Всеволодович смущённо задвигался на стуле, сгрёб и смёл со стола ладонью несуществующую пыль, чуть не отправив вместе с нею и загадочный листок.
- Неудобно, - начал отнекиваться, хотя предложение очень понравилось - та, замученная, недоконченная диссертация, что вяля дома, уже обрыдла, и будет удобный случай похерить её в жертвенном огне. – Многие работали и работают, а я один присвою их труд.
- Ничего, - отмёл отговорку начальник, - без тебя никто бы не работал, Марьинское – в первую очередь твоя заслуга, так что корпи смело. Это моё дружеское приказание со сроком исполнения до начала нового летнего полевого сезона.
- Не успею, - Иван Всеволодович никак не мог прийти в себя и отбрехивался бездумно.
- Успеешь, вся экспедиция будет тебе в помощь. А то, знаешь, налетят академические мухи, высосут всё до фактика, и на страничку нам не хватит. Учти: ты мне нужен остепенившийся.
- Зачем? – совсем обалдел будущий кандидат.
Зазвонил телефон, Сергей Сергеевич привстал, снял и опять положил трубку, оборвав верещащий звон.
- Слышал, что Романов от нас уходит в геологический отдел Управления?
Вот это новость! Кто же примет штурманский пост экспедиции?
- Нет, не слышал.
- Ах, да, тебя в последнее время здесь не было. – Начальник непроизвольно потянул было перевёрнутый листок, томящийся на столе, но Иван Всеволодович не отдал. – Уходит, - и сразу без подготовки и предупреждения: - И я хочу, чтобы на замену ему пришёл ты.
Тут уж ошеломлённый подчинённый совсем обалдел – такого он и ждать не ждал, и думать о таком никогда не думал, мечтая всю карьеру до самой пенсии протрубить в поле, в тайге. Что ответить, как убедить начальника, что кабинет – не его место.
А тот продолжал:
- Желающих-то со стороны достаточно, но мне нужен свой, а конкретно – ты, - и, не желая замечать смятения на лице Ивана Всеволодовича и явных потуг как-то отбояриться от предложения, от которого не отказываются, отрезал: - Всё. Решено. Вернётся из командировки Романов, оформите, не откладывая, передачу дел, съездишь в Управу на утверждение и с Нового года приступай, - встал и протянул на прощание руку. – Не дрейфь, у тебя получится. Что в бумаге-то? – показал глазами на листок. – Случайно не план мероприятий по улучшению эффективности работ?
Будущий главный геолог поспешно сгрёб листок.
- Нет, это на другую тему, - а когда вышел с мокрой спиной, смял бумагу с просьбой освободить его от занимаемой должности и хотел выбросить в урну, но, опасаясь, что найдут, засунул поглубже в карман. У встречавших мужчин были ясные дружелюбные глаза, у женщин – ласковые и участливые прямые взгляды, а на спине – никаких мурашек.
Иван Всеволодович не стал долго раскачиваться и кайфовать в связи с тем, что ухватил за хвост несколько жар-птиц, а, вернувшись в келью, сразу же позвал Жоржа и всучил ему геологосъёмочный отчёт и надежду на руководство партией в новом сезоне. Благородно обещал помощь, но негодник, гордо задрав морду, отказался от помощи, заявив, что сами с усами, которых, однако, не было. Когда Жорж ушёл, Иван Всеволодович взял три листка бумаги и надписал на них: «Диссертация», «Тема» и «Главный геолог». Задумался мал-мала и сверху положил «Диссертацию», под пунктами 1, 2 и т.д. начал перечислять необходимые работы: сбор материалов, теоретическое обоснование… ещё подумал и решил, что напишет монографию, она и будет диссертацией, а времени на неё хватит вечернего нерабочего и выходных дней. Вздохнув, отложил под низ трёхлистной стопки. Над оказавшимся сверху листком с «Главным геологом» думал недолго, решив, что шкуру неубитого медведя разделывать ещё рано, а в первую очередь стоит заняться оформлением «Темы», для чего составить «Тематическую карту» и застолбить в Управлении с помощью «своего парня» Романова, а попутно, не откладывая, подобрать специалистов, написать небольшой проектик и начать сбор материалов. На том и остановился.
После пельменного обеда, окончательно выйдя на пик синусоиды, взглянул на часы и, решив, что хватит ей там беззаботно дрыхнуть, позвонил. Мария Сергеевна не сразу, но откликнулась сонным сиплым голосом.
- Вы, - забрюзжала по-старушечьи, - там выспались, так теперь другим не даёте оторваться на полную.
- Мария Сергеевна, - умягчил он басок до возможного баритонального предела, - вы всё ещё дуетесь?
- Ещё как! – она закашлялась утренним кашлем курильщика. – Скоро лопну от злости.
- Ну и напрасно, - смиренно урезонивал он злючку. – Ну, виноват, прошу снисхождения: было паршивое настроение, я исправлюсь. Кстати, имейте в виду, что злость углубляет старые и образует новые морщины, вы рискуете.
- Ничего, - она там окончательно проснулась, - я отращу бороду как у вас, и ничего не будет видно. Вы-то ещё не скосили свои заросли?
- Нет, а что, надо? – вспомнил, что Вера настаивала на этом.
- Ни в коем случае! – Иван Всеволодович, довольный, улыбнулся. – Я вас и не узнаю, пройдём мимо друг друга, как чужие, - и засмеялась: он был прощён. Они ещё потолковали немного о пустяках, включая мерзкую осеннюю погоду, и она, пообещав, что позвонит в ответ где-то часа в четыре его утра, отключилась. А он подумал, что начал привыкать к их трепотне как к обязательному и не обременительному ритуалу.
Он зря переложил листок с надписью «Главный геолог» в самый низ. Вернувшийся из командировки Романов сразу же запросил предувольнительный отпуск, чтобы спокойно и основательно перебазироваться в новый лагерь из двух комнат в большом городе и начать осваиваться там, прокладывая реперные маршруты. Поскольку Иван Всеволодович и без того был в курсе всех дел экспедиции, то передача материалов не отняла и половины дня, и, вот, он совсем уж неожиданно стал и.о. На прощанье обменялись мнениями о перспективах экспедиции, и выяснилось, что каждый, несмотря на долгие годы совместной работы, видит свой путь. Романов считает, что надо наращивать темпы и площади геологосъёмочных и поисковых работ, а новый главный геолог, уже выработав своё отличное мнение, оказался сторонником усиления и углубления поисковых работ, для чего следует создать в экспедиции хорошо оснащённую геохимическую службу и обязательно проводить тематические работы по обобщению и анализу предшествовавших исследований. Каждый был прав, но найти золотую середину предстояло Ивану Всеволодовичу. Он оказался одновременно и защитником, и нападающим, и разыгрывающим в геологическом матче, да к тому же ещё и в жесточайшем цейтноте. Другой бы сник и пустил всё на самотёк, отбывая повинность на поле, а он только обрадовался вороху неотложных дел. Вера уже казалась туманным сном, а случай на реке – чужой сценой из телебоевика.
Наметились серьёзные изменения и в жизни Марии Сергеевны. Вернее, она сама себе их выдумала, вознамерившись за кратчайшее время создать лицензионный народный театр, выступить с ним в фестивальном конкурсе в мае месяце и завоевать первый приз. Так получилось, так уж распорядилась судьба, что оба полезли на вершины своего дела, каждый на свою, каждый со своими надеждами, препятствиями, промахами и успехами, и только время восхождения на Олимп было одинаково ограниченным. Естественно, что занятые до макушки любимым делом, они стали меньше уделять времени друг другу, резко сократив второстепенный телефонный трёп. К тому же он вдруг осознал, что её не очень волнуют его проблемы, а если она и интересуется ими, то просто так, мимоходом, быстро сворачивая на свои, и эта игра в одни ворота перестала устраивать Ивана Всеволодовича. Да и разговоры сплошь о театре не давали ему никакого целостного представления о ней. Дело, прежде всего – дело, убеждал он её и себя, и вот получил в ответ театральный кокон. Удалось, правда, услышать, что не терпит готовки, вернее, не терпит потери времени на неё потому, что ей всё время надо спешить, иначе заболеет. Себя он тоже не относил к гурманам, но иногда очень хотелось хватануть чего-нибудь вкусненького, домашнего, особенно под хорошее настроение, а если каждый день будут магазинные пельмени, то не ручается, что не сорвётся и не испортит обоим аппетит. Но это всё мелочи, главное, что у них родственные синхронные души.
Остатки ноября и декабрь у обоих пролетели вихрем со всё нарастающими завершениями. Мария Сергеевна готовила чеховские «Три сестры» - спектакль, после успешной постановки которого можно было бы и претендовать на звание народного.
- Как вы думаете, - спрашивала у далёкого фаната, - кого я буду играть?
- Ольгу, - с трудом вспомнил он имя старшей сестры.
- Как вы догадались? – она была разочарована его быстрой догадкой.
- При моих способностях это не составляет труда, - обрадовался, что нечаянно угадал.
- Да, Ольгу, - подтвердила Мария Сергеевна. – Помните, что она говорит в финале?
Иван Всеволодович, конечно, не помнил, хотя и штудировал классика совсем недавно и совсем зазря.
- Помню, - придал голосу побольше уверенности.
- А я вам ещё напомню, послушайте и оцените и роль, и меня: «Пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь. Кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем живём, зачем страдаем. Если бы знать, если бы знать!». Ну, как?
- Потрясающе, - искренне похвалил слушатель, - я даже представил себя в зрительном зале, - и похлопал в ладоши перед мобильником, зажатым между плечом и ухом.
За неделю до Нового года он через интернет-сервис заказал для неё коробку эклеров, «Мускат» и, поколебавшись, боясь, чтобы не выглядело вульгарно, изящное серебряное колечко с крупным аметистом. Не забыл и тепло поздравить с самым лучшим праздником всех времён и народов.
- Иван Всеволодович, дорогой, - покаялась она после взаимных пожеланий счастья и, конечно, успехов в делах, - мне так стыдно. Спасибо за подарки, а я, неблагодарная, спохватилась поздно, да оказалось, что и адреса вашего не знаю. – Он сразу же продиктовал, она записала и, исчерпав неинтересную тему, стала рассказывать о фестивальном спектакле, жалуясь, что самодеятельные актёры в зиму стали менее подъёмными и более капризными, а ей приходится сдерживаться, чтобы не ввязаться в бабские свары. – А иногда, - жаловалась, - так хочется, чтобы кто-нибудь и меня отругал, да с пристёгом, ну, и пожалел потом, конечно. И так хочется с кем-нибудь поцапаться всласть до дребезгов, так зудит проесть плешь своему самому близкому, а некому: родителям нельзя – они родители, сын ещё мал и ни черта не поймёт, и учителям нельзя из педагогических соображений, ну, кому? Иван Всеволодович, а вы конфликтный человек?
- Да нет, - ему никогда не хотелось проесть чью-нибудь плешь, - стараюсь избегать острых конфликтных ситуаций. Лучше уйти или промолчать.
- Жаль, - вздохнула она. – В театрах была возможность полаяться с режиссёрами, и вы не представляете, как приятно отстоять своё, пусть даже и неверное, мнение. А теперь я сама режиссёр и, значит, должна держать язычок на замке, не заострять жало, чтобы не испортить дело, понимаю, что так надо, но хочется ведь! – почти прокричала в отчаянии.
- Ну, мы-то с вами разговариваем нормально, без срывов, нам-то они не нужны? – пытался он сгладить
