дискантом, / Не убежишь, не проведёшь, / Когда нельзя играть в молчанку, / А мысли нет, есть только ложь» (И.Эренбург, 1957).
9. «СВЕЖЕСТЬ» (Николай Шпанов)
На странице 212 Д.Быков, наконец-то, называет какие-то признаки советской литературы («советских кирпичей», стр. 206): «советскость предполагает послушность, следование канону, усвоение чужих мыслей, шитьё по чужим выкройкам, атеизм по Марксу». Но из первых 17 очерков (включая очерк об Эренбурге) только двое – трое отвечают вполне этим требованиям – Панфёров, Шпанов … С большой натяжкой к ним можно присоединить Кольцова и Федина. Мало кто отвечает этим критериям и в остальных 13 очерках книги. О чём же, всё-таки, книга, названная «Советская литература»? Видимо, это непонятно не только читателям, но и самому автору.
*
Д.Быков начинает этот свой очерк с великолепного предания оттепельных времён, когда при обсуждении очередного сочинения Шпанова А.Бруштейн прямо сказала, что он лепит свои романы из дерьма. Весь очерк Д.Быков строит на том, что мы, сегодня должны относиться к творчеству Н.Шпанова совершенно иначе: тогда пропагандистская литература изготавливалась на сливочном масле, а сегодня публикуют такое, что в руки брать противно!
Сравнительные оценки полезны и приемлемы, однако при этом никак не следует упускать из виду какие-то абсолютные ориентиры.
Поскольку Д.Быков так настойчиво сближает в своём рассуждении дерьмо со сливочным маслом, вынужден напомнить кое-что из фольклора той же, хрущёвской поры. Некоей лаборатории поручили разработать технологию изготовления этого самого сливочного масла из того самого дерьма. Первый их доклад о проделанной работе звучал так: «Процесс намазывания освоили, осталось решить проблему вкуса и запаха». Чтобы закончить с метафизикой, остановлюсь на одной метафоре, настойчиво (стр. 155, 161) вколачиваемой Д.Быковым в наши мозги: он приписывает В.Шкловскому какое-то ублюдочное «различение градаций ботиночных шнурков». Это – совершенно неприемлемая, жалкая контаминация двух превосходных текстов. Свидетельство С. Довлатова относится к последним годам жизни Шкловского: «В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил: Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно. Да, бессмысленно … И затем произнёс дословно следующее: — Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки». Второе высказывание, возможно, также принадлежит Шкловскому. Оно звучит примерно так: «Советская действительность приучила нас разбираться в сортах дерьма».
От ошибок никто не застрахован. Но как-то так получается у Д.Быкова, что ошибки у него, чаще всего, - в одну сторону: чтобы хоть сколько-нибудь обелить, приукрасить обожаемую им эту самую советскую действительность.
Д.Быков восхищается «добротной свежестью» «Первого удара» и «Старой тетради» Н.Шпанова, хотя и допускает, что для современников это было «тухлятиной». Утверждает, что советское довоенное искусство давало ощущение спокойствия и силы». Это была «свежесть, восторг первопроходца» (стр. 155, 158, 161). «Шпанов верил в то, что писал. Может быть потому, что он был не такой умный, а может быть, потому, что слова хозяев дискурса не так расходились с делами» как сегодня (стр. 163).
. Вера – такая деликатная вещь!
Марксизм обещал, что недобрые обратятся в добрых (М.Гаспаров). Именно это твёрдо обещал Троцкий в своём прощальном слове на смерть Есенина. Через восемь лет после переворота всё ещё продолжал обещать!
Сталин и Горький, видимо, искренне верили, что коллективизация и раскулачивание поднимут продуктивность сельского хозяйства. А где оказалось это сельское хозяйство в результате? За что заплатили своими жизнями 10 миллионов крестьян?
И Сталин, и Шпанов верили в то, что в нужный момент международная солидарность трудящихся окажется сильнее нацистской пропаганды, и немецкий рабочий класс решительно заявит «Руки прочь от Советского Союза!» Возможно вспоминали об активности рабочих и социалистов стран Антанты в 1919 году. А в результате немцы за 4 месяца блокировали Ленинград, взяли Киев, вышли к Москве, Ростову и Севастополю. А ещё через 10 месяцев добрались до Сталинграда и Майкопа.
Вера может воодушевлять, вдохновлять на удивительные подвиги, а может и приводить к катастрофе. Уметь бы отличать спасительную веру от губительного соблазна!
Если судить об СССР 30-х годов по кинофильмам «Весёлые ребята» и «Трактористы», по книгам того же Шпанова, то получится, в самом деле, что «слова хозяев дискурса мало расходились с делом».
«Действовала» прекрасная бухаринская – «сталинская» Конституция, но какие из её положений выполнялись?
Мечтали о прекрасном будущем, а каково было настоящее?
«Изменники пойманы с поличным. Советский народ гордится героическими делами работников НКВД во главе с товарищем Н.И.Ежовым. Советский народ уверен, что суд выполнит его волю и уничтожит банду человеконенавистников, провокаторов, шпионов. Врагам народа, врагам социализма и культуры нет и не может быть пощады! Редколлегия Литературной газеты». Это – 1938 год. Подобных публикаций тогда было великое множество, газетные страницы буквально трещали от них. 26 Но всё начиналось намного раньше, ещё в 1930 году. Демонстрировать под окнами суда, где разоблачали «Промпартию», с требованиями смертной казни для подсудимых – было привилегией москвичей. Но собрания с подобными же требованиями проходили повсеместно. Дети всенародно отрекались от родителей, жёны – от мужей, мужья – от жён. Как обстояло дело со «спокойствием» у того, кто голосовал за чью-то смертную казнь? Даже, если был уверен в виновности подсудимого? А если не совсем уверен? А если уверен в невиновности?! Что было со спокойствием у отрекавшихся?
А насчёт «силы» неумолимый А.Платонов написал в 1933 году: «удовольствие силы и бессмыслия». А.Платонова следует читать, и читать внимательно.
Сам же Д.Быков цитирует А.Кушнера: «Россия … кромешная»! Но прилагательное «кромешный» принадлежит единственному существительному – аду, месту пребывания грешников.
Очень болезненно реагирует Д.Быков на попытки сопоставления СССР с нацистской Германией (стр. 16, 160 и др.). Но от такого сопоставления просто некуда деться! Ужасно именно это.
Тоталитаризм пошёл именно от нас, кстати – вместе с пещерным антисемитизмом, А.Розенбергом и «Протоколами сионских мудрецов». 27
Муссолини не скрывал, что Ленин и Троцкий – его учителя, а младшенький, Гитлер учился уже у всех троих.
Кого Уэллс никак не мог затащить в свой ПЭН-клуб (право писателей высказывать своё мнение) в 1933 – 1934 годах? Советский Союз и нацистскую Германию.
Где были проблемы с Нобелевской премией до Пастернака? Конечно, в нацистской Германии. В 1935 году Нобелевскую премию мира присудили Карлу Осецкому, но он сидел в концлагере. Буря в Германии была неописуемой, отказываться от премии пришлось жене Осецкого.
В 1935 году Роллан спросил Горького: почему в СССР ставят барьеры по социальному признаку при поступлении в вуз? Горький вяло ответил: если бы пришлось выбирать между большинством и меньшинством, что бы Вы выбрали? Роллан удивился: тогда какие же у вас претензии к германским нацистам? Горький не ответил. Роллан: «В его глазах были боль и страх».
Сам же Д.Быков по поводу надежд Шпанова на «мощную поддержку германского пролетариата» говорит «лучше бы он летал»» (Шпанов по профессии лётчик).
*
«Прошу рассматривать настоящий текст как добрый совет, посильную попытку поставить на крыло новую русскую агитпрозу» (стр. 155).
Чтобы всё это каким-то образом, вдруг, полетело?!!! Ни за что! Даже если каким-то чудом и оторвётся от земли, то тут же и шмякнется.
*
Ещё Гесиод заметил, что поэты много лгут.
Вреднейшее на земле племя, что называется поэтами, в котором на одного истинного святого приходится десять тысяч пустосвятов, выродков и шарлатанов. У Блока шпана — апостолы. Любой громила — гунн, скиф … Литературный подход к жизни отравил нас. И. Бунин. «Окаянные дни»
Поэт должен сознавать меру неправды, которую несёт его поэзия (Д.Самойлов).
1 Представляю себе составленный по такому принципу «Курс русской литературы XIX века»: С.Маврин, И.Дмитриев, Н.Гнедич, Ф.Глинка, Ф.Туманский, Д.Веневитинов, В.Бенедиктов, С.Дуров, К.Павлова, Лиодор Пальмин, Григорий Мачтет, Л.Трефолев, М.Лохвицкая, Л.Модзалевский, М.Л.Михайлов, В.Соллогуб, А.Х.Дуроп, Ф.Булгарин, В.Кюхельбекер, М.Загоскин, А.Полежаев, Д.Минаев, Д.Григорович, П.Боборыкин, И.Лажечников, М.А.Афросимов, А.Апухтин, В.И.Красов, С.Надсон, С.И.Стромилов, Ф.Решетников. О чём бы больше сказало такое сочинение: о русской литературе, об эпохе, или о самом авторе «Курса»? Наверное, у каждого из названных были какие-то особенности «поведенческого модуса», к каждому можно привинтить какое-нибудь «направление», была бы охота!
2 Мы ещё будем встречаться и далее с такими отступлениями от логики, от последовательности рассуждений, в «Курсе» они намного заметнее, чем в других этого плана сочинениях Д.Быкова. Стратегия Д.Быкова местами напоминает обращение демагога к толпе. Толпу совершенно не интересуют ни последовательность рассуждений, ни их основательность и логическая стройность, ни весомость аргументов. Всё это для толпы вполне заменяют страстность высказывания и броские, будоражащие лозунги, вроде «Грабь награбленное!», «Сбросим кого-нибудь с парохода современности!», «Мы стремимся навстречу звёздам, а не живём, как гады!» и т.п. Также совсем не волнует толпу, означают ли эти лозунги что-либо удобоперевариваемое, и в какое очередное болото они заведут.
3 Так и Б.Пастернак писал («Спекторский»): «Тоска убийств, насилий и бессудств ударила песком по рту Фортуны». Это – первые строки, по которым я 66 или 67 лет тому назад узнал о существовании такого поэта из какой-то ругательной статьи о нём (скорее всего, статья была – в том числе и о нём).
4 Ясно, что Мандельштам отсылает нас к лермонтовскому «Выхожу один я на дорогу». Но здесь – всё наоборот: никакая пустыня не внемлет Богу, «твердь кишит червями» (!) и никакая звезда ни о чём не говорит. Какое же это «пришествие Христа с революцией»?! Мандельштам с горечью констатирует совсем обратное.
5. А в декабре 1917 года («Кассандра») он писал «И в декабре семнадцатого года / Всё потеряли мы любя: / Один ограблен волею народа, / Другой ограбил сам себя. / Но если эта жизнь – необходимость бреда … Лети безрукая победа – / Гиперборейская чума! / На площади с броневиками / Я вижу человека – он / Волков горящими пугает головнями: / Свобода, равенство, закон!»
6. Видимо, лучшее стихотворение о Февральской революции написал в апреле 1917 года Н.Гумилёв («Мужик»): «Как не погнулись – о, горе! / Как не покинули мест / Крест на Казанском соборе / И на Исакии крест? / Над потрясённой столицей / Выстрелы, крики, набат. / Город ощерился львицей, / Обороняющей львят». По поводу «Мужика» М.Цветаева писала в «Истории одного посвящения»: «Дорогой Гумилёв … услышьте мою от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам – как писать стихи, историкам –
