хотяще убрести; и тако протчии възъвратишася восвояси”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 44, Рязань, 2001)
Очевидно, что в приведённом летописном сказании зафиксированы вовсе не впечатления русских воинов, вернувшихся из похода, это примитивная компиляция византийских сочинений, большей частью “Жития Василия Нового”. Мы не можем знать, как восприняли применение греческого огня настоящие русичи, потому что нам навязали подборку византийских самовосхвалений. А хвалят себя, чтобы скрыть свои промахи и провалы. Но уже с первого взгляда видно, что в летописи записан рассказ о втором морском сражении. Зато Иеронское сражение на Руси даже не заметили. Это византийцы придавали ему значение спасительное для империи. А для русских воинов – просто очередное звено в цепи событий и не самое важное. Штурм Константинополя не случился и не потому, что мало сил, а просто не за этим пришли. А впечатлений хватало и более ярких – Никомидия, например.
Чем летописные известия в корне отличаются от византийских, в них нет и намёка на уничтожение русского флота. Да, ромеи применили огненные трубы, да, кое-какие из ладей загорелись, но “протчии възъвратишася восвояси”. В Устюжском летописном своде сказано буднично: “…огненным строением пожже корабля руския, и возвратишася русь во свояси…” (Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), М.-Л., 1950, с. 22). Жгли, да не дожгли. Страсти нагнетали византийцы, чтобы себя возвеличить, а слова их никто не проверял. Хотя стоило проверить. Только зашоренное сознание заставляет до сих пор видеть в рукописных текстах то, чего в них отродясь не бывало. Эффективность греческого огня весьма ограничена, и если, находясь у побережья, Феофан так и не сумел покончить с русским флотом, тем более ничего не получилось бы у него в открытом море. Давно пора отказаться от представлений о греческом огне, как о чудо-оружии. Это было оружие скорее оборонительное, нежели наступательное. Дальнобойность крайне низкая и при спокойной воде, а встречный ветер и вовсе сводил все усилия на нет (Э.H.Люттвак “Стратегия Византийской империи”, с. 460-461, М., 2010). Разом сжечь целый флот можно было только в одном случае: если корабли скучатся в небольшой бухте. На морских просторах подобная затея абсолютно безнадёжна.
Ну так как Феофан оказался позади русского флота? Раз он маневрировал вдоль побережья, то непременно должен был встретить русов и преградить путь к Фракии. Это было его первой обязанностью, тогда действительно произошло бы крупное сражение. Но Феофан пристроился сзади, из такой позиции большого сражения не навяжешь. Если на кого-то Феофан и нападал, то лишь на отставшие ладьи. С наступлением темноты русский флот ушёл “восвояси”, а Феофан вернулся в Константинополь с “победой”. Вернулся, не выполнив боевую задачу, не воспрепятствовав русам добраться до намеченной цели, позволив им продолжить разорение империи? И это победа? Русский флот по-прежнему терроризировал Византию, а ромейский – бездействовал. Воевода Олег возобновил диверсии в проливах. По-видимому, как раз на эту “напасть” жаловался Константин VII Багрянородный в письме митрополиту Кизика (город на южном берегу Мраморного моря) Феодору:
“Но что за напасть, ненавистный тиран, разлучитель любящих и непримиримый враг разделил [нас] и разделяет доныне? Всё расстроили дикий вепрь и нашествие скифов”
(Г.Г. Литаврин “Малоизвестные свидетельства о походе князя Игоря на Византию в 941 году” // “Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В.Т. Пашуто”, с. 139, М., 1999)
Будущий император писал про долгое, томительное ожидание. Вряд ли он мог иметь в виду кратковременное пребывание в проливах князя Игоря. Сообщение между европейской и азиатской частями империи пресеклось на продолжительный срок. Плавание ромеев по проливам и Мраморному морю стало невозможным. Упоминание “дикого вепря”, возможно, связано с тотемистическими представлениями на Руси. Или же византийцев пугала бешеная ярость русичей в бою.
Если русский флот оказался в силах продолжить свои боевые операции, значит серьёзного ущерба Феофан ему не нанёс и наши летописцы правы. О русских потерях ромеи и сами толком не знали, о своих – скромно умалчивали. Ясно одно: задачей русского флота была передислокация во Фракию, и он её выполнил, задачей Феофана было не допустить этой передислокации, и он её не выполнил. О дальнейших действиях Феофана ничего не известно, значит, он только охранял Константинопольскую гавань, не рискуя ввязываться в сражения. Русь продолжала оставаться наступающей стороной.
Весьма лаконично об этих событиях сказано в Кембриджском документе:
“И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили (его) огнем И бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Paras, и пал там он и весь стан его”
(П.К. Коковцов “Еврейско-хазарская переписка в X веке”, с. 120, Л., 1932)
Хазары не были свидетелями событий и пользовались рассказами византийцев, а те переворачивали историю в свою пользу. Термин Paras можно понимать как Фракия – цель отплытия или Фарос – место сражения. Но, скорее, всё-таки Фракия, потому что русы там расположили свой “стан”. Слово “богатыри” должно означать, что в поход отправилась одна дружина, без ополченцев. В истолковании событий чувствуется ромейская похвальба: русы пали раз – и оказались живы, потом пали снова. И сколько можно так падать? Из сообщения Кембриджского документа следует только то, что ромеи применили греческий огонь, а русы высадились на побережье Фракии, куда и направлялись с самого начала. Выражение “постыдился вернуться в свою страну” подразумевает наличие серьёзной военной силы, иначе продолжать поход вообще не имело смысла. И в самом деле, стыдно для воина вернуться, не исполнив повеления князя. Не такие уж “немногие” подошли к “побережью Килы”, их было достаточно, чтобы Феофан предпочёл не искушать судьбу в отсутствие Варды Фоки и Куркуаса и поспешил вернуться в Константинополь. Ладьи воеводы Олега и мог наблюдать Константин Багрянородный, когда испуганно разнылся, не в силах добраться до Кизика.
Но вот свидетельство, сохранившееся только в Кембриджском документе: “… пал там он и весь стан его”. Насчёт всего стана документ привирает – по сведениям из Устюжского летописного свода судовая рать вернулась из похода на третий год. Но без воеводы Олега. На этот факт обратил внимание В.В. Кожинов, хотя выводы сделал, исходя из собственных фантазий (В.В. Кожинов “История Руси и русского Слова. Современный взгляд”, с. 304, М., 1997). Место Олега занял новый воевода – Свенельд:
“И бЪ у Игоря князя воевода, во Ольга мЪсто, имянем Свиндел”
(Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), М.-Л., 1950, с. 23)
Как погиб Олег можно только гадать. Жизнь воина наполнена опасностями. Но не причастны ли к его смерти болгары? Почему-то после завершения повторного похода Игорь организовал вторжение в Болгарию печенегов: “… повелЪ ПеченЪгомъ воевати Болъгарьску землю” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 45, Рязань, 2001). Наиболее вероятная версия такая: убедившись во враждебности болгар, Игорь решил нейтрализовать их с помощью печенегов (Г.Г. Литаврин “Византия, Болгария, Древняя Русь (IX-начало XII в.)”, ВБ, с. 77, С.-Петербург, 2000). Но в чём проявилась эта враждебность? Сообщение ромям о русском походе можно бы и простить – оно ничего не меняло, тем более, что другое такое же сообщение вскоре поступило в Константинополь из Херсонеса. А вот убийство воеводы прощать нельзя, оно означало полный разрыв между двумя государствами. Игорь не мог отклоняться от главной своей задачи – дожать Византию до конца, и разобраться с Болгарией поручил печенегам. Это было не только возмездием, но и предупреждением, что враждебные акции не останутся без ответа.
Что именно произошло с Олегом, выяснить, конечно, невозможно. Или он пытался восстановить союз с болгарами и был убит на переговорах, или болгары устроили нападение на русский лагерь, отражая которое русы и потеряли своего вождя. В любом случае сообщение из Кембриджского документа сильно преувеличивало и драматизировало случившееся. Войско не только не было уничтожено, но и сохраняло боеспособность, а при возвращении в Киев воины забрали с собой останки воеводы, захороненные потом на Щекавице.
Следовательно, поход 941 года вовсе не был для Руси поражением. Ромеи не одержали ни одной серьёзной победы, а их редкие локальные успехи теряются среди обилия неудач. Русские войска использовали наступательную тактику, постоянно удерживая инициативу. Каждый поворот в ходе войны определяла русская сторона, тогда как Византия лишь отбивалась. Конечно, и русское войско несло потери, но они не идут ни в какое сравнение с тем колоссальным уроном, что понесла империя. Как ни подсчитывать соотношение потерь, Византия всегда останется в проигрыше. Русы почти три года “гостили” в её пределах и вытеснить их ромеи оказались не в силах.
V
Относительно датировки повторного похода князя Игоря на Византию русские летописи не сходятся между собой. Наиболее устоявшаяся дата взята из Лаврентьевской летописи – 944 год (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 44, Рязань, 2001). Но Н.Я. Половой аргументировано доказывал, что состояться этот поход мог только в 943 году.
1. В Новгородской I летописи и в Еллинском летописце совершенно недвусмысленно указано, что повторный поход состоялся через год после предыдущего:
“И възратишася Русь въ своя. Том же лЪтЪ препочиша и другое, а на третьее идоша”
(Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 108, М., 2000)
“Томь же лЪтЪ препочиша и другое пакы, бо въ третее лЪто поидоша”
(Летописец Еллинский и Римский, т. I. Текст, с. 503, С.-Петербург, 1999)
То есть, вернувшись из похода 941 года, русские воины отдыхали в этом году и в следующем за ним, а на третий (в 943 году) отправились в новый поход на Византию (Н.Я. Половой “О дате второго похода Игоря на греков и похода русских на Бердаа” // “Византийский временник”, 1958, т. XIV, с. 139).
2. Договор князь Игорь заключал с императором Романом Лакапином. Но достоверно известно, что этот император был свергнут 16 декабря 944 года. От перемирия на Дунае до заключения договора должно было пройти много времени: Игорь вернулся в Киев, потом к нему прибыли византийские послы, а дорога занимала месяц-полтора, потом уже русские послы так же долго путешествовали в Константинополь, потом византийские послы снова отправились в Киев для окончательного утверждения договора. Да ещё немало времени ушло на переговоры и аудиенции в обеих столицах. Если бы повторный поход Игоря состоялся в 944 году, то до свержения Романа заключить договор никак было не успеть. Зато в 943 году оставалось довольно времени и на поездки, и на переговоры (Там же, с. 140-141).
3. При земляных работах в Румынии в 1950 году близ Констанцы была найдена славянская надпись: “Гьрецехъ… лето 6451… Дмитрия…”. Надпись
