инстинктивно от уловок как от настоящих ударов, - и вот, ты уже инстинктивно, прикрывая корпус, открыл голову. Но у меня задействованы были обе руки. На уловки. Но в этой отработанной связке… – Толян явно был «в своей теме» и повествовал с воодушевлением – …задействован ещё и третий удар, который, собственно – именно УДАР, - и ОН ПРОХОДИТ! Удар ногой. То, что называется «маваши-гэри» - круговой удар ногой в голову.
-Теперь вот смотри вместе, но медленно: ты обозначаешь короткий джеб… тьфу, прямой левый в голову – это короткая уловка, твои руки непроизвольно дёргаются на защиту головы… Видал? Затем идёт обозначение правой рукой удара в корпус – это длинная уловка, по времени она чуть дольше, чем первая, чтобы руки у тебя не то что дёрнулись в направлении защиты – а именно ушли от головы, на защиту корпуса. Вот так. Они и ушли. И практически одновременно со второй уловкой идёт реальный удар маваши в голову. Он длинный. Удары ногами вообще длинные, в голову – в особенности, зато если удаётся противника вытащить, подставить под такой удар – всё, без шансов! – и потому его нужно начинать загодя, практически одновременно с ударом-уловкой в корпус правой, ты уже начинаешь выносить колено правой ноги для удара в голову! Вот так!
Ты инстинктивно дёргаешь руками – сначала пытаясь прикрыть голову, потом – корпус – и неминуемо пропускаешь удар ногой в голову. А это абзац!
- Да, здорово! – я действительно был впечатлён.
- Вот – Толик довольно ухмыльнулся, ещё пару раз продемонстрировал связку по воздуху, чётко, со щегольским щелчком-фиксацией ноги на уровне моего носа – и вновь расслабившись, шмякнуся на диван, попутно подбирая журнал с полураздетыми красотками, - Вот! Это только к примеру. И на этом основано Джит Кун До от Брюса Ли – на использовании инстинктов. Таких приёмов-связок с уловками может быть мильон, но реально владеть тремя – пятью, этого достаточно, – только их нужно знать и оттачивать до автоматизма, чтобы когда пискнет-скрипнет – тут же, не задумываясь – бац! И у тебя вылетело!
… Хочешь, поднатаскаю тебя чуть-чуть?
- Конечно хочу!
- Договорились. Но насколько у тебя будет получаться – это от твоего трудолюбия зависит… Мы вот с твоим батей… часами оттачивали. А те лошки, возле машины… Фигня. Раскрыл одного – воткнул ему прямой в челюсть; второму в корпус – добил боковым, локтём в репу… Фигня! Не бойцы.
После этого происшествия и разговора мы начали и правда с Толиком заниматься. Сам-то он и так приходил каждый день, как он выражался, «помять мешок», висевший в бати в «кабинете»; а теперь и я подключился, и Толян показывал мне какие-нибудь связки, которые я отрабатывал сначала перед зеркалом, потом на мешке. Даже определённое соперничество возникло за право «постучать» по мешку. Не то что раньше он неделями пылился нетронутый, пока батя не вымещал на нём накопившийся адреналин.
А вскоре и произошёл «путч». Не путч – так, «передел властных полномочий», как батя выразился; но для нас, живущих в центре, это было что-то… Как раз после того, как домой вернулась мама.
«ПУТЧ»
Три недели с мамой только созванивались по телефону, да она изредка забегала сделать что-то по бизнесу. Наш косметический бизнес начал трещать – людям совсем стало не до косметики. Впрочем, так же как и не до рекламы, фитнеса, здорового образа жизни, модных шмоток и модных автомобилей, даже не до здоровья – здоровьем «занимались» теперь только те, кому было уже совсем «впритык»: инсультники, скажем, или там с аппендицитом.
Три недели назад по телефону она сказала мне, что «с твоим папой жить невозможно!» Я рассказал это бате как-то под случай. Он помолчал и грустно сказал:
- Она, как многие женщины, слишком часто использует такое сильное определение, как «невозможно»… А действительно невозможно очень немногое… Вот не кушать долгое время невозможно. Или быть плохо одетым на холоде – заболеешь и умрёшь. Или быть беззащитным… невозможно, потому что съедят. А она путает «невозможно» с «мне не хочется». Но я уже устал с ней на эту тему дискутировать…
Собственно, без мамы мы неплохо устроились, - на удивление, у нас прекратились размолвки, какие-то «обострения в отношениях», которые сплошь и рядом бывали при ней. Мы стали с батей ладить, чаще разговаривать «за жизнь». Для меня как-то перестало быть обломным делать уборку дома; теперь мы с батей делали уборку по очереди; по очереди мыли посуду, и даже немного готовить я научился; во всяком случае уже мог не только яичницу или сварить пакет пельменей. Тут-то она и вернулась.
Толик перебрался жить в съёмную квартиру в нашем же подъезде. Как я понял, они с мамой друг друга не то чтобы не выносили, но довольно здорово недолюбливали, - ещё с прошлых времён.
Однажды я и разговор подслушал:
- Я не выношу твоего братца. Я помню, что вы с ним творили в 90-е.
- Ничего особенного мы с ним и не «творили». И тебя никто и не просит выносить. С некоторых пор я с тобой не советуюсь. Знаешь, с каких?..
А вот дальше послушать не удалось.
Сразу же, как Толян снял квартиру на девятом этаже, к нему стали приходить какие-то длинноногие смешливые мочалки, и наши занятия по рукопашному бою сошли на нет. Я пытался сам хотя бы немного поддерживать уже наработанные навыки, но без толиковых подзатыльников оно как-то шло без вдохновения, прямо скажем. Наверное, я слабовольный – для упорных занятий мне нужен погонщик. Вот и мама постоянно это говорила… А батя наоборот, он говорит, что просто нет интереса; что если бы был явный, практический интерес – меня бы за уши не оттащить было. Тут он прав. Если меня что-то по-настоящему интересует, то я готов… «Не лупили тебя хулиганы в детстве» - говорит. Ну да, не лупили.
- А тебя, - говорю, - Лупили?
- Да, - говорит, - Мы росли в очень хулиганском районе…
***
А в мире творилось чёрт-те что. У меня голова кружилась читать про все эти крахи и крушения финансовых гигантов. Как я понял, страны судорожно пытались нащупать какие-то точки опоры в рушащемся после начала финансового коллапса мире. Да, такое определение совсем уже вошло в обиход – то был «финансовый кризис», и это, как теперь оказалось, как теперь говорили, было ещё ничего… А наступил «финансовый коллапс». Что это – я пытался спрашивать у бати, который, как всегда, постоянно, как он выражался, «мониторил ситуацию»; но он пустился в такие сложные объяснения, что я махнул рукой, отмазался тем что «голова болит» и больше уже и вникать не старался. Единственно, что я понял и из батиных объяснений, и из всей атмосферы безысходности, которой просто дышал инет, телепередачи, газеты – это что ничего хорошего нам не светит…
И я махнул рукой на всё это. Кому надо, тот пусть с этим и разбирается… А батя между тем становится каким-то нервно-весёлым… Однажды я услышал их с мамой «беседу»:
-Чему ты радуешься?? Что всё так плохо??
- Нет, я не радуюсь. Но я доволен тем, что я был адекватен, и что ситуация развивается как я и предполагал.
- Что в этом хорошего??
- А я не говорил, что в этом есть что-то хорошее. Я лишь говорю, что я оказался прав в прогнозах, и это меня не может не радовать…
- Тьфу, идиот!..
Пауза. У меня аж уши поджались. Как-то мы с батей за эти три недели «свободы» отвыкли от таких вот эпитетов…
И батин голос, неприятный такой:
- Слушай, тебя никто сюда не звал. Ты сама решила вернуться. Я не возражал. Но… Держи себя в рамках. Я больше не буду терпеть твои высказывания. Всё. В конце концов, ты можешь вновь уехать к своей сестрёнке, или куда ты там сочтёшь нужным…
- Это и моя квартира, не забывай!
- Я не собираюсь вновь жевать эту тему, насчёт «твоё и моё», хотя ты знаешь – мне есть что сказать. Я давно понял, что мы тут не договоримся. Но коли мы вместе тут живём, то и держи при себе свои меткие определения. Я ведь не прокатываюсь по твоим «позитивным настроям», которые ты считаешь панацеей от реальности…
- Ты – жестокий!..
Ну, тут я уже ушёл. Как они собачатся - никакого интереса слушать, да и всё одно и то же.
Что-то мне это напомнило. Однажды случился разговор с батей.
- … жизнь штука жестокая… - это я брякнул подо что-то.
- Не выпендривайся, Серый. Не тебе говорить про «жестокость жизни». Ты её ещё не видел. Это всё равно что нашему Графу жаловаться на «жестокость жизни» только потому, что его согнали с дивана и дали сухой корм, а не курочку. Вообще жизнь не «жестокая» и не «ласковая». Жизнь – она сама по себе жизнь. А остальное лишь наши оценки. Если мы её оцениваем как «жестокую» - значит до этого мы в ней чего-то просто недопонимали, питали иллюзии, и вот, когда иллюзии развеялись и вылезла «жизнь как она есть» - начинаем называть её «жестокой». А она просто жизнь… Такая, какая есть. Если волк ест зайца – это не жестокость, - это жизнь, учти это. Просто зайцу надо было бы учитывать, что его могут съесть; и соответственно строить свои с жизнью взаимоотношения, а не плакаться на «жестокость».
***
А потом вот сам «путч» и случился. Утром где-то в центре, то есть совсем рядом, завыли сирены, и по Проспекту, мимо окон, залязгала траками зелёная военная техника. Батя сразу включил телевизор – а там «снег» по всем каналам. По радио – обычная развлекалочка, вообще ничего! Батя, поглядывая в окно, бросился звонить Толику – но телефон не работал. Потом закричал мне и маме, чтобы одевались, одевались «по уличному», что сейчас пойдём из дома.
Я, честно говоря, сначала не понял – что он так вскипяшился? – пока в центре не затрещало, часто так, как звук рвущейся плотной материи. Я и тогда ничего не понял, хотя батя, уже одетый, подгоняя в спину, потащил меня одеваться – и тут долбануло!..
В центре ударило так, что у нас, на третьем этаже, посыпалась посуда на кухне со шкафчиков; и я отчётливо слышал, как в Башне, в нашем 14-этажном двухподъездном доме, вылетело несколько стёкол. Кажется, Башню даже качнуло! Но батя уже гнал нас с мамой, торопил – вниз, вниз по лестнице, по которой уже бежали люди. И мама ничуть не возражала, у неё, как и у всех, были совершенно круглые, испуганные глаза. Сам батя тащил на плече сумку. Лестница была заполнена испуганными взъерошенными соседями – суббота, все были дома. Кто в чём… Никто ничего не знал, но даже и не спрашивали друг у друга – так всех напугал этот оглушительный удар в центре, в районе комплекса правительственных зданий, - просто метались с выпученными глазами. Потом кто-то крикнул «В метро! В метро нужно укрываться!» И все побежали в метро…
Но батя вдруг затормозил, - попросту схватил нас с мамой за руки и оттащил в сторону с дорожки, по которой неслись в сторону нашей станции метро очумевшие люди.
- Зачем?? В метро же надо! – задёргалась мама.
- Не надо! - это батя, - Метро на Проспекте. И там сейчас такая давка будет…
Он, бросив сумку, подскочил к обитой железом двери продовольственного магазина, что у нас в Башне на первом этаже; в которой принимают со двора привозимую поставщиками продукцию, и затарабанил туда кулаками. Я сразу сообразил, что он хочет – я в нашем магазине пару раз в каникулы подрабатывал грузчиком, и знал, какой там большой и глубокий
