Посох Адама.

приняли в семью.
  Толик давно женат – пять лет – на рыженькой своей сослуживице. Видно, держал  её в резерве  на случай неудачи с Евой. Скоро у них появится второй ребёнок. Старший – интересный мальчишка.
  При встречах на улице семья непременно останавливается и заводит с Евой пустой трёп. Ни слова о прошлом. А Ева, поглядывая на Толину супругу, иногда ловит себя на мысли, что перед Евой рыженькая в долгу, что счастлива та, благодаря Еве, которая с барского плеча скинула идеального мужа. Не поскупилась.
  Иногда Ева жалеет о щедром подарке и тут же успокаивает себя: «Шут с ним! Что, мужиков, что ли, мало?»
  Пять лет! А вот на себе реально не ощущала исчезнувшего времени.
  Порой, правда, хотелось пофантазировать, довести к счастливой развязке прожитое. Но нужно ли себя успокаивать фантазиями? Они так легко вживались в плоть реальности, что потом самой трудно бывало отщепить, отчленить их друг от друга.
  Не выдумала ли она Толика, Славу, москвича, баскетболиста, грузина, десяток кавалеров и вот, теперь ещё одного жениха новоиспечённого? Или, как Адам любил себя называть – ущемлённый неожиданным счастьем гражданин.
  Можно было, конечно, поиграть светотенями и поглядеть – не поставила ли природа-мать и на нём крест? Но этот мужичок другой «консистенции». Ей всегда смешно наблюдать за его самолюбованием.
  Волновался, немного был растерян. Ничего, Адам умел преподнести себя, создать о себе приятное впечатление – в этом Еве он хороший помощник и партнёр.
  Ускользала за окном железнодорожная платформа пригорода, мелькали ноги. Выхватила взглядом в отдалении молодого человека, кормящего с рук подружку. Протягивал ладонь, а она окуналась, клевала из неё. У обоих счастливые лица. Счастье это, сгустившееся  в одно крохотное и осязаемое пространство, бережно охранялось ими.

  Прибыли с опозданием в десять минут к четвёртой платформе Казанского вокзала. Поезд ещё не остановился, а Ева увидела среди встречающих Дину; одну, без Равиля и племянника Гошки.
  День назад, когда отправлялись в Москву, успела послать телеграмму с подписями: «Адам и Ева». Еве было интересно увидеть реакцию сестры. Наверно, Дина поломала голову над кроссвордом. Адам – имя неизвестное, ни в одну клетку кроссворда не вписывалось. «В деле не фигурировало».
  Адам, ещё по вагону, тащился с чемоданами следом. Дина поцеловала, отдала цветы и спросила: «А где Адам?» - обыденно, будто встречались уже не раз.
  «Вот и Адам!» - Ева бросила взгляд на проём вагонного выхода. Адам предстал фасадом. Выпятив на волю зад, стаскивал следом чемоданы. Проводница «подпинывала», оба пыхтели, и Еве показалось, что он, воспользовавшись моментом, разглядывал ноги проводницы.
  Дина начала знакомство с женишком по частям: он медленно, с неохотой распрямился и показал сестрёнке спину широкую, как аэродром, и маленькую голову, похожую на продолжение шеи. Наконец явился со спины весь, будто скопированный с баллистической ракеты с индивидуальной боеголовкой. Еве захотел сказать что-нибудь колкое, обидное, чтобы запало ему надолго. Покраснела, но сдержалась.
  Дина протянула руку.
  «А я и есть тот самый Адам!» - сказал он, вероятно, считая своё приветствие оригинальным.
  Ева увидела колючий взгляд сестры. Дина не терпела позёров, при виде их становилась хищницей. От её уколов никому не поздоровится. Ева предупреждала Адама, но до «нарциссов» слабо доходит. Ситуация сразу накалилась.
  Ева опередила сестру: «А где твои?» - больше ничего не нашлась спросить. Отвела удар.
  Равиль и Гошка ждали на стоянке такси. Равиль с сигаретой – опять закурил. Периодически бросал, но - не надолго, поскольку работа нервная..
  Дина жаловалась: «Ни сколько не бережёт сердце. Несколько раз случались приступы, однажды довёл себя до «неотложки» - не вразумило. Особенно много смолит во время премьер, будто от его курения публика острее воспримет спектакль!»
  Ругать ругала, но, надо сказать, к болячкам мужа Дина всегда относилась с уважением.
  У Адама тоже приступы случались, всегда при себе имел нитроглицерин. Ева, сперва пугалась: очень сильное лекарство. Начинала «квохтать» и суетиться, когда он скрипел зубами, хватал судорожно ртом воздух и мял себе грудную клетку. Адам успокаивал: «Ерунда!» Может быть, действительно, ерунда? Возрастное? Но всё же жалко было: хоть и мизерную, но несёт ответственность за его здоровье. Вдруг мужик пригодится в будущем?
  Племяшка всегда рад тёте Еве. Стал уже  взрослый за время, пока не виделись. Совсем недавно, когда впервые брала этот комочек на руки, казалось, что роднее, ближе и любимее человечка нет.
  Сухо поцеловал тётку, будто руку пожал официально, а в глазах искренний восторг искрится.
  Спрашивала Гошку: «Как ты живёшь? Слушаешься маму и папу? В школу скоро тебе?» - и наблюдала за реакцией Адама. Адам стоял рядом с Равилем, и Ева с удовлетворением отметила: «Мужчины почти одинаковы ростом».
  Дина, с присущей ей прямотой, на грани «фола», пустила шпильку – прошипела в самое ухо Евы: «Ну, и на этом кавалере, думаю, ты успокоилась? Или предвидятся другие варианты?»
  «Есть ряд причин,…  в общем, будем поглядеть».
  Немного погодя Дина вновь попыталась кольнуть: «Случайно, не еврей?»
  «Не знаю. Кажется, нет».
  «А то я хотела рассказать анекдот про еврея, постеснялась: вдруг обижу человека?»
  «Расскажи мне!»
  «Проехали. Не к месту. Как-нибудь в другой раз».
  По настроению сестры Ева предвидела, что «экзаменовка» жениха будет проходить серьёзно и беспощадно.
  Вдруг задело самолюбие Евы: всё-таки она сама выбрала в спутники жизни Адама. Тонкая, этическая и эстетическая сторона вопроса: о вкусах, как известно, не спорят, и не младшей сестре судить о вкусах Евы.
  «У Адама в Москве есть неотложные дела, связанные то ли с издательством, то ли с клубом самодеятельной песни. Я не вмешиваюсь в его творчество», - между делом обронила Ева. Подкинула информацию к размышлению, намекнула, что женишок – не лапоть, человек искусства, есть в нём что-то интересное. Не глуп, если разобраться, а будет содержаться в умелых руках, то из него выйдет толк. Еве не занимать умения воспитывать, лепить и создавать то, что задумала.
  Конечно, Адам пока ещё ремесленник от литературы, - воздушных замков строить не надо, - пошиба ниже среднего. Как бы мягче сказать? Графоман? Нет. Хронический неудачник? Не совсем. Попадались в его стихах и строки прямого попадания, не сляпанные, как в последнее время лепят стихи, точно аппликации. Некоторые стихи даже Евой до конца не осмысленны. Бездарь не может написать: «На плечо опустила мне голову, крепко пальцы мои ухватила. «Виновата, -твердила,- что помнила, виновата, что не позабыла». Я стоял отрешенный, усталый, без прощенья, без права явиться. И жалел, что мне легче не стало, и боялся, что это мне сниться». Или, вот: «Прошла, удостоив вниманием, словно на руки сбросила плащ…»
  Вся его короткая с ней, как вздох, жизнь  была посвящена Еве. Бывало, и другие поэты посвящали ей стихи. Неплохие. На дни рождения – это традиция – писали весёлые, с грустной, нравоучительной подоплекой стихи-пожелания. Но у Адама, помимо рифмы, в стихах присутствовало что-то ещё. Искренность, нежность, печальная исповедь?
  Ева знает, сама писала когда-то стихи. Переполненная жалостью к себе, на грани рыданий не могла не поделиться с собой жгучей, иссушающей душу тайной.
  В стихах Адама было что-то ещё, нераскрытое, непознанное. Правда, он – порядочный лентяй. Но это можно легко исправить, всё в руках Евы. Будет творить в свободное от работы время.

  Дина спросила: «Он играет на гитаре? Забавно. Равиль меня тоже охмурял гитарой. Ночи напролёт пел песни советских композиторов. Нам ведь, дурам, ничего не нужно, лишь бы слух лирой нежили»
  Тон у Дины был нравоучительным, с налётом иронии: мол, было, было уже с ней всё это, но давным-давно, кажется, в детстве, вернее, в зародыше семейной жизни. А потом столько всего навалилось, потрясло, помяло, стряхнуло с неё ненужную шелуху восторгов, что теперь себя ощущает древней старухой. Наступит для Евы время, когда придётся снять изумрудные очки, а за ними – обыкновенные серые стены с грязными крышами. Знакомы ей фокусы Великого Гудвина.
  Еву покоробил такой тон. Остался неприятный осадок, будто случайно в бане столкнулись соперницы и тайно, исподтишка рассматривали друг у друга то, чем «эта стерва смогла завлечь её избранника».
  Они толкались на кухне. Кухня была крошечной, прихожей одновременно.
  Дина нарезала помидоры в салат. Помидоры в первый день лета? Москвичи избалованы свежими овощами!
  У Евы возникло неукротимое желание съесть помидор целиком. До дрожи в коленях! Выхватить и съесть!
  «Ты говорила о ряде причин. Что за причины?»- поинтересовалась Дина.
  «Какие причины?» -  наблюдала, как из помидора сок брызжет на пальцы сестры.
  «Ну, которые тебе или Адаму мешают. Я толком не поняла».
  « А, вот ты о чём! Видишь ли, Адам  уже был женат».
  «Дальше…»
  «Что дальше?»
  «Ещё, какие причины?»
  « Все… кажется».
  Дина покачала головой – тоже нехорошо, наставительно:
  «Удивила!  Ничего особенного. Сейчас почти все женихи имеют стаж семейной жизни. Где ты найдёшь целомудренного? Если только  в тайге кто-то ещё на ветке отсиживается?»
  «У него ребёнок остался…»
  «Значит, надо тебе скорее рожать. Догоняй сестрёнку! Родишь, всякая ерунда из головы вылетит».
  Ева потрогала, погладила мягкий,  сытный бок помидора, поднесла ко рту, понюхала, примерилась, оттягивая и предвкушая момент наслаждения:
  «Кажется – уже…»
  « Что? – не поняла Дина, - Уже родила?»
  «Нет, но… А знаешь, Адам мне сам предложил: давай, говорит, сделаем во-от такого маленького сына! - она показала размер ребёнка величиной со спичечный коробок, - Может, действительно? Я ему тогда сказала, что ребёнку нужен отец. Он бил себя в грудь!»
  «Будущий папаша Адам знает, что ты уже?...»
  «Разумеется. Все сроки прошли, а считать он умеет».
  «До трёх? – и уже серьёзно, словно упрашивая Еву, сестра сказала: - А зачем вам сын? Давайте дочку! Внук у родителей есть, теперь дело за внучкой».
  «С таким темпераментом, как у него – без проблем!»
  «Ну, кавалеры были у тебя и потемпераментнее!»
  «Были – сплыли. Мое прошлое для него – запретная тема», - солгала Ева.

  Пыталась много раз достучаться до Адама, вдолбить ему, что его прошлое не интересно, что и он должен относиться  к её прошлому так же.  Она всю жизнь ждала только его. Но Адам постепенно вытягивал из неё правду. Ему нужна была вся правда о ней, ничего, кроме правды, но только та правда, которую он хотел, и которая успокоила бы Адама.
  Иногда доходило до курьёзного. Ева чувствовала, что если не придумает какого-нибудь сексуально озабоченного баскетболиста или похотливого грузина, то Адам уличит в ней фригидность.
Придумывала, а потом долго и горько жалела об этом, потому что к выдуманному ею прошлому Адам ревновал до помутнения рассудка.
  «Не знаю, хорошо или плохо иметь аморфного мужа? - перевернула с ног на голову сестра, - Счастье, наверно, свалилось безмолвное тебе на голову?»

 Буквально, свалилось! Полгода работали в одном здании. Ева внимания не обращала: мало ли женатых косились на неё, слюнки