не знаю, кашляните хотя бы в кулачок деликатно...
Первым объявился барабанщик. Стоило мне вывесить объявление - этим же вечером он звонил мне по телефону.
На каком сайте объявление давал? Вот вы странные, право слово! Это сейчас без интернета невозможно представить своего существования. Сломается у вас интернет - назавтра же рухнет вся система мироздания. Разве не так?
А тогда повесить объявление можно было лишь двумя способами. Канцелярским клеем на столб или, как я, кнопочками на доску объявлений - всамделишную, деревянную - в музыкальном училище, где я после дневных лекций в институте занимался по вечерам.
Прикиньте, барабанщик - тоже Андрюха. Я совсем было поверил в перст судьбы, когда Андреем представился и басист, позвонивший следом. В своём воображении я плакатной гуашью уже рисовал яркую афишу - согласитесь, это была бы настоящая„ бомба“ - группа „Я и три Андрюхи“ - как вдруг через неделю басист сыграл „отбой“. Будучи честным человеком, он оставил нам телефоны коллег, из числа которых составить нам компанию согласился лишь один. Фигня, - сказали мы, - нам и не нужны все десять. И пригласили парня на репетицию. Не прошло, однако, и часа, как мы его с позором выпинали за порог. Взашей и со всеми его немудрёными манатками. Он оказался всего лишь учеником того, первого, и совершенно измучил нас своей неумелостью. Едва за ним затворилась дверь, я схватился за сердце и начал седеть, от висков до самой-самой маковки, на глазах у обоих Андрюх: до выезда - неделя!
Эх, жаль, я вам уже признался, что мы благополучно едем в поезде под ваше дружное „тутук“ . Такую интригу испортил! Мучились бы вы сейчас, как я тогда. Хотя тем днём я как раз не успел поседеть полностью. Андрюха - который барабанщик - предотвратил моё неминуемое фиаско. У него нашёлся приятель-басист, а у того - недостающая нам часть музыкального оборудования. Лыком в строку тут же подоспела и вокалистка - протеже одной нашей знакомой певицы, которая сама поехать не смогла. А вслед за ней в мою дверь постучался почтальон с телеграммой: нас ждут.
Сами понимаете: если бы теперь в мой фарт вмешалась андрюхина тройка, я бы пошёл на убийство. Кого убивать - тройку, Андрюху или профессора - я решить так и не успел. Андрюха, везунчик, вытянул счастливый билет.
А в себе я и не сомневался. И вам не стоит. Вы ведь, признайтесь, с самого начала в меня верили…
Мы не как все. Мы другие. Мы в поезде в „дурака“ не играем. Более того - мы дурака не валяем. Нам некогда. Мы отдых не заслужили. Мы едем и поём.
Для чего? Что вы! Спевка - важнейшая составляющая репетиций. На инструментах что? Если очень прижмёт, то вообще можно не репетировать. Договорились о тональности, схемы, партитуры нарисовали - и вперёд, хоть прямо с поезда на сцену. Корявенько, конечно , будет, не без лажи, как музыканты говорят, но проскочит обязательно.
Да и как прикажете в поезде на инструментах репетировать? Всё одно к одному - остаётся петь. Склоняемся голова к голове, чтоб весь вагон на уши не ставить, а друг друга, наоборот, различать хорошо и - слушаем. Слушаем, как звучит наше многоголосие. Вы не представляете, какой это кайф, когда голоса сливаются в трезвучие. В мозгу вибрирует счастье. Сердце замирает и шепчет - чтоб не спугнуть - вау!..
Признаюсь честно, петь на голоса - это просто блажь. Можно, конечно, назвать и более высокопарно - профессиональная честь. Но на танцах эта ваша „честь“ никому даже даром не нужна. Успех твой на дискотеке в чём? Сейчас я объясню. Я мигом...
Есть три „кита“: танцевальный ритм погромче, узнаваемая незатейливая мелодия и простенький - а лучше уже давно навязший в зубах - текст. Всё. Ты король вечеринки. Можешь не ломать пальцы - твои виртуозные секвенции и пассажи публике до лампочки. А уж поёшь ли ты в унисон, в терцию или вообще круче всех - септаккордами, уверяю, никто тем более не разберёт.
Тем не менее мы сидим, голова к голове, потные, голодные, но безмерно счастливые, и сочиняем. Сочиняем эти бесконечные дивизии и подпевки. Пускай бесполезно, пускай никто не услышит и не оценит, разве что зашедший в гости музыкант из соседнего лагеря - пусть это будет для него, для одного, приправа для гурмана, особая специя, цимес - но мы должны звучать красиво. Должны и точка! Я сказал.
Дорога пронеслась одним мгновением. Днём мы пели для дела, а вечером - для души. Стреляли в потолок пробкой „полусладкого“, пили за знакомство и музыку, за море, солнце и за успех, отчего душам становилось тесно в груди, они пухли, ширились, добрели и рвались наружу лирическими мелодиями. Соседи заходили на огонёк, садились теснее и, внимая, балдели...
Морем пахнуло неожиданно, к исходу второго дня. Вагон несколько раз подозрительно дёрнулся туда-сюда, а затем плавно закачался под ногами в полнейшей тишине.
Паром. Слово прозвучало как команда, и пассажиры, потягиваясь и разминая на ходу затёкшие конечности, ломанулись к выходу. Не каждый день увидишь, как целый поезд грузят на корабль.
Плюнув в волну и вдоволь прочувствовав себя морскими волками, зябко поёживаясь в прохладном ночном бризе, наконец, все расходятся по вагонам. Спать. Завтра утром поезд прибывает в волшебную страну ничегонеделания. Во всех головах свербит одна мысль: надо хорошенько подготовиться и набраться сил.
Безумцы! Они пропускают самое важное. Впрочем, сколько раз сам я ни пересекал Керченский пролив по пути в Анапу, ни разу так и не дотерпел до разрешения самой, быть может, главной загадки этого рейса. А загадка, поверьте, стоит того, чтобы крепко задуматься над её объяснением.
Судите сами. Расстояние от Керчи до Анапы едва ли превысит две сотни километров. Плыть - час, плюс ехать - ну, допустим, ещё парочку. Погрузка-разгрузка - кидаем от щедрот, пускай, ещё часа полтора. Смекаете? Куда, спрашивается, девается целых полночи?!
Лично у меня на этот счёт две версии. Про Тамань же все помнят? Ещё Лермонтов раскрыл нам глаза на этот вертеп контрабандистов. Она ведь там рядышком - рукой подать. Теперь я понимаю, почему в тот вечер проводники так щедры на чай. Всю дорогу не допросишься, а тут - здрасте, пожалуйста - сами несут, попробуй откажись! Всё ясно. Они подмешивают в чай снотворное, пассажиры засыпают, а паром тем временем заворачивает в Тамань, за партией контрабандной рыбы. Той самой, помните, что потом в Анапе на пляже из-под соломенной шляпы заунывным дискантом: рыбка, рыбка... почти даром... копчёная, солёная... обал-л-лденная рыбка!..
Есть, правда, в моей первой версии одна неувязочка. Милиция, не в пример нынешней, в те времена бдила куда как бдительнее. Не дай бог, если „кто-то кое-где у нас порой“ - повязали бы сей же час. А ну, представьте: вдруг в поезде, как в сказке про Хаврошечку, чей-то третий глаз таки не уснёт, безобразие углядит, и „куда следовает“ стуканёт? А?
Поэтому имеется у меня более правдоподобная теория. Инопланетяне. Они ответственны за тот необъяснимый временной провал. Где-то неподалёку, не иначе, на одном из безжизненных островков Азовского моря зелёные человечки устроили скрытую базу. Погружают в анабиоз весь поезд - им с их технологиями даже с чаем мудрить не надо - и утаскивают людей в секретную лабораторию для опытов.
Да, пожалуй, я больше склонен верить именно в эту версию. Она, по крайней мере, объясняет головную боль и сухость во рту по пробуждении на подъезде к Анапе. Кто как, а я с тех пор всякий раз поутру, чистя зубы в вонючем вагонном туалете, аккуратно ощупываю своё тело: все ли органы на законных местах и не появилось ли, наоборот, чего лишнего. Особое опасение вызывает почему-то печень…
Подозрения про вмешательство инопланетного разума подтвердились тут же, по прибытии. Торжественной встречи не случилось. Вообще никакой встречи не случилось. Никого. Нас никто не ждал...
Надеюсь, вы уже бросили стучать колёсами? Кто не сообразил - прекращайте скорее это гнилое занятие, потому как мне придётся втиснуть вам в башку новую картинку. А она настолько велика, что, боюсь, при наличии старого содержимого вся целиком не влезет. Но мне совершенно - совершенно, понимаете? - необходимо, чтобы вы в очередной раз прониклись обстановкой.
Не все ведь были в Анапе - правильно? Обычно, когда мы прибываем в какой-либо город поездом, мы оказываемся чуть ли не в самом его центре. Нередко даже привокзальная площадь и есть центральная площадь города. Анапа - нет. Анапа устроена хитро. Вокзал, как во всех приличных местах аэропорт - в чистом поле, в нескольких километрах от цивилизации.
И вот поезд, полный людьми, прибывает в чисто поле.
Дальше начинается непознанное…
Пока ты занят разгрузкой аппаратуры, все люди вокруг бесследно исчезают.
Растворяются. Проваливаются под землю. Дематериализуются!
Ты остаёшься один. Один во всём мире.
Сцена из „Сталкера“: ты, одинокое здание вокзала за спиной и степь.
Все вымерли. Человечество погибло и от одного тебя зависит будущее голубой планеты.
Ты уже согласен на инопланетян. На вурдалаков, монстров и троллей. Будешь лобзать их в заплесневелые щёки и склизкие синюшные губы. Лишь бы не одиночество, лишь бы кто-то живой рядом!..
Судорожно соображаю: что могло случиться? Почему всё пошло не так и где я мог совершить ошибку? Где я разрезал красный провод вместо синего? Всё перепутал и взорвал мир собственными руками?!
Вспоминаю текст телеграммы: «Обстоятельства изменились. Ждём».
Тогда я не придал значения странности скупых телеграфных строк. Главное - ждём. Ждём!
И где?
Вслед за телеграммой пришло письмо. Письмо с извинениями. Видимо, его отправляли раньше телеграммы. «Простите, но у нас в этом году уже есть музыканты...» - гласил тетрадный листок в клетку. Если бы я получил его раньше, я бы умер от разрыва сердца. Радостная телеграмма, пущенная вдогонку, опередила скорбь.
«Обстоятельства изменились...»
А вдруг обстоятельства изменились ещё раз? Или путаница с датами? И нас никто-никто, совсем никто не ждёт?!
- Спокойно! - говорю, - Щас всё будет…
И - ходу в лагерь.
Настоящий руководитель ведь как? Даже если внутри его сознания рушится вселенная, он никогда не выдаст собственной паники. Бровью не поведёт. Мускул не дрогнет. Ни-ни!..
А я - руководитель! Я нынче главный...
Терпеть не могу вонючие южные автобусы. Меня от них тошнит. Буквально наизнанку выворачивает. А что делать? Пешком далековато.
Стараюсь не дышать. Смотрю в окно и тихонько ностальгирую. Да, я же совсем забыл вам сказать! Я уже приезжал сюда в прошлом году. У нас был совсем другой коллектив, я совсем не был главным, совсем ни за что не отвечал, совсем не волновался, не переживал, радовался жизни, девчонкам и солнцу, и... Но, в общем, это совсем другая история.
Теперь вы понимаете, почему для меня было так важно попасть именно в этот, „мой“ лагерь?
Лада! Ладочка, Ладушка! Родное сердце...
Это Лада. Самая, пожалуй, симпатичная вожатая в лагере. Подпольная кличка - „шестая модель“. Только вы ей не говорите, а то она обидится. Внешность у неё действительно модельная, но прозвище „выросло“ не из внешности, а из имени. Ну, Лада, „Жигули“, „шестёрка“ - сами должны понимать.
Мне захотелось её обнять и расцеловать. Ей, такое впечатление, тоже. Я было дёрнулся... и она... и я... и мы... Но мы не решились. Или, может, время, отпущенное для
