хотя ресторан был «из порядочных», в первой десятке в Мувске, можно сказать. Были мужчины и в пиджаках, а женщины в платьях, претендующих на «вечерность»; были и парни-девки в джинсах, и в затрёпанных каких-то футболках, и даже в шортах какой-то пузан прошёл – раньше так не пускали, уж я-то знаю, в этом ресторане у Юрика мы год назад всем классом отмечали его 16-летие, батяня его, миллионер, не ударил лицом в грязь. До танцев ещё дело не дошло, тётки ещё не вылезли в центр «показывать свой экстерьер», вилять попами перед мужиками; но видно было, что уже скоро. Время такое – мужикам всё некогда, потому надо поспешать…
А сейчас какая-то нагловатая компания кавказцев человек в десять заняла столики в углу и постоянно заглушала музыку гортанными радостными криками – что-то они там праздновали, поди. Сновали по залу, выходя играть через вестибюль в биллиардный зал; не стесняясь пОходя шлёпнуть по попе какую проходящую женщину, - на их спутников они откровенно не обращали внимания.
«Это точно врубились, что жизненная парадигма сменилась» - как выразился наблюдавший за ними батя. Он нервничал и постоянно посматривал то на часы, то на вход – тут была назначена встреча с каким-то его партнёром. Как он нам с Толиком коротко объяснил, - у того есть коттедж за городом, и с ним можно попробовать скооперироваться «для совместного выживания», как батя выразился. Вот мы все втроём его и ждали – чтобы познакомиться «предметно». Без мамы, конечно; мы – мужчины, и пришли не развлекаться, а по делу. А он не пришёл. Когда то, что он не придёт стало окончательно ясно, батя подпёр голову руками и молча уставился в стену, временами шевеля губами, явно ведя с кем-то заочный диалог…
А мы с Толиком рассматривали публику. Как перед этим выразился батя, публика в основном «представляла из себя удачливых нэпманов нового времени, и будет с ними дальше то же, что стало и С ТЕМИ нэпманами», - деловые люди и «около того». И атмосфера царила какая-то нэпманская, как в старых фильмах – блеск и упадок, «мишура и кокаин», как выразился временно вынырнувший из задумчивости батя.
Эта девка, высокая и стройная, пожалуй что и не намного старше меня, нарисовалась в зале, когда мы уже собирались уходить. Копна рыжих волос до лопаток, на смазливой мордашке умелый макияж, джинсики в обтяжку и чёрная блузка – тоже, конечно, в обтяжку, и чтобы видно было поджарый животик. Ходила между столиками, иногда присаживаясь и о чём-то беседуя с посетителями. Снималась, что ли? –как несколько явно местных мочалок? Нет, не снималась – понаблюдав за ней, я видел, что она не стремится кому-то понравиться или «упасть на хвосты» чтобы покушать и выпить – она, видать, кого-то искала и расспрашивала по этому поводу. Но, чёрт побери, она «нравилась» и безо всяких попыток нравиться, у неё это получалось само собой – в каждом движении, в жесте, которым она отбрасывала с лица рыжую чёлку, в манере даже покусывать во время разговора ноготь большого пальца руки, в которой она держала усыпанный стразами мобильный телефон, - явно для понта, потому что сети сегодня весь день не было, - сквозил такой «секс-эпил», что говорившие с ней мужики чуть ли не начинали рыть пол штиблетами, как кони копытами. Вот коза, а? Ну надо вот так-то вот – сесть за столик, и разговаривая не просто сидеть, - а обязательно выгнуться в талии грудью к собеседнику так, что говорившие с ней мужчины буквально теряли нить разговора и только молча пялились на неё… А грудь-то у неё и была-то так себе – маленькая, чо они так на неё пялились; хотя и не отнять – приятная такая грудь, да… И попка – ничего такая себе, попка, надо сказать – весьма и весьма аккуратная такая попка…
- Чо, Серый, тоже запал, да?.. – отвлёк меня от созерцания голос Толика. Он смотрел на меня и скалился.
- Я-то? Не. Для меня она, пожалуй что, старушка, - отбоярился я, - А сам-то??
- Ага, - не отмазываясь, согласился Толик, - Герла очень и очень даже… Всё при ней, как говорится.
- Вроде как ищет кого-то?
- Вроде как. Не знаю, что она ищет, но вот что неприятности она найдёт – это могу поставить свой кастет против таблетки аспирина. А кастет мне дорог, учти, привык я к нему…
- Да ладно. Чё бы вдруг? Тут приличное место, не шалман какой…
- А увидишь. Просто у тебя опыта нет. Припёрлась, понимаешь, одна… И… Насчёт места – всё это в прошлом. Кончились «приличные места» - вместе с милицией, «которая меня бережёт».
- Пошли, что ли? – вклинился батя.
- Погоди, брателло, давай спектакль досмотрим? – не согласился Толик и показал ему взглядом на девчонку в зале. Отвлечённый от своих тягостных раздумий батя всмотрелся, - и тоже не мог не оценить ресторанную эту козу. И тоже согласился с Толиком, что «- …Она обязательно сегодня найдёт приключений на свои нижние девяносто… Хотя нет, скорее восемьдесят шесть, не больше!»
- Да почему! – заспорил я, - Ну почему вот? Она не пристаёт ни к кому. Не хамит…
Толик только сожалеючи посмотрел на меня, обронив «Не знаешь ты ещё жизни, Серый!», а батя взялся объяснять по своему обыкновению:
- Видишь ли, старик («Старик» - это я, когда батя ко мне расположен), она не улавливает, что в жизни кое-что изменилось. Мы все сформировались, по сути, в «женской цивилизации», когда «чего хочет женщина – того хочет мироздание», и ОНИ стали воспринимать это как само собой разумеющееся. А в природе это не так. В природе такого не бывает, чтобы только за одно то, что «она» - самка одного с тобой вида, перепадали бы какие-то ништяки, постоянные привилегии и уступки. В природе за это самочке ещё и повоевать надо. Видел уточек в пруду? Ну, вон, на набережной? Им там хлеб бросают – ты хоть раз видел, чтобы селезень уточке кусок уступил, просто за то, что она – самочка? Нет ведь, наоборот, отобрать норовит, - и, что интересно, она его за это любит, - за то что он такой успешный, в том числе и в деле отбирания куска булки… А раз успешный – стало быть «альфа-самец», и от него природой предписано самочке хотеть иметь деток… Чтоб тоже «успешные» получились! Утят, я имею ввиду! – он невесело рассмеялся своей остроте, и продолжал:
- Просто цивилизация и годы и годы преуспеяния настолько затушевали эти простые до безобразия истины: что природой заложено в женщину, в самку хотеть найти успешного самца и иметь от него детей, и чтобы он её кормил и защищал, - вместе с потомством, а для этого надо мужчине нравиться… А в мужчину, в самца, - искать и добиваться чего-то нового, будь то бизон шикарной расцветки или самочка соседнего племени, ну и – кормить и защищать своё семейство… Это в генах, это в природе. Но настолько это сейчас забито «цивилизационными наслоениями», что докопаться до этих простых природных мотивов очень сложно, - но они никуда не делись, они есть, и периодически вылазят самым неожиданным образом… И тогда дочка респектабельных родителей, получившая блестящее образование, сбегает с рок-музыкантом; или преуспевающий брокер сбегает от семьи на тропический остров чтобы найти для себя нечто новое – творчество… Что, это для тебя неожиданно? Поль Гоген – тебе это о чём-то говорит?.. Да знаю, что нет, знаю…
Помолчал и продолжил:
- А вот когда происходит слом эпох, когда всё летит в тартарары, тогда наружу, сквозь эти цивилизационные наслоения и поднимается настоящая, природная натура человека, настоящие его природные потребности. И в эти времена женщине, увы, не позавидуешь. Поскольку у мужчин возникает масса других первоочередных задач, нежели удовлетворения их, женских, капризов, которые суть есть опять же способ отбраковки претендентов – насколько он ко мне привязан, что будет позволять мне дурить безнаказанно? А мужчина – занят: ну, там, тем чтобы пострелять маленько в себе подобных, или там дубиной шваркнуть оппоненту по черепу – в зависимости от степени технической оснащённости; отобрать у соседей хорошее мамонтячье пастбище или нефтяные месторождения – опять же в зависимотсти от степени того… этого самого. Занят сильно становится мужчина! А женщина, привыкшая что она – венец мироздания, если этого не поняла, - то недоумевает: куда это девались ранее бившие вокруг копытами поклонники? Она не понимает, что времена чуток изменились, и заняты они теперь, в том числе и личным выживанием; и ищет ответ в себе: может я стала недостаточно сексуально-притягательна? И вот уже короткие юбки, и яркий макияж – чтобы отвлечь, чёрт побери, мужчину, от его «важных занятий» и заставить опять стучать копытами вокруг, тащить лучшие шкуры, яхты, мерседесы… Но не улавливает, что коль сильно система меняется, то зачастую мужчине, чтобы поиметь такую «всю из себя» уже и не надо её согласие… Зачем эти ритуальные пляски и ужимки? – когда достаточно просто огреть дубиной? А она-то, дура, этого не понимает, вместо того, чтобы быть привлекательной и нужной одному, СВОЕМУ мужчине, начинает предъявлять глупые претензии, качать свою актуальность…
Батя на секунду задумался, потом тряхнул головой, явно прогоняя неприятные мысли, и закончил:
- У приматов это вот всё, что я говорил, природно-дикое, наглядно проявляется. У приматов. Которых, надо сказать, мы тут, в зале и видим – наиболее ярких представителей…
Я проследил за его взглядом, и увидел, что да – так и есть, нашла-таки рыжая себе приключений: из-за стола кавказцев, где сейчас сидели только четверо развесёлых джигитов, встал и направился к ней крепенький такой не то парень, не то мужик – у них, у южан, по густо заросшей щетиной физиономии возраст определить сложно. Молодцевато расправив грудь под чёрной водолазкой, подбадриваемый гыканьем своих друзей, он уже подходил к девчонке. Она сидела. Он подошёл к ней сзади, и нахально погладил её по роскошной рыжей шевелюре. Та от неожиданности дёрнулась и с изумлением обернулась. Осклабившись всей своей заросшей физиономией, кавказец что-то стал ей говорить, время от времени показывая в сторону столика с кунаками.
- Брателло… - вдруг произнёс Толик, - Знаешь…
- Знаю, Толя, знаю. Я очень хорошо тебя знаю! – не дав ему закончить, сказал батя, - Нет!
Теперь мы все втроём внимательно следили за происходящим, впрочем, как и добрых две трети посетителей ресторана: мужчины – стыдливо-угрюмо, женщины – с плохо скрываемым злорадством. Теперь, ухватив рыжую за руку повыше локтя, кавказец нахально тащил её из-за стола в направлении к своим весёлым друзьям. В натуре – добыча, да и только! Сидевшие за тем же столом и только что разговаривавшие с рыжей два бизнесменистого вида мужчины вдруг потеряли к ней интерес и стали усиленно что-то кушать, не поднимая взглядов от тарелок. Упал стул…
- Олег… - голос Толик стал просительным, - Это ж себя не уважать…
- Ты определись сначала, что для тебя важнее, - «себя уважать» или… - батя не нашёл слова, пожевал губами, и снова:
- Я вот себя давно не уважаю, во всяком случае в общепринятом понимании…
- Не, Олег, я так не могу…
- Можешь, можешь…
Девчонка негромко вскрикнула – тащивший её кавказец сделал ей больно, - но всем было, казалось, наплевать, - внезапно почти весь зал усиленно заработал челюстями, откусывая, пережёвывая, наливая и выпивая, не поднимая голов от тарелок и,
