О поэме Пушкина "Анджело" и о Суде

будешь… Ужель душа твоя
Совсем безвинная? спросись у ней: ужели
И мысли грешные в ней отроду не тлели?

……………………..Она опять
Усердною мольбой стыдливо умолять
Жестокосердого блюстителя Закона.

«Поверь мне, - говорит, - ни царская корона,
Ни меч наместника, ни бархат судии,
Ни полководца жезл – все почести сии –
Земных властителей ничто не украшает,
Как милосердие. Оно их возвышает.
Когда б во власть твою мой брат был облечён,
А ты был Клавдио, ты мог бы пасть, как он,
Но брат бы не был строг, как ты».

Недаром эта поэма сочинена Пушкиным одновременно с «Медным всадником». Мы здесь зрим зрелого великого поэта, поправляющего Шекспира. Так у Пушкина, в отличие от великого английского драматурга в действии принимает участие не невеста Анджело, но его безутешная супруга Мариана, которую «он прогнал, надменно говоря: «Пускай себе молвы неправо обвиненье, Нет нужды. Не должно коснуться подозренье к супруге кесаря». Конечно же образ милой супруги, полный «нежной красоты» и чувственной «любви» к «надменному, злобному, угрюмому грешнику Анжело» обогащает поэму и делает логичной её развязку:

Но бедная жена к ногам его упав,
«Помилуй, - молвила, - ты, мужа мне отдав,
Не отымай опять; не смейся надо мною».
- «Не я, но Анджело смеялся над тобою, -
Ей Дук ответствует, - но о твоей судьбе
Сам буду я пещись. Останутся тебе
Его сокровища, и будешь ты награда
Супругу лучшему». – « Мне лучшего не надо.
Помилуй, государь! не будь неумолим,
Твоя рука меня соединила с ним!
Ужели для того так долго я вдовела?
Он человечеству свою принёс лишь дань.
Сестра! спаси меня! друг милый, Изабелла!
Проси ты за него, хоть на колени стань,
Хоть руки подыми ты молча».

Изабелла

Душой о грешнике, как Ангел, пожалела
И пред властителем колени преклоня,
«Помилуй, государь, - сказала. – За меня
Не осуждай его. Он (сколько мне известно,
И как я думаю) жил праведно и честно,
Покамест на меня очей не устремил.
Прости же ты его!»

И Дук его простил.

Как видим «Мера» Шекспира и Пушкина весьма отлична от меры, предъявляемой современными им строгими ценителями их гениальных произведений. Чтобы приблизиться хотя бы немного к измерению их творчества вспомним Евангелие апостола Марка:

«И глаголаша им: Блюдите, Что слышите. Коей мерой мерите, тою отмерено будет и приложится слышащим. И кто имеет, тому и ещё дано будет. А кто не хочет от Бога иметь, отымется и то, что от себя имел. Также и Царствие Божие, как человек, вметающий семя в землю. От себя земля плодит прежде траву, потом колос, потом семя в колосе. Когда же созреет плод, берёт человек серп, яко настала жатва» (Мк., гл.IV, ст. 24-29).


Логично сравнить отверженную супругу Мариану из поэмы «Анджело» с купеческой дочерью Наташей из сказки «Жених» (1825 г.), первой сказки Пушкина, в которой собственно и нет ничего сказочного и чудесного, кроме невероятного для обыденной жизни решительного поступка Наташи, пригласившей на свою свадьбу с разбойником с большой дороги Суд.

Какое богатство палитры красок находим у Пушкина в женских его образах! Сколько уважения к женщине, какая необычайная серьёзность в изображении идеала! С какой удивительной твёрдостью принимают они жизненные удары на себя! Татьяна Ларина , Машенька Троекурова, Марья Миронова… также чисто и серьёзно очевидно относился великий поэт и к своей жене… и был потому так легко обманут и предан ею.

Вернёмся к купеческой дочери из сказки «Жених». Всё символично в этой «сказке» и до знобящего, вызывающего гусиную кожу ужаса близко к реальности. Не поймёшь, то ли это наваждение сна, то ли выдумка купеческой дочери?
Когда Наташа за свадебным столом рассказывает, не отводя глаз от своего жениха как свой сон непридуманную историю, нельзя глаз оторвать от смелой девушки и не восхищаться ею.

Три дня пропадала Наташа в тёмном дремучем лесу, потеряла тропинку (заблудилась на жизненном пути) и оказалась в богатой избе. Богатая изба прельстила Наташу золотом, серебром, новгородской камчой, но толпа из двенадцати молодцов, не желающих снять шапки в доме и поклониться иконам смутила её.

Здесь не случайно у Пушкина следует описание разбойничьей иерархии, в которой нет места женщине, всегда помещаемой слева. И, конечно же, не случайно злодей старший брат рубит правую руку девице, посаженной слева.

«Жених» справлял свадьбы и после венчального обряда убивал своих жён. Пока невеста не венчалась с ним в церкви «жених», очевидно не имел над нею власти. Пушкин в стороне оставляет церковный обряд, имеющий такое сакральное значение для каждой русской девушки.
Неизвестно даже был ли он совершён с «женихом» и Наташей, надо полагать, скорее всего, что был совершён, ибо свадебный пир обычно следует за таинством брака. Известно только, что Наташа в тёмном лесу, в разбойничьей избе видела отрубленную правую руку у такой же беззащитной девицы, как она сама.

Какое глубокое чувство ответственности пред ближними своими нужно было иметь Наташе, чтобы решиться на такое обличение?
Пушкин подчёркивает серьёзность характера Наташи, умеющий хранить свои тайны и брать ответственность на себя.
Не переложить всё на Бога по библейскому ветхозаветному «принципу»: «Мне отмщение и Аз воздам», но решиться самой, зная наперёд страшную опасность, обличить на своём свадебном пиру нечестивого злодея.

Здесь к месту можно вспомнить претензии к Татьяне Лариной Белинского, не понимающего почему она не «отдалась» Онегину и не стала его любовницей. Ответ литературному критику – в образе Наташи!

Она глядит ему в лицо.

«А это с чьей руки кольцо?» -
Вдруг молвила невеста,
И все привстали с места
Кольцо катится и звенит,
Жених дрожит бледнея;
Смутились гости. – Суд гласит
«Держи, вязать злодея!»
Злодей окован, обличён,
И скорой смертию казнён.
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.

Таким вот образом только в самом конце сказки мы узнаём, что во всё время действия её Наташа тайно хранила доказательство преступления, оковавшего неизвестную ей девицу.
Оковы брачные для очередной жертвы стали наконец оковами злодея. Наташа «глядела ему в лицо» и обличала до конца, яко только таким образом достигается Истина на земле…

Если хотите «лихая тройка с молодцом» - это безбожное государство с нечестивым царём во главе его. Лихо правит миропомазанный «жених» «конями, крытыми ковром, в санях он стоя правит и гонит всех и давит» на родовом, данном ближним от Бога пути.

Все его боятся и вместе с тем хотят быть к нему поближе, это чтобы не задавили их самих, а может быть и повезёт, и сподобишься яко царские кони, давить своих ближних.

А ведь есть общее в суровом Анджело и злодее «женихе», давящем лихими конями окружающих, рубящем правую руку «юницам людским».

Это как в Псалтыри – «юноты во юницах людских» - «бычки в телицах», - речь там о том, что в народе, подчиняющемся общим для всех Родовым Законам, яко женщина мужчине, яко телесное духовному, яко земля Небу, нарождаются особи, живущие без Родовых Законов и не желающие их знать.

Отказавшись сознательно от исполнения Божьего Закона, они получают возможность жить своевольно по своему усмотрению и, кроме удовольствия от беззаконной своей жизни, получают ещё и возможность приневоливать честных и верных Богу и почитающих Его Законы людей.

Отказавшись от Вечной Женственности и тем самым и от своей души, нежности, мягкости и тонкости, научаются они друг от друга и от отца их дьявола пользоваться Законами Рода в своих корыстных интересах, давят собою окружающих, зло и нагло творят беззаконие.

Как побороть их? Образом Наташи в сказке «Жених» Пушкин отвечает на этот вопрос. Наташа всю свою надежду как женщина, не имущая собственной силы возложила на Суд, но в творчестве Пушкина есть и другой более суровый образ поведения идущего до конца, - ведь помимо правого суда есть в жизни и суд неправый, подлежащий воздаянию по всей строгости Родового Закона.

Об этом воздаянии уже и нечестивым судьям мы можем прочесть в повести «Дубровский», которая вся с начала и до конца пронизана единым чувством неприятия церковного и государственного «устроения жизни», вопреки естеству и природе.

Вспомним хотя бы сцену спасения кошки, мечущейся в огне дворянской усадьбы, где горят заживо исправники, приехавшие отобрать силою имение у справедливого барина по нечестивому решению лукавого суда:

« - Что ты здесь притаился – спросил он(Дубровский) кузнеца. – Я хотел… я пришёл… было проведать, все ли дома, - тихо отвечал Архип запинаясь. – А зачем с тобою топор? – Топор-то зачем? – Да как же без топора нонече и ходить. Эти приказные такие, вишь, озорники – того и гляди… - Ты пьян, брось топор, поди выспись. – Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, Бог свидетель, ни единой капли во рту не было… да и пойдёт ли вино на ум, слыхано ли дело, подъячие задумали нами владеть, подъячие гонят наших господ с барского двора… Эк они храпят окаянные; всех бы разом, так и концы в воду…

….Архип открыл фонарь, Дубровский зажёг лучину. – Постой, - сказал он Архипу, - кажется, второпях я запер двери в переднюю, поди скорей отопри их. Архип побежал в сени – двери были отперты. Архип запер их на ключ, примолвя вполголоса: «Как не так, отопри!» - и возвратился к Дубровскому. Дубровский приблизил лучину, сено вспыхнуло, пламя взвилось и осветило весь двор.

……Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стёкла затрещали, сыпались, пылающие брёвна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: «Горим, помогите, помогите».

- Как не так, - сказал Архип, - с злобной улыбкой взирающий на пожар.
- Архипушка, - говорила ему Егоровна, - спаси их окаянных, Бог тебя наградит.
- Как не так, - отвечал кузнец.

В сию минуту приказные показались в окнах, стараясь выломать двойные рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.

Вскоре вся дворня высыпала на двор. Бабы с криком спешили спасти свою рухлядь, ребятишки прыгали, любуясь на пожар. Искры полетели огненной метелью, избы загорелись.
- Теперь всё ладно, - сказал Архип, - каково горит – а? Чай, из Покровского славно смотреть.

В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть; со всех сторон окружало её пламя. Бедное животное жалким мяуканьем призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на её отчаяние.

- Чему смеётеся, бесенята, - сказал им сердито кузнец, - Бога вы не боитесь: Божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь, - и поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз. – Ну, ребята, прощайте, - сказал он смущённой дворне, - мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом.

Кузнец ушёл, пожар свирепствовал ещё несколько времени. Наконец унялся, и груды углей без пламени ярко горели в темноте ночи, и около них бродили погорелые жители Кистенёвки.»(«Дубровский», конец гл.VI).

- Вот он, ответ русского кузнеца и самого Пушкина лукавым судьям!
Кузнец пожалел Божию тварь, но в его праведном сердце не нашлось места для жалости к нечестивым судьям. Надо