никаких, — спокойно отвечает Мороз.
— Вы что мне мозги пудрите! — орёт всё громче начальник. Он взял трубку телефона и потребовал склад. Точно — болтов нет. Тогда он соединяется с главным инженером и объясняет ему ситуацию.
— Главный инженер сказал, что надо попробовать этими болтами, — сказал он, бросив трубку.
— Этими ничего не выйдет, столы будут мотаться, — отвечаю я.
— Ну-ка, пойдём на место, — мастер вскакивает, хватает фуражку, и мы выходим в цех.
Мебельные болты оказываются ещё и короткими.
— Ну что? Видишь, они короткие, — волнуется мастер, попробовав собрать две детали, — нужно их удлинить.
— Как? — спрашиваю я.
— Возьмите и сделайте из двух один. Отпилите, сварите, заточите и будет длинный болт.
— На это уйдёт уйма времени, — возражаю я, — ведь надо восемьдесят болтов и к тому же они не годятся для сборки, только время потеряем.
— Делай, что я сказал! — уже орёт мастер.
Вымыв руки, он, уходя, говорит:
— И чтоб к обеду все столы были собраны.
— Что делать будем? — спрашивает Маркей, который слышал весь разговор.
— Сделай восемь болтов и собери один стол. А потом покажем ему стол. Не восемьдесят же болтов делать?
— Ладно.
Маркей даёт задание работникам и, обращаясь ко мне, говорит:
— Пойдём, вторяк уже готов.
Я киваю головой и следую за Маркеем. Вторяк — это чай, оставшийся после чифира. Его заливают водой и ставят кружку на плитку. Когда чай поднимается, считается, что вторяк готов. По крепости вторяк значительно уступает чифиру, но зато превосходит его по горькости.
Маркей разливает вторяк в стакан. Мы с ним вдвоем, торопливо обжигаясь пьём, передавая стакан друг другу.
— Слыхал, опять вроде в отпуск отпускать начали, с четвертого отряда один уезжает.
— У нас с тобой шансов нет, — печально проговорил Маркей, — в августе заявление подписали, а толку нет.
— Мы с тобой простые смертные.
— Это точно.
— Да, ладно не горюй, поедем когда-нибудь. А вообще, удивляюсь. Вот Филимон ездил. А срок у него пятнашка, отсидел только пять. И возвратился.
— Я бы не приехал, — твёрдо сказал Маркей.
— Тем более есть куда спрятаться. Двинул в Прибалтику, купил документы — и был таков. А здесь за пятнадцать лет спятишь.
Тут раздался стук в дверь. Зашёл шнырь.
— Иди к начальнику, — сказал он мне, — и ты тоже. Это уже Маркею.
Мы не спеша поднялись. Посмотрели по дороге, что один стол уже собрали, и он качался, как пьяный, болты не держали конструкцию.
— Сколько времени? — строго спросил мастер, как только мы вошли.
— Пол двенадцатого, — ответил я, глядя на часы.
— Столы готовы?
— Один.
— Почему? — раздражаясь, спросил мастер.
— Потому, что болты эти не пойдут.
— Сколько болтов изготовили?
— Восемь, чтобы собрать один стол, и Вы убедились в нелепости этой затеи.
— Как восемь?! — закричал мастер, — ты что, самоуправничать вздумал?
— Я же вас предупреждал две недели назад, что болтов нет, и главного инженера тоже, — начал раздражаться и я.
— Да ты понимаешь, что ты не выполнил мой приказ! — орал мастер, — развалил всё дело.
— Если уж и развалил, то не я, — ответил я.
— А кто?
— Тот, кто в нём ничего не смыслит, а мнит себя руководителем.
Мастер полминуты вникал в смысл этой витиеватой фразы.
— Что? Что ты сказал?!! — наконец завизжал он. — Ты забываешь, кто ты такой! Он добавил крепких ругательств.
— А кто я такой? — стараясь быть спокойным, говорю я.
— Ты - зэк вонючий! Вот кто ты! Я имею больше прав, и я тебе покажу.
— Тогда идите и сами собирайте! — уже кричу я, — я сомневаюсь, что у вас что-нибудь получится.
Мастер багровеет, уже полностью теряя контроль над собой, орёт:
— Я тебе сейчас башку оторву! — визжит он и даже приподнимается с места. В мой адрес сыплются замысловатые ругательства. Маркей, стоящий рядом со мной, даже побледнел. Я беру его под руку и выгоняю из кабинета, а потом плотно закрываю за ним дверь. Когда в ругательствах мастера наступает перерыв, я спокойно говорю:
— Ну, ты, сосунок, бык колхозный, ты вроде собирался мне башку оторвать. Давай, попробуй. Только, когда будешь лететь со второго этажа, не забудь сгруппироваться, чтобы удариться о землю задницей, а не башкой. Хотя для тебя это особой разницы не составит.
Я заметил, что по его лицу пробежала тень. Он испугался. Он поверил, что если поднимет на меня руку, то получит сдачу! В тот момент я тоже был уверен, что бить себя не дам. Тут в кабинет зашли Маркей и Мороз и принялись нас успокаивать. Наконец мастер сказал:
— Иди к главному инженеру, его убеждай и готовься в изолятор, я тебя посажу.
Мы все вышли.
— Чего ты кипятишься? — спросил Мороз, — он же мент! Посадит и прощай УДО, отпуск и так далее. Вот тебе наплевать. Сказали, собирай этими болтами.
— Но потом с меня же и спросят, — ответил я. Но скорее по инерции. Конечно, Мороз был прав, но никак я не могу привыкнуть к этому дурдому. А уж пора бы. Мастер, конечно, может меня посадить, но не посадит. Завтра придёт начальник цеха и всю мою работу ему придется делать самому, а это ему очень не понравится. Но для себя, на будущее решаю больше не перечить этим придуркам, уж больно это опасно. Покажет пальцем этот лейтенантик на меня омоновцам, и те постараются из меня вышибить всё. Здоровья можно лишиться за один день.
Иду к главному инженеру. Это майор с лицом деревенского пастуха.. У меня такое мнение, что он вообще никогда не учился, настолько порой безграмотно говорит. Доходило до смешного. Как-то прихожу к нему с планом работы на декабрь .Он читает его и спрашивает :
— Почему двенадцатого не работаете?
— День Конституции — нерабочий день.
— Кто тебе сказал?
— В календаре отмечено красным.
— Не может быть.
— Нам то ведь всё равно, гражданин начальник, но у вольных точно будет выходной.
— Не умничай тут. Пошёл вон! Придёт из области бумага, будет вам выходной, а пока ни о какой Конституции речи идти не может.
Я удивляюсь, как он выговорил это мудрёное слово.
Если бы я позвал его посмотреть один стол, то он бы не тронулся с места, но я иду на хитрость и говорю, что необходимо с ним посоветоваться по поводу наведения порядка в цехе. Это его привлекает. Вообще, порядок — это любимый конёк всех ментов. Цех может и не выпускать продукцию, но чтобы всё блестело под метлу. Тогда можно рассчитывать на похвалу. Ведя главного инженера по цеху специально подвожу его к собранному столу. После десяти минут объяснений он, наконец, понимает в чём дело и собирается искать болты на складе. Ещё пять минут я ему объясняю всю историю с болтами, которая тянется две недели и что самое интересное, что он полностью в курсе. Но выводы главный инженер делать умеет:
— Так, что столы сегодня ты не соберёшь? Так получается?
— Да, — говорю я.
— Как же это, — мычит он себе под нос, — меня же хозяин...
Дальше он произносит фразу, которая на нормальный язык дословно переводится примерно так: хозяин вступит с ним в половые отношения.
— Что же делать? — говорит сам себе главный инженер.
— В прошлый раз болты привозили из соседнего лагеря, — делаю я подсказку.
— Ладно, — говорит он, — болты я найду, а ты обещай, что сегодня столы будут готовы.
— Конечно, — говорю я, — были бы болты.
Главный инженер срывается с места. В это время гудит гудок.. Обед.
Это целая церемония. Заготовщики, естественно, из числа «мужиков» и «чертей» идут сразу с гудком в столовую. Туда заранее привозят всё необходимое из жилой зоны. После двенадцати приходит мент и на доске отмечает обедающих. То есть, если кто до обеда убежал, то времени у него не быть обнаруженным только до обеда. Так вот, заготовщики получают хлеб, посуду на всех, еду. На улице около столовой в любую погоду дежурит Ваня — «петух». Как только в столовой всё будет готово, ему через окно дадут знать. Он бегом бежит созывать всех. Сначала «мужиков», потом «жуликов», потом Маркея, меня и Мороза. Очередность тут строгая, если нам или «жуликам» предстоит мёрзнуть больше «мужиков» Ваня получит хороших тумаков. Поэтому ошибка исключена.
Слышу Ваня меня зовёт, выхожу на улицу. Одновременно подходят Маркей и Мороз. Все остальные уже тут. Двигаемся неким подобием строя к столовой. На входе Маркей говорит менту:
— Пятнадцатая. Двое на заготовке, в строю десять.
Мент пересчитывает и пропускает нас в столовую.
Здесь опять разделение: у «мужиков» свой стол, у «петухов» свой и так далее. Суп уже накрыт. Но на него никто не обращает внимания, все бросаются к хлебу. Заготовщики свои пайки отрывают заранее и они у них не меньше, чем пол буханки. Остальные пытаются завладеть большими пайками. После этой процедуры, которая полностью совпадает с утренней, можно приниматься за суп. Суп — это, конечно, громко. Кроме воды в моей тарелке оказалась пара картошин, да несколько кружков моркови. И это еще не плохо, бывает, что кроме воды, вообще ничего нет. Правда, у Матвея в шлёнке густо, аж ложку можно ставить. Для него накрывают отдельно, так как у него прихват в столовой. И вот он без зазрения совести сидит и ест на глазах людей, которых только что обокрал. Ведь ему наложили из того же котла, а значит его изобилие за счёт всех остальных. Но никто об этом не задумывается, а только завидует Матвею. На его месте также поступил бы каждый, и я в том числе.
На второе - винегрет. Только жидкий. Отличается от супа только тем, что цвет у него красный за счёт нескольких кубиков свеклы. Третье у нас не предусмотрено. Поэтому я прихожу в кабинет и ставлю чай. После кружки чая желудок успокаивается, а после сигареты и совсем становится хорошо. Ощущение сытости — великое дело. А вообще, я не понимаю наших порядков: почему зек должен питаться хуже (и на много!) всех остальных граждан. Где это записано в законе? Ответ тут видимо в том, что голод — это отличный способ унижения, изобретённый ещё в сталинские времена, но так до сих пор и практикуемый.
Я вспоминаю лица ментов, когда они с отвращением и чувством снисходительности, наблюдали за обедающими зеками — вот в этот момент они чувствовали себя на высоте положения, в этот момент они ощущают своё превосходство. В остальном они не лучше, если не хуже тех, кого охраняют. Одна страна, одни люди.
Не успеваю допить чай, как забегает Маркей.
— Болты привезли! Штук сто.
— С Прудов? — спрашиваю я.
— Ага. Наш барбос в обед ездил, — сказал Маркей, имея в виду мастера.
— Тогда, гони всю толпу на сборку. За час управимся.
Я тоже взял рукавицы и пошёл помогать работягам. Через час все десять столов были собраны, и наш мастер побежал «рапортовать». Тут же из цеха столов пришли и забрали нашу продукцию. Но я уверен, что они ещё протянут пару дней, и наша спешка не была столь необходимой. Так уже бывало не раз. Но я обещал себе, не обращать внимания на этот дурдом, значит, не буду.
Время к трём, в цеху ещё работают. Но «жулики» и «козлы» уже собираются в душ. Три — это для меня святое время. Бросаю все дела и иду в свой спортзал. Даже начальник об этом знает и не запрещает. Как-то раз он выразил своё неудовольствие по поводу моих железок, но я отшутился.
— А что мне ещё делать? Ну, давайте я пить начну!
Тот только замахал руками, делай мол, что хочешь, только, чтобы работа не страдала.
Все гантели, штанги, тренажёры я сделал
