Передозняк

себе на вену.
– Вот именно, все по вене пустил. И ради чего, ну, Димок, скажи мне, что в ней такого хорошего?
– Это сложно словами, попробуй – узнаешь.
– Да в гробу я ее видел, я и так знаю что говно, – он наливает себе очередную рюмку и посылает ее в пасть.
– Надо от жизни взять все, – продолжает он парить нам мозги, – а у вас что, ни семьи, ни детей, живете как чуханы какие-то.
– Кто бы говорил, ты то сам который раз женат? Третий? Ну так вот от тебя и третья также сбежит, как и две предыдущие, – говорит Лохматый со смехом.
– Я ей сбегу, – Слон с грозной мордой сжимает свою лапу в кулак. Я, кстати, тут на днях ей устроил курс молодого бойца, – добавляет он с ухмылкой, – так она теперь из дома не выйдет, пока фингалы не пройдут.
Меня уже начал слегка доставать этот персонаж, как-то очень неудачно он нам навязался. Я обычно сторонюсь этой категории людей – сплошные дешевые понты, и ничего больше. Мало того, они еще считают себя вправе другим людям мозг трахать – тупо и настырно. Как бы не обломал он нас!
Я начинаю раскатывать демидрол, а Лягушка достает телеги. Слон с интересом смотрит за нашими действиями.
– Димок, а помнишь, как мы в Амстердаме куролесили?
– Еще бы!
– Прикинь, Вовчик, всех проституток обошли, я в жизни столько не трахался, – говорит он уже слегка заплетающимся языком и подмигивает Лягушке.
– Ты лучше расскажи, как тебя в итоге на корабль тащили, всего облеванного, – говорит ему Лохматый заканчивая процесс и ставя кружку на стол.
– А, это фигня, – махает рукой Слон, он вливает в себя очередную рюмку, закусывает и продолжает, – там одна такая нимфеточка была, я ее…
– Ну хватит, – обрывает его Лягушка, – давай о чем-нибудь другом поговорим, – мне не нравятся такие разговоры.
– У ты, у ты… какие мы, ну давай о другом, о чем желаешь, кисуля, – говорит он Лягушке и опять подмигивая порывается стряхнуть пепел от сигареты в кружку с раствором. Лохматый успевает вовремя ее убрать и кричит:
– Ну ты чё, Слон, охуел что ли? Смотри что делаешь!
– Подумаешь, тоже мне, чистоплюи, – говорит он с презрительной мордой, скажите спасибо, что не нассал в вашу драгоценную кружку, – и начинает громко ржать, довольный своей дебильной шуткой.
Ну вот, так я и думал, точно нас обломает этот упырь! Сейчас еще подопьет маленько и вообще с ним сладу не будет. Хорошо хоть бутылка заканчивается!
Все его жирное тело сотрясается от дикого хохота и вдруг стул, на котором он сидит, не выдерживает и ломается, Слон со страшным грохотом валится на пол, сметая рукой все стоящее на столе, в том числе и кружку с раствором.
Мое сердце чуть не разрывается от ужаса, крик застревает в горле и я беззвучно шевелю губами. Лохматый с Лягушкой, будто в оцепенении, смотрят на разлитый раствор, ни в силах произнести и слова.
– Вот уроды, – кричит возмущенный Слон, – вы чё за стул мне подсунули? Издеваетесь что ли?
Лягушка смотрит на него с побелевшим от ярости лицом и еле сдерживая себя говорит: "Так, Валера, одевайся и вали отсюда".
– А ты, овца, мне не указывай что делать, – говорит он ей со злобной мордой, вставая с пола, - а то щас быстро научу как надо с мужиками разговаривать!
В ту же секунду он получает страшной силы удар сковородкой по голове. Бум!
– Козел, – мрачно произносит Лохматый и ставит сковородку обратно на плиту.
Слон – эта гора дерьма и сала, валяется на полу в полном отрубоне. Я с изумлением смотрю на Лохматого.
– Димок, – спрашиваю я его тихо, – а ты не грохнул ли его?
Он вместо ответа пинает Слона ногой и я вижу как у того еле заметно шевелятся губы.
– Что теперь делать будем? – спрашивает Лохматого Лягушка растерянно.
– Что, что, за ханкой надо идти.
– Не, Дим, я про другое, ханка-то у меня есть, я тут заначку на черный день держала. Я спрашиваю, что с этим делать? – она кивает в сторону валяющегося на полу Слона.
Есть ханка! От сердца отлегло, я радостно смотрю на Лохматого, тот тоже заметно повеселел.
– Ну, Танюшка, тебе цены нет! А это, – он опять пинает Слона, – мы щас быстро в чувство приведем.
Он уходит в комнату и через некоторое время возвращается с нашатырным спиртом, макает на вату и подносит к Слоновьему хоботу. Тот дергает своей мордой и, наконец, открывает глаза. Для верности Лохматый дает ему еще пару оплеух. Слон некоторое время сидит на полу и кривит от боли свою рожу, затем с трудом поднимается и, пошатываясь, без слов выходит в коридор. Мы с Лохматым кое-как надеваем ему башмаки, накидываем куртку и все так же без слов, придерживая по сторонам, доводим его до лифта и утрамбовываем туда. Отсылаем лифт с телом на первый этаж.
К нашему приходу Лягушка уже закинула добрый шмат ханки в кружку и начала варить.
– О, умница Танька, – кричит ей с одобрением Лохматый.
Мы приводим в порядок кухню и садимся за стол.
– А что это вообще за черт-то был, – спрашиваю я Лохматого.
– Да так, плавали вместе, он меня еще тогда достал, одно время приходилось даже в одной каюте с ним жить, несколько раз с ним ебошились – очень геморройный чувак. Он хоть и здоровый, но ссыкло страшное, а еще начальству жопу лизал чуть ли не до дыр, очень любил это занятие. Короче чмо полное.
– Лихо ты его припечатал, – говорит Лягушка с восхищением.
– А с ним иначе нельзя, он по нормальному не понимает. Да хрен с ним, ты, Танька, лучше расскажи как там в мусарне тебе жилось и вообще как все было.
– Да чё рассказывать, все как обычно было. Сидела в скверике, уже почти все чеки раскидала, семь штук только оставалось, один в кармане и шесть на плече под курткой. Тут подходят ко мне двое парней молодых, явно менты, хотя косят под наркош и насчет ханки спрашивают. Ну я им и кричу, мол я не знаю, сама жду, что кто-нибудь придет раскидывать. Короче, они в итоге показывают ксиву и шманают меня, так, слегка, чек, который в кармане был, нашли и на этом успокоились. А в ментовку привели, я сразу же чеки с плеча незаметно в другое место перепрятала. Куда – не скажу.
– А хочешь я отгадаю? – говорит ей Лохматый весело.
– Не надо, – Лягушка ухмыляется и продолжает, – короче почти три дня я там проторчала, но ничего, ханка была, так что я перекумарила, по кишке ее забрасывала.
– А мыла-то хоть предварительно, а, Тань, –  Лохматый подмигивает ей и весело смеется.
– Дурак, – улыбается Лягушка. – Вобщем дело на меня завели и пока отпустили. Она заканчивает варку и начинает выбирать раствор, а я раскатываю демид.
Только бы и это не пролить! Мое бедное сердце тогда точно не выдержит. Мы с Лохматым жадными глазами смотрим за Танькиными действиями, оба в крайнем напряжении и нервно вздрагиваем от неожиданности, когда слышим негромкий стук в дверь.
Лягушка с испуганно-вопросительным лицом смотрит на Лохматого, тот неприличным жестом показывает, мол "Хрен тебе всяк входящий" и тихонечко, одними губами произносит "Делай".
Это он правильно решил, пошли все нафиг – хоть кто там: милиция, пожарные, Гринпис – на всех насрать! Главное сейчас во что бы то ни стало вмазаться, а уж потом будь что будет!
Но кто-то там за дверью не успокаивается и продолжает настырно постукивать – прямо дятел какой-то! Тем временем Лягушка демонстрирует чудеса расторопности, ее руки так и мелькают. И вот уже она заливает раствор в самовар с демидролом и отдает его мне. Я как чувак с мексиканской погремушкой из кинофильма "В джазе только девушки", начинаю потряхивать самоваром, строя рожи и повиливая бедрами в такт. Лохматый с Лягушкой весело улыбаются. Наконец, раствор отбит, я возвращаю самовар Лягушке и она принимается вытягивать его по нашим телегам. Все это время стук не прекращается, наконец, из-за двери раздается громкий шепот: "Димок, это мы, Лёха с Германом".
– Тьфу ты, ё-моё, – в сердцах кричит Лохматый и идет открывать.
– Быстрей заходите, – нетерпеливо говорит им Лохматый, открыв дверь и те резво просачиваются в квартиру. Он закрывает дверь, выглянув перед этим в коридор, произносит "Проходите" и тут же возвращается на кухню, не в силах больше терпеть.
Раздевшись и зайдя на кухню, Лёха с Германом завистливо смотрят на наши готовые к употреблению телеги.
– А есть еще ханка? – спрашивает Лёха с надеждой.
Лохматый вопросительно смотрит на Лягушку и та кивает головой.
– Вон Таньке бабки давайте, – и добавляет, – только демида больше нет.
– У нас есть лист, а еще можем релахой подогреть, – говорит Герман.
Меня эта новость очень даже радует, ханка с релахой – добрый коктейль.
Вот это дело, пацаны, спасибо, спасибо, – кричит Лохматый, радостно и жадными глазами смотрит на кучу ампул, которые Герман вываливает на стол. – Танька, – кричит он по-хозяйски, – доставай им ханку.
Та идет в комнату, а он берет одну ампулу, подламывает ее и вытягивает реланиум в свою телегу.
– Варите себе, пацаны, – говорит он, – а мы пока вмажемся.
Лягушка возвращается со шматком ханки на ноже и отдает его Лёхе, Герман сует ей бабки.
– Я возьму? – Лягушка кивает на релаху.
– Бери, бери, и ты, Вовчик, – говорит Герман.
– Где это вы столько набрали, – спрашивает Лягушка, добивая под завязку свою телегу с раствором.
– Да так, места надо знать! – с гордым видом кричит Лёха, смывая ханку с ножа в кружку.
Я тоже с удовольствием вытягиваю себе релахи слегка болтаю свою телегу – чтобы по-лучше все смешалось.
– Смотрите только, пацаны, у вас раствор нехилый получится на наших смывках, как бы вам не отъехать, – предупреждает их Лохматый и берет мою телегу, чтобы первым меня вмазать.
– Не, не, все нормально будет, Димок, не ссы, – как ребенок, у которого пытаются отнять любимую игрушку, спешит нас заверить Лёха.
– Ну, ну, я вас предупредил, – говорит Лохматый равнодушно и добавляет, – готов, Вовчик?
– Всегда готов, – отвечаю я ему как положено.
Лягушка уходит ширяться в туалет, а я закатываю рукав своей рубашки и пережимаю себе вену.
Без лишних колебаний, уверенно и аккуратно, Лохматый вмазывает меня.
Мощная, тугая и сладкая от реланиума струя ударяет меня в горло, мои глаза чуть ли не выскакивают из орбит, рот, непроизвольно открывается до предела и я не в силах вздохнуть. Мотор стучит как бешенный.
– Э-э-э, держись, Вовчик, – кричит мне Лохматый.
Его голос как будто бы за сотни километров от меня. Картинка начинает расплываться и я отъезжаю.
Очухиваюсь я от серии пощечин по своим щекам, передо мной Лохматовская морда, он с интересом меня разглядывает.
– Ожил, – радостно констатирует он и кричит,– алё, гараж, живой Вовчик? – и не без удовольствия отвешивает мне дополнительную пощечину, так, на всякий случай.
– Чё… ну… да, хорош, блин, – чего-то такое мычу я и, наконец, окончательно прихожу в себя.
– Больше так не делай, – строго говорит Лохматый, – ну ладно, поглядывай за ним Герыч, а я пойду, наконец, вмажусь. – Как будто дядя Дима вам скорая помощь какая-то, – добавляет он недовольно и уходит из кухни.
– А чё было-то? – спрашиваю я Германа после паузы и усиленно тру свою морду.
– Да ты хотел покинуть нас, да Димок не позволил, – смеется он.
– Долго я в отключке был?
– С неделю, наверное, – кричит Лёха со смехом.
– Хорош прикалываться! Чё в натуре долго?
– Да нет, – успокаивает меня Герман, – пару минут, наверное, всего.
Пару минут? Даже как-то с трудом верится, такое чувство, что действительно минимум неделя прошла! Все это время