Твари. Том 1.

появлялся на балконе, по толпе проходила волна вздоха, и все из кожи вон лезли, чтобы произвести на него впечатление.  
Но, похоже, я немного поспешила с выводами о его эскорте. Не все принадлежали к его свите, потому что один из них вдруг уверенно отделился от остальных и вальяжно уселся напротив хозяина, в то время как женщина в сексуальном латексном, обтягивающим выдающиеся формы комбинезоне вместе с двумя парнями осталась почтительно стоять позади. Мужчина (на вскидку чуть моложе Харона), не чувствуя ни капли смущения или неудобства, расслабленно откинулся назад, и я сделала логическое умозаключение, что он либо был особым, почётным гостем, либо его близким другом. Во всяком случае, вёл он себя точно как ровня.
- Смотрите, кто это? – привлекла я внимание нашей компании к VIP-ложе.
Головы всех сидящих за этим столом повернулись в ту сторону, куда кивнула моя голова. По их открытым ртам я поняла, что они также, как и я, находятся под впечатлением от увиденного.
- Это Харон, - с наигранным безразличием проинформировал Готвик, демонстрируя всем свою нынешнюю значимость.
- Это я и сама вижу, - подавив вспышку раздражения, парировала я. – А вот кто рядом с ним?
Виновник торжества лишь молча пожал плечами.
- Да-а-а… Симпатяшка, - заключила Буня.
Гость Харона выделялся среди хозяев поля своими непривычными для этого места золотистыми, волнистыми волосами и живым, сильным взглядом. Мужественные черты лица, крепкая фигура, широкие плечи, чёткие, волевые движения – он просто излучал жизненную энергию, находясь посреди поклонников смерти. Хотя во всех остальных аспектах он вполне мог оказаться и готом, как и мы. Его выдавали массивные армейские ботинки, чёрные джинсы, чёрная футболка, обрисовывающая рельефность груди, и длинный, почти до пола тёмно-коричневый плащ. Разве что только… Ни цепей, ни заклёпок, ни макияжа, ни какой-либо другой нашей атрибутики на нём не было.
Абсолютный минимализм!
Словно почувствовав мой интерес, мужчина вдруг повернул голову в нашу сторону и уставился прямо на меня.
От его острого, волнующего взгляда моё сердце внезапно подскочило к самому горлу, дыхание на долю секунды спёрло, а по позвоночнику пробежался электрический разряд. Грудь сама собой заходила глубже и чаще, чем обычно, и, не выдержав внутри себя мощной волны эмоционального шквала, я отвела глаза, пытаясь справиться с волнением. Делая вид, что занята разговорами с друзьями, я старалась не смотреть в сторону ложи, хотя давалось мне это с превеликим трудом.
Мысли неслись галопом. Господи, чего я так испугалась? Почему меня так сильно взволновал этот человек? Почему моя кровь до сих пор бешеными толчками проталкивается по венам, а сердце бьётся, как у загнанного в силки зайца?
Я кинула быстрый, осторожный взгляд в сторону того мужчины и вздохнула с облегчением. Незнакомец был занят беседой с Хароном, и больше не обращал на меня никакого внимания. Перед ними на столе уже стояли блюда с красиво уложенной закуской и напитки, но собеседники, разделённые живым пламенем, не торопились прикоснуться к еде.
Тут золотоволосый о чем-то попросил хозяина, и тот в ответ весело, от души рассмеялся, чуть запрокидывая голову назад, а затем дал команду своей свите. Над их головами тут же зажёгся неяркий, рассеянный электрический свет, возвращая волшебной пещере обыденность ресторанной зоны. И стоило только исполниться желанию гостя, как команда Харона тут же растворилась в складках бархата, оставив эту странную парочку наедине.
Веселье тут же спало с лиц этих двоих, и по серьёзным, каменным маскам стало понятно, что наступила деловая часть вечера. Хотя, говорил в основном светловолосый, в то время как Харон внимательно его слушал, отвернув голову чуть в сторону.
- Слушай, хватит на них пялиться! - вывел меня из созерцательного состояния Бунин тычок локтем в бок. – Мы сюда веселиться пришли. Калиостро говорит, что скоро выступление ребят из «Лепрозория» начнется. Надо будет двигать ближе к сцене, а то опять окажемся у зебры в заднице.  
- Хорошо, - пожала плечами я, чокнулась очередным бокалом за здравие Готвика, и снова переключилась на VIP-ложу. Меня тянуло туда, как магнитом. Наверное, впервые в своей жизни я ничего не могла поделать с тем любопытством, которое жгло меня изнутри.
Мужчины сидели так ещё некоторое время, но наступил момент, когда гость вдруг резко поднялся на ноги, в то время как хозяин остался сидеть на месте. И что показалось мне странным, не последовало никакого рукопожатия на прощание, как это обычно принято на деловых переговорах. А перед уходом мужчина ещё раз коротко глянул в мою сторону, от чего мне снова стало немного не по себе. Но это был лишь короткий толчок, незначительный укол по сравнению с тем, что я испытала потом. Потому что мимолетное внимание к моей персоне незнакомца не прошло незамеченным для Харона, и моё сердце ухнуло вниз, когда глава готов посмотрел на меня таким долгим, таким тяжёлым взглядом, что моя душа словно вывернулась наизнанку. В нём были и режущая сталь интереса, и задумчивый вопрос одновременно.
Сильно смутившись, я, как добропорядочная девица-семинаристка, опустила глаза к полу, а когда подняла их - Харона в ложе уже не было.


Прорыв.

На следующий день после клуба я в поликлинику так и не сходила (болела голова), в пятницу забыла, ну, а в понедельник Клюшка пинком под зад турнула меня прямо с первой пары и предупредила, чтобы без справки я в колледж не возвращалась.
Что ж, деваться было некуда. Как ни оттягивала я неприятную для меня процедуру, идти всё же пришлось. Только одно грело душу – на занятия мне сегодня идти уже не нужно было, и я могла всласть отоспаться дома. Просто обожаю спать днём, как особа голубых кровей, когда все вокруг трудятся в поте лица!
Правда, надежда на то, что у меня будет время морально подготовиться к экзекуции, развеялась, как дым. Коридоры возле дверей к терапевту и процедурному кабинету, как назло, были пустыми, и я, нигде не задерживаясь, проскочила на зелёный свет.
- Проходите, - неуверенно пригласила меня довольно милая, но слишком уж молодая, на мой взгляд, медсестра, и по моей коже пробежал озноб.
Если эта недавняя чья-то выпускница собирается практиковаться на мне в умении делать уколы, то, как пить дать, я прямо здесь копыта отброшу, стоит только ей приблизиться ко мне со шприцом! Ну, что за напасть! Неужели у них кого поопытней нет?
Но медсестра была здесь абсолютно одна, не считая, конечно, меня и той наглой мухи, что сидела сейчас рядом на раскрытом журнале и вожделенно потирала лапки, предвкушая на обед мой свеженький, вкусненький трупешник. И пока девушка, стоя возле столика ко мне спиной, возилась с ампулами и ватой - я ещё держалась. Но когда она, не отрывая взгляда от направленной в потолок иглы, повернулась ко мне, я призвала на помощь всю свою выдержку, которая только у меня имелась.
- Поднимайте кофточку и откройте лопатку, - скомандовала она.
- А можно я лягу? – промямлила я в ответ, чем несказанно её удивила.
Сестричка сделала пару взмахов ресницами, открыла и закрыла рот, осмысливая нестандартную ситуацию, а потом спохватилась:
- Да, конечно!
Расположившись на кушетке животом к холодной, жёсткой от крахмала простыне, я вцепилась пальцами в плоскую, как блин, подушку, отвернулась к стене и с силой зажмурила глаза.
- Расслабьтесь, - мягким, снисходительным голосом, как маленькому ребёнку, предложила мне эта садистка.
Ага, щасс!
Что есть силы, я стиснула зубы и приготовилась к смерти.
Моего тела коснулась сталь...
Время вдруг неимоверно растянулось, обостряя мои мучения, и я миллиметр за миллиметром, атом за атомом чувствовала, как игла медленно погружается в мою плоть, лишая выдержки, наполняя безумием ужаса. Мне даже чудилось, что я слышу, как натягивается и рвётся моя кожа (бзыньк!), как одна за другой раздираются в клочья мои клетки (по десять штук кряду!), как сметающий всё на своём пути металл вонзается всё глубже и глубже, неся с собой смерть, разрушение и кровь. Игла вдруг начала удлиняться, расти, расползаться в стороны, раздвигая ткани. И вот уже безжалостное лезвие пробивает кости, дробя их на сотни мелких кусочков, вероломно подбирается сзади к самому сердцу и замирает там, не дойдя всего лишь чуть-чуть, каких-то пару частиц, словно растягивает удовольствие от упоения собственным могуществом и моей беззвучной агонией.  
Волна жуткой боли по телу! …А потом безысходность и прощание…
Один только выдох… Всего один только вздох, сокращающий это расстояние - и я навсегда избавлюсь от страданий. Наступит блаженный покой.
Но… Как же тогда жизнь? …А любовь!
Истошный крик! Крик отчаянного ужаса перед лицом смерти! Запертый внутри, его никто не слышит. Никто не придёт на помощь. Что-то крепко держит меня в невероятно цепких объятиях.
Рывок. Ещё один. Ещё и ещё…
Я, наконец, вырвалась на свободу, пулей взмыла к самому потолку и на пару секунд зависла над своим неподвижным телом. А потом…, повинуясь земному притяжению, опустилась на пол.
Хорошо… Боже, как же хорошо!
Легко. Нет боли, нет страха. Я больше не чувствую постоянной тяжести, давящей на макушку, этого вектора, всегда направленного вниз. Всё пространство наполнено энергией: её потоками, плавными течениями, быстрыми стремнинами, завихрениями, концентрическими кругами, провалами и сгустками. Она приятно щекочет каждую частичку моего тела, так похожего на то, что лежит сейчас передо мной на кушетке, но только более светлого, словно сияющего изнутри. Кажется даже, что я могла бы слепить из окружающей меня энергии шарик. И если сделать его достаточно плотными, то он тогда засветится, и будет светиться сам по себе ещё некоторое время.
Откуда же мне это известно…?
Я огляделась. Обычная комната со знакомыми мне медицинскими шкафчиками, столом, стульями и холодильником. Всё тот же процедурный кабинет. Правда, краски почему-то не так ярки, как я к этому привыкла. Всё блёклых, бело-серо-чёрных оттенков, словно погружено в сумерки. Если малиновый – то грязно-малиновый, если зелёный – то депрессивно-зелёный. Да и предметы менее чётки, иногда даже прозрачны. Металл чуть светится, дерево - поролончато-бархатное, камень… Ну, это просто камень.
А вот растения на подоконнике двигаются. Надо же, ей богу, они двигаются! Изгибаются, протягивают друг другу ладони-листья, о чём-то спорят и… даже дерутся. В правом углу, например, свисающая вниз лиана тянет свои щупальца к фикусу, пытаясь его задушить, и бедняга сопротивляется ей, как может. Отбиваясь от неё, он так далеко отклонился назад, что вот-вот переломится в стебле. А герань на подоконнике так вообще накрыла поблескивающим в сумраке пыльным одеялом своих соседок, и те широко, вольно раскинули свои веточки, довольствуясь покровительственной благодатью, исходящей от неё.
Мир чудес!
Но какая-то смутная тревога, сродни предчувствию надвигающейся беды, вдруг начала нарастать внутри меня, и я стала озираться по сторонам.
Что это?
Мне показалось, что между стеной и кушеткой промелькнула тень. Потом ещё одна, но уже со стороны дверей. Движения были так расплывчаты, так смутны, так мимолётны, что я сначала даже засомневалась, не обман ли зрения