с сучками – лазить и грызть. Поставил поилку и положил кусочек сухаря. На ночь - клетку к себе в палатку, чтоб не замёрз. С час, пока я читал, он шуршал, рвал бумагу и утаскивал её в домик – устраивался на ночлег. Так, под эти звуки я и уснул.
Ночью я проснулся от чёткого ощущения что на меня кто-то смотрит… Не поворачиваясь, не двигаясь чуть приоткрыл глаза – темнота. Свечка, подвешенная «для тепла» в светильнике к пологу палатки, в которой теперь, зимой, я взял обыкновение спать, погасла, и вообще ничерта не было видно. Аккуратно и медленно я просунул руку под подушку и взялся за рукоятку своего ТТ-шника, с которым, впрочем как и с наганом, не расставался и ночью. Выждал. Ничего и никого, но ощущения чьего-то взгляда не проходило. Блин! Да что же это такое! Башня на охране, я в наглухо застёгнутой палатке – что за фигня??
Не выпуская из руки пистолета, хотя и не взводя пока курок, нашарил в кармашке палатки фонарик, зажёг… Палатка-то, как и была, застёгнута! – и только сбоку сверкнули красным две яркие
