ходить буду, только напоминать будет перед непогодой.
Улёгся, шумно устраиваясь, будто насовсем, постелив под себя шинель и положив под голову внушительный мешок, а на третью полку с трудом забросил тяжёлый чемодан с металлическими уголками. Повернулся к Вилли, чтобы завязать беседу, как это водится у впервые встретившихся пассажиров, но тот не хотел разговоров и лежал с закрытыми глазами, всё ещё ощущая неприятный душевный осадок от перенесённого оскорбления и собственного неожиданного срыва. Виной, конечно, были напряжённые нервы, непонятная обстановка и непонятные люди в ней, неясность как себя вести с ними. Было не до разговоров. Понял только, что ему будет трудно, если он не сумеет приноровиться к нахальству русских, не отличающихся, как видно, щепетильностью в отношениях между собой. Что его ждёт?
Вилли решил остановиться в Минске на первое время в гостинице. Походить по городу, осмотреться, познакомиться с фирмами и заводами, навести справки о работе и выбрать такую, чтобы давала возможность для поездок или хотя бы для кратковременных отпусков. Потом придётся подыскать какую-нибудь комнату и лучше бы с отдельным входом и ещё лучше – у какой-нибудь пожилой женщины, чтобы готовила пищу и убирала в комнате, или, в крайнем случае, у пожилой пары. И обязательно – без детей. Этих не проведёшь! Там он будет жить тише серой мыши. На акклиматизацию Вилли запланировал сентябрь. Хватит! Больше он не выдержит. Его место - в Германии, будь он хоть русский, хоть немец, хоть негр. И снова заныла червоточина, зарождённая Гевисманом. Кто же он всё-таки родом? Неужели так и будет его мучить этот вопрос всю жизнь?
- 2 –
Проснулся уже в темноте от громкого разговора внизу. Там спорили, и явственно слышался голос капитана, который требовал продолжать игру, что у него есть деньги, и он их сейчас покажет. С соседней полки, лёжа на животе и свесив голову, с интересом наблюдал за игрой улыбчивый младший лейтенант. Посмотрел и Вилли.
При свете свечи внизу вокруг поставленного на попа чемодана, накрытого сверху маленьким чемоданом, сидели трое в рубашках, а рядом на столике позвякивали бутылки и стаканы, лежал крупно нарезанный хлеб, стояли открытые консервы и валялись грязные ложки. Тот самый нахал-капитан сгрёб с верхнего чемодана карты, бросил их рядом на скамью, потом открыл чемодан ключом и, слегка приподняв крышку, немного покопался внутри, вытащил пачку денег и попеременно поднёс их к лицам играющих. Снова захлопнул крышку, запер чемодан и уложил его на прежнее место сверху, небрежно поменял местами деньги и карты, артистически перетасовал колоду и стал быстро метать карты. Сосед Вилли тихо перевернулся на спину и лежал с открытыми глазами, даже не обратив внимания, что Вилли тоже не спит и наблюдает за игрой. По его виду Вилли понял, что тот заметил что-то в чемодане капитана, и увиденное поразило его до такой степени, что заставило забыть обо всём, затаиться с мыслями о содержимом. Не особенно задумываясь о том, что так могло удивить младшего лейтенанта, Вилли снова задремал, но теперь спал урывками, часто ворочаясь на неудобном жёстком ложе с боку на бок и на спину, пока его вдруг что-то не толкнуло изнутри. Он, открыв глаза, увидел, как сосед сполз с полки и необутый ушёл куда-то. Игроков уже не было. Ровную полутьму вагона почти не рассеивала свеча коридорного фонаря, раскачивающая своё тусклое пламя от толчков вагона на стыках рельсов. Младший лейтенант, опираясь на свою трость, быстро ковылял к выходу в носках, держа в свободной руке маленький чемодан. Мелькнула мысль: «Уж не тот ли, что был у капитана?» И когда вслед за младшим лейтенантом так же бесшумно, крадучись, проскользнула тоже полуодетая, но в сапогах, фигура капитана, и послышался дальний стук входной двери, Вилли, не раздумывая, устремился за ними, благо был, в отличие от тех, и обут, и одет.
За дверью вагона в тамбуре его встретил оглушающий перестук колёс, такой сильный, что за ним не слышен был его приход, иначе капитан обернулся бы, и всё, вероятно, случилось бы по-другому. А так тот, не видя и не слыша появления третьего, спокойно чинил самосуд над вором. Отклонив корпус назад, и держась левой рукой за стенку, он поднял правую ногу в открытой двери, чтобы добить младшего лейтенанта, уцепившегося двумя руками за один поручень и висящего над быстро убегающей в темноту насыпью железнодорожного полотна. Ярко светила луна, видно было лучше, чем в вагоне, и особенно – глаза парня на бледном лице, округлённые и скорбные, с печалью и отрешённостью, смиренно ожидавшие последнего удара и падения в движущуюся бездну. И эти уже безжизненные глаза, которые увидел Вилли из-за плеча капитана, так поразили его, что он, не разбираясь, кто прав, кто виноват, с ещё не заглохшей антипатией к капитану, только усилившейся от увиденной жестокой расправы с юнцом, зацепил палача локтевым сгибом правой руки за шею и резко рванул. Тот не удержался на одной ноге и шмякнулся задом на пол, с хряпом вдвинувшись спиной в противоположную дверь, и там застыл на некоторое время, осваиваясь с неожиданно изменившейся ситуацией, с неизвестно как появившимся лейтенантом то ли из СМЕРШа, то ли из НКВД. Этого времени хватило, чтобы младший лейтенант взобрался в тамбур, встав за спиной Вилли, редко и тяжело дыша ему в шею.
- Уйди в вагон! – приказал Вилли.
Голос его как будто заставил очнуться капитана. Он медленно поднялся, не спуская с Вилли сузившихся глаз на окаменевшем лице с обострившимися тонкими морщинами, и сквозь стиснутые зубы процедил:
- Ну, падла! Будешь гореть буксами, и тогда заземлю. Хана тебе, фраер! Будь ты хоть кумом!
Вилли ничего не понял. Понятнее был нож, который капитан вытащил из кармана брюк. С лёгким щелчком высунулось из ручки тонкое жало и смотрело на Вилли выжидающе снизу вверх в напряжённо побелевших пальцах капитана. «Снова нож, и снова нечем защищаться», - подумал Вилли, вспомнив Блюмке. Теперь было даже хуже: не было пространства для манёвра. Вилли почувствовал, как начал потеть, лихорадочно соображая, что же делать. Сзади ближе задышал хромой, прошептал на ухо:
- Возьми.
В руку Вилли упёрлось что-то твёрдое, он ухватил и почувствовал гладкую ручку трости. Очевидно, она валялась на полу, брошенная младшим лейтенантом, и теперь вот пригодилась. Это было уже кое-что, можно и обороняться, да ещё как.
- Я ухожу.
Сзади хлопнула дверь, младший лейтенант ушёл в вагон. Это к лучшему, стало свободнее, всё равно от него никакой существенной помощи ждать не приходилось, а вот помешать в тесноте мог. Теперь можно и не изменять своей тактике, выработанной в многочисленных поединках на ринге и на ковре. Вперёд! И Вилли быстро и резко, нацелено, с небольшим выпадом правой ноги двинул концом трости в сторону живота капитана. Тот инстинктивно соединил руки, защищаясь, и тут же вскрикнул от боли, потому что Вилли не дал ему времени на осмысленную защиту, а, не останавливаясь в движении, мгновенно, уже левой ногой поддел кулак с ножом, и тот, сверкнув в лунном свете, звякнул о потолок тамбура, а потом упал к ногам Вилли. Не пытаясь его поднять и не глядя, Вилли отшвырнул нож ногой к закрытой двери перехода в соседний вагон, сам отступил туда же. И вовремя! Озверевший от боли, от ненависти к непонятному лейтенанту, который донимал его целый день, капитан прыжком бросился на него, вытянув руки, чтобы вцепиться, смять, повалить, растоптать. Но Вилли не только успел отбить протянутые к нему руки, но, перехватив их, ещё и помог своим рывком капитану по инерции пролететь мимо, к открытой двери вагона, и будто в замедленном кино смотрел, как поехала неудачно вставшая, соскользнувшая на пятке, левая нога капитана, поехала вниз по ступенькам подножки, а за ней и сам он, неловко приседая и безуспешно цепляясь за гладкую стену, не доставая до ручки открытой двери. И так он соскальзывал до тех пор, пока его левая нога совсем не сорвалась с подножки, встала там на убегающую землю, потянула за собой вторую ногу и туловище, и капитан, успев мимолётно повисеть на поручне, так и не сумев подтянуть убегающие ноги, закричал от боли и отчаяния и рухнул в темноту. Вилли, перегнувшись, выглянул вслед, но ничего не увидел. Стала пробирать дрожь от холода ночи и миновавшей опасности. Он отступил от двери, захлопнул её и споткнулся о маленький чемодан – причину распри, стоявший раньше за дверью. Наклонился, поднял, осмотрел, тот ничем не отличался от других таких же, хотел заглянуть внутрь, но чемодан был заперт. Непроизвольно глазами поискал, чем бы открыть, и увидел нож. Взял его, но открывать чемодан вдруг раздумал. Хотелось скорее уйти отсюда. Войдя в вагон, засунул чемодан на третью полку в первом же купе, рядом с какими-то вещами, и пошёл на своё место.
- Ты-ы-ы? – громким шёпотом на шумном выдохе встретил его спасённый сосед. – Как это? Ты? Вот здорово! Один? А где тот?
Вилли, стараясь не потревожить спящих внизу нетрезвых партнёров капитана по картам, поднялся на свою полку, улёгся всё так же, не раздеваясь, на спину, удобно устроив мешок под головой, вздохнул длинно, сердце билось часто и неровно, но тело уже было вялым, глухо ответил:
- Вышел.
- Как вышел? – удивился младший лейтенант.
Он сел на своей полке, вытянув больную ногу и поджав под себя здоровую, с лицом, повёрнутым в сторону Вилли. Недолгое недоумение сменилось пониманием, новой радостью, которая, казалось, светилась в темноте в его глазах, в быстро изменяющихся чертах лица, мгновенно отражающих всё его состояние. Всем существом он порывался ещё что-то узнать, потом раздумал, слегка откинулся в тень полки, но, не удержавшись, совсем тихо и не столько вопросительно, сколько в размышлении, спросил:
- А чемоданчик?
Вилли повернул голову, внимательно посмотрел на младшего лейтенанта, прежде чем ответить, ощущая скрытую насторожённость в вопросе и острое ожидание ответа. Решил на всякий случай соврать:
- Вместе с чемоданом.
Младший лейтенант молчал, переваривая услышанное и заново всё происшедшее. Вилли тоже молчал, хотя теперь очень захотелось узнать, что в чемодане, который явился причиной маленькой, но жестокой ночной трагедии с печальным и опять непредвиденным концом, и он пожалел, что не вскрыл его в тамбуре.
- Что в чемодане? – спросил, зная, что сосед видел содержимое.
Тот зашевелился, вернее, заёрзал на заду, то выпрямляя поджатую ногу, то вновь упрятывая под себя, да ещё усиленно помогая заталкивать руками, как будто это какой-то инородный предмет, а не собственная часть тела. Потом стал шмыгать носом, протёр его несколько раз и, наконец, решившись, повернулся набок, лицом к Вилли, вытянувшись всем телом и оперев голову на руку.
- Когда ты спал вечером, они здесь играли в карты, в очко: двое, что под нами, и капитан. Капитан продулся, открыл этот свой чемоданчик и достал оттуда пачку денег.
Младший лейтенант откинулся на спину, поднял здоровую ногу коленом вверх, помотал головой по мешку.
- Я сверху видел: в этом чемодане полно денег. Лежат пачками ровнёхонько, и сбоку перекатываются через них с переливом какие-то камушки и всякие блестящие золотые вещицы.
Он прокашлялся, поперхнувшись от перехватившего дыхания при воспоминании об увиденном
