что приехал на зону. Как-то ночью вызывают меня в раздевалку. Захожу, смотрю: собрались тут все «жулики» нашего отряда. Все они очень молоды — чуть больше двадцати каждому. И вот начинает Мазай при них меня воспитывать. Почему, дескать, я не хочу их поддерживать. Они, мол, за меня страдают, а я им ничего за это не даю. Я понял, что если сейчас покажу, что боюсь их, то они меня сожрут. Примеров полно! Поэтому я решил не отступать, затопчут, так затопчут! Говорю:
— Мазай, ты за что сидишь? Бабку свою порешил? А ты? — показываю пальцем на его приятеля, — ты специалист по «мохнатым сейфам»? Я — «жулик»! Усекли? Я! Я один столько наворочал, что вам всем вместе и не снилось! Поэтому, поддерживать вас за то, что вы пить не умеете или в тапочках по зоне разгуливаете, я не буду. Я достаточно пожил и кое что видел, чтобы отличать настоящее «страдание» от мнимого. Это вы можете тем колхозным быкам причёсывать, а на меня не рассчитывайте. И потом, Мазай, перед телевизором на первых рядах кто сидит? Не ты. Поэтому, если у меня возникнут проблемы с «общественниками» или с ментами, от тебя толку не будет. И уж если я захочу, кого поддержать, то сам решу кого, без посредников. Ну, я пошёл. Я вышел из раздевалки, но никто вслед за мной не кинулся! Я победил...
Старый, так и прозван потому, что ему за тридцать, и на лбу у него большая залысина. Незлобливый, добродушный сидит за ограбление квартиры. Срок 6 лет. Он тоже «работает», чтобы не забурили. Целый день слоняется по знакомым в других цехах, и я его редко вижу. Но несколько раз я видел его пьяным и тогда от его добродушия не остается и следа. Он сразу превращается в зверя.
Кроме «бригадира» в бригаде еще двое «общественников». Это Мороз и я. Мороз — учётчик, учитывает расход сырья и выпуск готовой продукции. Ему за сорок, сидит за хищение, увёл какие-то приборы с завода и получил восемь лет. Мы с ним, оказывается, учились в одном институте, только он – на вечернем. Про себя я его зову побирушкой, настолько он мне надоел вечными: «дай закурить!» или «оставь покурить». Курит он очень много, оттого, наверно и худой. И вообще весь его смысл жизни здесь — это у кого-нибудь что-нибудь выпросить. Не знаю, то ли это у него возрастное, то ли приобретенное здесь качество. Но уж больно он чрезмерно нагл. Я вообще удивляюсь его высшему образованию, так как иные его знания экономики, политики, истории и прочих наук оставляют желать лучшего. Но горе у нас одно, одна статья и примерно одинаковые перспективы, потому иногда мы с ним делимся впечатлениями о текущем моменте, и о том, как политические события в Москве отразятся на нашем досрочном освобождении. Но на воле я бы с ним общаться не стал, а может он на воле и совсем другой. Не знаю.
Я работаю технологом цеха. Это громко звучит, особенно для нашего цеха. Цехом его можно было назвать лет десять назад и то с большими допущениями. Помещение не отапливается, крыша течёт, стены разваливаются, окон на витражах не хватает. Оборудование настолько изношено, что говорить о какой-то более или менее приличной технологии, нет смысла. Тем не менее — я технолог, уже почти год. По большему счёту я просто организовываю работу, слегка контролирую качество, помогаю в наладке и настройке, осваиваю и учу делать новую продукцию вчерашних крестьян и забулдыг, нормирую труд и способствую, чтобы люди зарабатывали. Что тут есть от обязанностей технолога, судите сами. Но и менты точно не знают, что должен делать технолог, и потому у меня в какой-то степени развязаны руки, и я могу заниматься тем, что мне нравится. Оказывается, штатная единица технолога была в цехе давно, но её не занимали, а деньги делили в бухгалтерии за зоной, делили между собой бабы — жёны наших руководителей и воспитателей. Прошлый год пришла комиссия, бабам указали на жадность, и вот в результате технологом стал я. Когда меня ставили на оклад и узнали о моём высшем образовании, причём технологическом, то схватились за голову. По закону платить мне нужно было достаточно много по здешним меркам. Но приказ был уже подписан хозяином, и деваться бабам было некуда. Теперь я — самый высокооплачиваемый работник из зеков. Безусловно, этот факт мозолит глаза и ментам и их бабам, и рано или поздно, но они найдут способ меня с оклада сбросить. Когда это случится и как, я могу только догадываться, а пока я вполне доволен своей работой.
Другая половина бригады работает. В ней четверо «мужиков», один «чёрт» и один «петух». «Петух» — Ваня, сидит за изнасилование малолетних, срок 10 лет. Маленький, тщедушный, перенёсший туберкулёз, который он подхватил здесь. Он выполняет самую грязную и тяжёлую работу. Ко всему относится безучастно, что ни скажешь, то и делает, одинаково монотонно. Ваня — «петух» не рабочий, поэтому его и выводит бригадир на работу, так как «рабочим петухам» лучше на пром.зону не выходить, потому что замучают жадные до острых ощущений малолетки.
«Чёрт» — Руслан, это его настоящее имя, работает «подай-принеси», выполняет все мелкие поручения «общественников» и «мужиков», и естественно, «жуликов». Убирает в бытовках, ходит на заготовку во время обеда, а иным и стирает. Всё это он делает помимо основной работы. Как шутят зеки — Руслан, это «чёрт-универсал» — большее приобретение для бригады.
И вот, что же мы имеем? Четверо «мужиков», «чёрт» и «петух» должны выполнять столько, чтобы хватило себе и бригадиру, да трём «жуликам». У меня и учётчика — оклад и мы проходим по отдельному табелю. Удаётся заработать «на ларёк» нашей бригаде не каждый месяц, но раз в квартал — уж обязательно. И мне приятно сознавать, что без меня бригада никогда бы не заработала. Став технологом мне удалось убедить начальника цеха, что если бригада вообще не сможет ничего заработать, то стимула к выпуску продукции не будет. Что «чистая совесть» и «мечта о досрочном освобождении» никогда не заменит сытого желудка. Так что став технологом я смог пересмотреть ряд расценок и работники стали хотя раз в квартал выполнять план и получать заработную плату. Конечно, этой зарплаты хватало только на два кулька сухарей и несколько пачек дешевых сигарет, но и это было достижением. Я зарабатывал даже по вольным оценкам приличные деньги. Заработная плата и моя, и работников бригады была, естественно, безналичной. В ларьке, согласно закона, можно отовариваться два раза в месяц и на определенную сумму. Этой суммы мне хватало на те же два кулька сухарей и несколько пачек сигарет. Смысла зарабатывать больше не было никакого. Поэтому заработанных за квартал денег бригаде вполне хватало, чтобы ходить в ларек два раза в месяц. Я об этом знал, начальник цеха догадывался, бригада об этом не думала и была довольна существующим положением. В соответствие с этим не хитрым расчетом работать в полную силу было необходимо через два месяца на третий. При этом, естественно, не могла идти речь об улучшении производственных показателей, о которых еженедельно вещает на оперативках директор производственной зоны – мент в пятом поколении. Какое при нем может быть производство?
Так вот и крутятся мужики. А тут ещё проблема: то нет краски, то труб, то пара, то света и зарабатывать каждый месяц всё труднее. Никому наша продукция не нужна, и сбыть её становится всё труднее. Еще год, полтора и думаю, что производство совсем закроют. Никак не вписывается подневольный труд в рыночную экономику. Чтобы хоть как-то конкурировать с вольными предприятиями нужны хорошие предприимчивые руководители, инженеры. А у нас? Что ни мент, то всю жизнь прокрутил хвосты коровам у себя на посёлке, и кроме как орать на заключённых и искать виноватых, ничему не научился. Будь он хоть лейтенантом, хоть полковником. Отсюда и все наши проблемы. Причем, если учесть, что зона – зеркальное отражение государства, только размерами и отличается, то ждать изменений не приходится. Если во главе вольного завода поставить начальника первого отдела, то, что он сделает в первую очередь? Правильно. Он доведет до блеска первый отдел, а также охрану, пожарку и возможно отдел техники безопасности. Ни одним цехом он не руководил, как устроено производство он не видел, как усовершенствовать технологию он не знает. Поэтому завод будет блестеть, на территории и в цехах будет идеальный порядок, но выпускать продукцию завод не будет. Бывший начальник первого отдела уверен, что завод предназначен вовсе не для выпуска продукции, а для того, чтобы на заводе был порядок. В продолжение разговора: если во главе страны поставить мента, то он отстроит ментовку, пожарку, налоговую инспекцию и т.д., так как уверен, что это и есть самое главное в государстве. Заметьте, что не граждане.
... Строем проходим через вахту, отделяющую жилую зону от промышленной. Тут нас опять пересчитывает прапор и офицер. После вахты уже можно не идти строем. Все торопятся, так как изрядно замёрзли за время процедуры выхода на работу.
Захожу в свою кандейку. Сегодня тут не так холодно, значит, топили ночью, но сейчас пара нет, и скоро она остынет. Быстро переодеваюсь, стараясь ухватить остатки уходящего тепла. Я переодеваюсь и живу здесь один. У бригадира — своя кандейка, у «жуликов» — своя, у «мужиков» и «чёрта» — своя. У Вани «петуха» — естественно, отдельная конурка, сваренная из листов железа и совсем без окон.
Переодевшись, поднимаюсь к начальнику цеха на второй этаж. Начальник у нас, капитан, родом из молдаван. Как он оказался тут, вдали от солнечной Родины — мне уж совсем не понятно. К производству он обращается редко, только когда приспичит, а так все его мысли заняты тем, где что-нибудь уволочь, продать и пропить. Частенько он приходит на работу с синяками — результатом уличных боёв с другими начальниками. Но внешне он производит впечатление, что всю жизнь только и думал, что о работе. Я не стараюсь его в этом разубедить. Моё назначение он воспринял вообще-то с радостью и тут же перевалил на меня все свои обязанности. Он немного понимал и в производстве, и в технологии, и особенно в бухгалтерии, поэтому с ним можно было решать иной технический или экономический вопрос. Больше всего он боялся, что у него всё воруют... и краску, и трубы, и металл. При этом он только и ждал случая, чтобы повесить на какого-нибудь заключённого иск за испорченный материал, причём размер ущерба он многократно увеличивал. Делал он это с лёгким сердцем, хотя и пропил всё, что можно пропить в цехе. Все заключённые об этом прекрасно знают, и иные ещё удивляются, за что мол сидим?
Однажды краску из нашего цеха увёл начальник соседнего. Наш начальник повесил иски на всех, имеющихся токсикоманов, дескать, это они вынюхали тонну краски. А потом краска нашлась на посёлке у начальника соседнего цеха. Мы думали, что сейчас того посадят или хотя бы выгонят, но ничего подобного не случилось! За что сидим? Такие вот у нас воспитатели. Наш начальник цеха, вообще то, человек неплохой, но его, видимо, испортила система.
Пару лет назад, когда ещё было неизвестно, куда повернёт наша страна, ходили слухи о глубоких демократических преобразованиях исправительной системы и облегчения нашей жизни в неволе. Тогда можно было строем не ходить, пьянствовать,
