один день

сам. Не скажу, что заниматься подобными делами уж очень полезно при нашем питании и практически полном отсутствии витаминов, но это помогает мне сидеть. Это отвлекает меня от нелёгких раздумий, даёт возможность поставить перед собой какую-то определенную цель и идти к ней. Наконец, после тренировки, вечером в барже я засыпаю, как убитый, и никакие сны меня не посещают. Только ради этого стоит помучаться, поворочать железо. Многие мои здешние приятели начинали «качаться», но практически никто не делал этого постоянно. Внутренне я горжусь собой, хотя бы даже по этому поводу.
    В начале пятого часа, порядком устав, иду в душ. Его я тоже сделал сам и только для себя. Он тут же рядом с «железками». Не скажу, что здесь, в этом помещении тепло, но когда стоишь под струёй горячей воды, то вполне можно мыться, не думая о холоде. Холодно бывает только когда необходимо растираться полотенцем. Но если поторопиться, то замёрзнуть не успеешь. Все остальные члены бригады моются кто где. Чем выше авторитет в лагере, тем лучше душевая. Матвей даже веником парится, а Ваня «петух» моется холодной водой уже несколько лет. И это при его-то туберкулёзе. Но в нормальный душ его не пускают, а сделать собственный он не может. Так и мучается, хотя после работы он грязнее всех.
    Возвращаюсь в кабинет, переодеваюсь и готовлюсь на съём. Так называется процедура выхода из пром.зоны в жилую. В пять часов гудит гудок. Бригада собирается около цеха и строем подходит к вахте. Здесь выстраиваются все бригады, друг за дружкой. Раньше было ещё  построение возле цеха, на котором начальник цеха подводил итоги рабочего дня, и кто не выполнил норму выработки, отправлялся в изолятор. Но сейчас и работы-то нет почти, и не сажают теперь за это. На съёме бригады поочередно проходят перед прапором  и контролёрами, которые всех пересчитывают. Потом шмон. Шмонают каждого. Это одна из дуростей до сих пор сохранившаяся здесь. Уж если я что-то хочу протащить из пром.зоны в жилую, я наверное найду более безопасный способ, чем тащить это на съём. Да и что тащить-то? Поэтому менты на этом шмоне отнимают шерстяные вещи, булавки, и тому подобную мелочь. Те, кто носит на себе запрещенную одежду, тут её и лишается. А вообще, вспоминаю, как с началом демократии зекам разрешили иметь почти любые вещи. Понятно, что очень скоро на зоне появилось много  хорошего вольного барахла. Поносили зэки, покрасовались ими пару месяцев, а потом, менты вот, как сейчас, всё отобрали. Видели бы вы, сколько было свалено в кучу рубах, брюк, ботинок! Наверное, целый грузовик. Зэки шутили, что теперь менты носят всё это у себя в посёлке. Менты же говорили, что, дескать, пришло решение сверху, что можно носить, а что нельзя. Оказывается, в вопросах одежды заключеных нужно разбираться где-то на верху?  Маразм! Чёрную рубашку без планки можно, а вот с планкой уже нельзя — это уже роскошь!
     Ещё большим маразмом является постановка зэков на лечебное питание. Оно отличается от обычного кусочком маргарина, костью в супе и во втором блюде. Чтобы получать такое питание нужно сначала заболеть, причём серьёзно и хронически. К таким болезням как раз и приводит обычное питание. Так неужели нельзя до этого не доводить! Только в этом году умерло от атрофии пять заключённых, им даже лечебное питание уже не помогло.
    После шмона опять выстраиваемся и строем движемся в баржу. Это неплохой момент в повседневной жизни, в барже могут ждать письма, уж точно ждёт ужин и наверняка телевизор.
    Ужин повторяет завтрак с той лишь разницей, что состоит из одного лишь блюда. Чай на ужин не положен. Но его можно попить в барже, если сможешь пробиться к розетке, она у нас одна. Тут и чай греют самодельными нагревателями, и бреются электробритвами, и включают утюг, и электроплитки. Но меня в барже ждёт Андрюха, мой приятель или как тут говорят «семейник» или «кент» и он уже наверняка всё, что нужно нагрел. На зоне живут «семьями» по два, три и даже более человек. Это и выгоднее в использовании посылок, свиданок. Я живу с Андрюхой, моим земляком. Он моложе меня на семь лет, чуть ниже ростом с мелкими чертами лица. Не скажу, что я стал бы с ним общаться на воле, но так получилось, что мы с ним встретились ещё в тюрьме и так и живем. У него срок шесть лет за разбой. Совершил он разбойное нападение среди бела дня на центральной площади города на женщину, требуя у нее под угрозой ножа десять рублей. При этом он находился в сильной степени опьянения, а женщина оказалась работником милиции. Словом, не повезло парню и обычное хулиганство стало в милиции разбоем. И судья молчаливо согласился с тем, что Андрюха только этим и зарабатывает себе на жизнь, о чём написано было в обвинительном заключении.
    Вообще-то порой Андрюха надоедал мне до такой степени, что меня начинало тошнить от его манеры разговаривать, ходить, да и просто от его внешнего вида. Но никогда я не давал воли своим чувствам. Надо же с кем-то жить! Одному было бы труднее: приготовить ужин из имеющихся у нас продуктов и охранять наше добро, пока я на работе. С этим он справляется.
    Только захожу в баржу, как слышу голос Батона:
— Выходим на ужин.
 С надеждой смотрю на свою тумбочку, но писем нет. Настроение слегка портится. Беру ложку и вслед за Андрюхой выхожу на улицу. На ужин сегодня уха. В тарелке одни глаза от кильки, да пара картофелин. Килька видимо была лежалая, поэтому и бульон, многократно разбавленный,  всё равно пересолен. Кое как съедаю картошку из супа и, прихватив  с собой хлеб, спешу в баржу. Настоящий ужин ждёт меня там. Андрюха тоже берёт с собой хлеб.
  Готовит наш ужин Андрюха очень своеобразно. Кипятит в банке воду и засыпает в неё чуть больше пол банки измельчённой крупы, которую я получаю из дома под видом детского питания. Просто крупу или макароны получать нам запрещено. Причин для этого вроде бы нет, но менты упорно не пропускают в зону всё, что требует дополнительной тепловой обработки. Это делается, видимо, для того, чтобы зэки не пользовались плитками и не учинили пожара. Но всё равно плитками пользуются, всё равно из столовой воруют и готовят, потому что кушать хочется всем. Наверное, было бы проще, если бы установили в барже электроплиты, разрешили бы получать из дома любые продукты, но... тогда зеки будут жить хорошо, а это администрации не нужно, пусть лучше недоедают, болеют, словом, страдают.
    Андрюха вываливает из банки жидкую кашу, смесь разных круп. Мы с удовольствием всё уплетаем. Потом пьём чай с остатками хлеба. В животе наступает такая благодать, что хочется прилечь. А уж если есть чуть маргарина и головка чеснока,  печенье или сухари из ларька, то совсем жить хочется.
    К шести часам наш ужин заканчивается. В шесть часов — полит.час. Это новейшее изобретение замполита. Все набиваются в комнату политико-воспитательной работы (есть и такая) и читают газету «Труд и законность». Вернее читает один, а остальные слушают или делают вид, что слушают. Газета эта выходит раз в неделю. За час она прочитывается полностью, так как не велика по размеру, но полит.час нужно проводить каждый день, поэтому газету прочитывают каждый день. В воскресенье — выходной. Говорят, что раньше в это время по распорядку были строевые двухчасовые занятия на плацу, а теперь часовое чтение газеты. Это безусловный шаг вперед  в гуманизации исправительной системы. И вот зеки по шесть раз в неделю перечитывают вслух, так называемый, свой рупор, посредством, которого они вроде бы общаются с внешним миром. Этот рупор, содержащий статьи таких же зеков со всего острова ГУЛАГа  области, вещает о прекрасных начальниках, замполитах, успешной работе зеков над выполнением плана. Встречаются также умильные стишки о чистой совести, с которой непременно нужно выйти на свободу. Словом, кошмар, да и только. Я то думал, что только наш замполит продолжает жить при социализме, оказывается, нет, вся система живет по старому! Полит. информации, соревнования зеков в труде и отдыхе, подведение потом итогов по двадцати пяти показателям, вымпела и знамена, общественная работа, стенгазеты и молнии и т.д., и т.д. Как мне это всё знакомо по прошлой вольной жизни. Но я думал, что этот маразм уже почил, оказывается, нет, он процветал среди самых не законопослушных граждан! Вот уж действительно абсурд! И что самое главное, не притязательные и не далёкие зэки, уверены, что так и надо жить, что так и на воле живут! Что вот эти все маразматические рекомендации сверху придуманы специально для их исправления! Они ненавидят эту систему, а вместе с ней и любых власть имущих, потому что любой руководитель для них не руководитель, а начальник. После срока зэк будет ненавидеть их лютой ненавистью. Тут, наверное, есть, над чем задуматься на самом высоком уровне, ведь зэки — это завтрашние потенциальные граждане нашей многострадальной страны.
    Полусонно слушаю, как Батон, запинаясь, монотонно читает газету. Тут же рядом сидит начальник отряда и что-то пишет. Если бы его не было, тут сидел бы Пятак и смотрел бы за дисциплиной. Видно невооруженным глазом, что нашему начальнику глубоко плевать на свою работу, она ему настолько обрыдла, что он пользуется любым случаем не придти в баржу. Как-то по пьянке он мне поведал, что тут его держат только майорские погоны и оставшиеся несколько лет до пенсии. Поэтому  ничего ему и не надо. Никогда он ничего не помнит, что обещал, что хотел сделать. С одной стороны это не плохо, можно не делать, что он прикажет, а с другой стороны, если нужно оформить какую-нибудь бумажку, то замучаешься за ним бегать. Например, Андрюха в феврале написал прошение о помиловании, а отправил начальник  его только в августе и то после того, как родители Андрюхи пожаловались Хозяину.
    Ровно в семь отрядник встаёт и молча уходит домой. Всё, все мучения на сегодня закончились. Быстро включают телевизор. Сейчас очередная серия очередного сериала. Занимаю своё кресло. Их у нас пять. Сидят в них: Пятак, Мороз, Маркей, Юсуп и я. Остальные сидят сзади, кто на чём. Это - строгое правило, и даже «жулики» не садятся в наши кресла, даже если кто-нибудь из нас  отсутствует. Просмотр сериала сопровождается шуточками, которые отпускают, те, кто сидит в креслах. Я никогда не страдал отсутствием чувства юмора, поэтому мои замечания встречаются хохотом. Мне даже кажется, что многие собираются не столько смотреть фильм, сколько послушать мои комментарии. Я их постоянно обновляю и с удовольствием  придумываю всё новые шутки. Честное слово, создатели наших сериалов давно переплюнули и мексиканцев с их «Марией» и бразильцев с «Изаурой». Мне кажется, все эти сериалы смотрят только зэки просто потому, что больше нечего делать.
    Выхожу из комнаты полит-воспитательной работы, около раздевалки стоит «петух» Ваня и никого туда не пускает. Значит, привели Сулико — это «петух» с шестого отряда, говорят лучший «петух» на зоне. Он работает без перерыва, обслуживая наших малолеток, которые уже организовали живую очередь. Многие из них и женщин-то ни разу не видели и начинают свою половую жизнь тут на зоне. Представляю, какая половая культура у них сформируется. Кроме того, они раз в месяц болеют гонореей и я не сомневаюсь, что